Фрэнк Толлис - Смертельная игра
— Нисколько, сэр.
— Не могли бы вы объяснить почему?
— Симптомы ее болезни не являются результатом поражения нервной системы. Это логические последствия нескольких пережитых ею печальных событий. Таким образом, в них есть определенный смысл. Я придерживаюсь мнения, сэр, что электротерапия не подходит в качестве лечения в данном случае.
Грунер сел в свое кресло, как Нептун на трон. Стол стоял у окна, и против света Либерман плохо видел лицо Грунера. Можно было разглядеть только очертания головы профессора и светящийся ореол курчавых волос.
— Итак, — сказал Грунер, — заболевание мисс Лидгейт имеет психологическую природу. Соблаговолите пояснить, пожалуйста.
— С тех пор, как мисс Лидгейт стала работать гувернанткой, — начал Либерман, — она регулярно подвергалась домогательствам своего работодателя. Со временем этот мужчина потерял над собой контроль и применил силу. Ему удалось поцеловать девушку, и это вызвало у нее приступ удушья. Таким образом, ее кашель — это результат подавленного травматического воспоминания. — Либерман заметил, что Грунер уже нетерпеливо барабанит пальцами по столу.
— Паралич мисс Лидгейт, — продолжал Либерман, — начался в тот момент, когда этот человек, потерявший терпение и скорее всего пьяный, попытался ее изнасиловать. Его омерзительное поведение вызвало у мисс Лидгейт сильное, но неприемлемое для нее желание его убить. Под рукой оказались ножницы. Она разрывалась между необходимостью себя защитить и невозможностью совершения убийства, в результате чего наступил паралич. Побуждение к убийству было подавлено, и вокруг этого ее бессознательное сформировалось во вторичное, более примитивное «я», которое называет себя Кэтрин. И теперь это второе «я» управляет правой рукой мисс Лидгейт. По моему мнению, если этот внутренний конфликт будет преодолен, когда разделение между Кэтрин и мисс Лидгейт исчезнет, пропадет и паралич. Я считаю, что этого можно добиться только с помощью психотерапии.
Грунер перестал барабанить пальцами по столу и наклонился вперед.
— А какие у