Валентин Лавров - Блуд на крови. Книга вторая
Наталья, все время молча слушавшая эти разговоры, заспешила к себе в комнату. Отец за руку остановил ее, прошептал:
— У тебя ничего с князем не было? — он пытливо буравил ее глазами.
Наталья вырвала руку, дернула плечиком:
— О чем это вы, папа?
— Да я так просто. Если и было — лишь бы на пользу пошло… — Он строго посмотрел на Любу; — Хватит лясы точить! Стол накрыт?
— Один секунд! — Люба побежала помогать кухарке.
Андрей двинулся в буфетную — до обеда выпить рюмку водки.
Наталья, желая скрыть смущение, заторопилась к себе наверх. И для этого у нее была веская причина, о которой она никому не говорила: с князем ее уже связывала общая тайна.
РОЗОВЫЕ СНЫ
Наталья была страстно влюблена в князя. Чувство это вспыхнуло в чистой девичьей душе во время Рождества. Богатая дальняя родственница графиня Воронцова устроила бал. После застолья вся молодежь перешла в зал. Грянул оркестр. Мазурки, экосезы, вальсы, польки — все закружилось радостным вихрем.
Лакеи скользили среди танцующих, разнося на серебряных подносах шампанское. Мягко потрескивали ярко горевшие свечи, отражаясь в паркете, натертом до зеркального блеска. Общее внимание привлекал гвардейский полковник. Осанистый и одновременно чрезвычайно ловкий в танцах, он подкупал дам своим обращением с ними — почтительным, но в то же время смелым. Черные блестящие глаза, вьющиеся густыми кольцами темно-русые волосы, пышные, загибающиеся вверх усы придавали его красоте замечательный характер.
Оркестранты, вскинув руки с завороченными обшлагами сюртуков, заиграли па-де-катр «Любимые глаза». Красавец-полковник, отделившись от группы мужчин, стремительно пересек по диагонали зал, опередив какого-то юнца и небрежным кивком головы извинившись, почтительно склонил голову перед Натальей. Та согласно кивнула. Они заняли место среди танцующих. Кто-то крикнул:
— Пожалуйста, полковник, ведите танец!
Полковник принял это как должное. Без споров он встал вперед, искусно двигая ногами, уверенно повел Наталью. Будучи прекрасной танцоркой, она на этот раз от смущения несколько раз сбивалась, но партнер так выправлял положение, что никто этих неловкостей заметить не мог.
Все свободные от танцев с удовольствием смотрели на них, некоторые вслух восхищались:
— Какая прекрасная пара!
Сам полковник откровенно любовался очаровательной партнершей, находя в ней бездну шарма, который ей придавали непосредственность и свежая красота. Он успевал говорить:
— Я в Петербурге лишь месяц. Когда из Москвы меня сюда переводили, печалился. Жаль было с полком прощаться. У меня там все: друзья, родители, дом. Да-с! А теперь очень рад.
Она подняла на него глаза:
— Почему? — хотя заранее знала, что он скажет.
Полковник широко улыбнулся в пышные усы и деликатно промолчал. Наталье это было приятней, нежели услышать от него пошлое: «Потому, что увидел здесь вас». Они оба поняли друг друга и между ними сразу установилось нечто особенное, душевно их сблизившее.
Потом они танцевали кадриль. Полковник несколько запоздало представился. Теперь Наталья знала, что это князь Енгалычев, что его предки всегда состояли на военной службе. С интересом он расспрашивал Наталью: кто она, кто ее родители, на каких балах и вечерах бывает.
В перерыве князь крикнул лакея, взял с подноса два бокала с шампанским и один из них протянул Наталье:
— За наше знакомство!
Девушка, не жеманясь, храбро сделала несколько глотков. Загремела мазурка и они вновь танцевали, обращая на себя общее внимание и вызывая восхищение. Князь делал замысловатые па, звенел на весь зал шпорами, подкидывал платок и, встав на колено, ловил его. Давно привыкнув к легким победам на любовном фронте, он дожил до тридцати одного года и только теперь почувствовал, понял, осознал всем своим существом, что вот эта встреча — это та самая, которую он ждал все свои дни. Это его окрыляло, давало какой-то необыкновенный прилив сил и желание выказать себя перед девушкой с самой лучшей стороны. Князь, сколько себя помнил, всегда ставил перед собою какую-нибудь цель. И всю страсть натуры, все свои силы он отдавал для ее достижения. Вот и теперь, воспылав любовью к юной красавице и имея лишь самые чистые намерения, он решил во чтобы то ни стало добиться ее взаимности.
Ливрейный лакей провозгласил:
— Накрыт ужин! Князь глубоко вздохнул:
— Увы, мне надлежит возвращаться в полк. Но я томлюсь желанием видеть вас вновь и вновь. Научите, как это сделать?
Наталья неопределенно пожала плечами:
— Не знаю, мы почти нигде не бываем.
Они уже приблизились к креслам, в которых сидели Дарья Семеновна, Елизавета и явно перебравший шампанского Андрей. Князь вдруг горячо проговорил:
— Я вас найду. Да-с!
После ужина Скобло-Фомины отправились домой.
Наталья, испытывая чувство, которое наши прабабушки и прадедушки называли «сердечным жаром», не могла уснуть до рассвета. Лишь когда в саду стало светло и защелкали, защебетали птицы, она забылась в трепетных розовых снах.
Ее сердце впервые раскрылось для любви.
Бедная девушка, если бы ты знала, что ждет тебя!
ПРОДЕЛКИ ПЕДАГОГА
После рождественского бала минуло три дня. Наталья пребывала в лихорадочном состоянии. Ей постоянно чудился голос князя, она явственно ощущала запах его одеколона, перед ней стояло его лицо — на нем добротой и смелой решительностью сияли черные глаза. За столом она почти ничего не ела, на вопросы семейных отвечала невпопад.
Братец Андрей язвительно улыбался:
— Наташка влюбилась в полковника, сохнет по нем!
— Прекрати паясничать! — обрывала его мать. — А хоть бы и влюбилась, что ж такого! Он знатный и богатый, о таком женишке можно лишь мечтать.
В разговор вступала Елизавета:
— Маман, о чем это вы? Какой «женишок»? Да у него таких «невест» на каждой улице по дюжине! Знаем мы этих конногвардейцев.
Елизавета, которой шел 23-й год, уже успела побывать замужем. Года за три до описываемых событий за нее посватался овдовевший начальник Пересыльной тюрьмы. Хотя ему было под пятьдесят, но родители Елизаветы с радостью согласились. И причин тому было несколько. Главная — жених считался человеком состоятельным, на солидном месте имел приличное жалованье.
Генрих Леопольдович за дочерью дать ничего не мог. Когда-то он делал карьеру по педагогической части. Однако, имея блудные наклонности, соблазнил сироту, бедную болезненную девушку, учившуюся в восьмом классе (диплом о его окончании давал звание домашнего учителя). Опекун — квартальный надзиратель, узнав о проделке педагога, явился прямо в гимназию, публично разбил в кровь ему нос и потребовал громадной компенсации:
— Пойдет моей сиротинушке за оскорбление невинности! — прорычал квартальный. — Иначе — в каторгу. Вертопрах!
Это был замечательный спектакль для гимназисток, а для семьи педагога — полное разорение и конец карьеры Генриха Леопольдовича. С той поры Скобло-Фомины перебивались на ничтожные проценты с незначительного капитала Дарьи Семеновны.
Вот по причине этой несчастной амурной связи и выпихнули Елизавету замуж за тюремного командира. Молодые, кстати, имели квартиру при пересыльном замке. Так что целый день дочь экс-педагога могла слышать звон кандалов и получать тяжелые впечатления от вида серых тюремных бушлатов.
Чтобы слегка развеять сии грустные переживания, Елизавета вступила в любовную связь с одним молодым надзирателем. Тот по пьяной лавочке похвалился об этом начальнику корпуса. Последний по долгу службы донес обо всем самому мужу. Муж выследил шалунов, забравшихся для своих упражнений в пустовавшую камеру. Что было дальше? Думаю, самой смелой фантазии не хватит, чтобы догадаться о том наказании, которому подверг блудников ревнивец. Разъяренный начальник замкнул висячим замком узилище, ключ спрятал себе в карман и приказал кормить преступников против семейной нравственности раз в сутки:
— А я посмотрю, потянет ли их на блуд после хлеба и воды.
С великим изумлением, дня два в смотровую дыру он наблюдал, как новые зеки продолжали свои упражнения на нарах, укрывшись тюремным суконным одеялом. Одеяло было отобрано. Упражнения не прекратились. Правда, паузы между ними становились все больше и больше. Начальнику надоело это обезьянье бесстыдство и он пинком вышиб блудников: бывшую жену — к родителям, надзирателя — со службы. Справедливость восторжествовала!
Эти приключения заставили смеяться весь Петербург. Они же лишили надежд: папашу — устроиться на приличное служебное место, а дочку — найти достойного мужа.
Отвечая на отцовские упреки в безнравственности, Елизавета огрызалась:
— Вы, папаша, на себя оборотитесь! А в супружество я и сама не желаю! Мне все мужики гадки. Я, знаете ли, устала от их ухаживаний.
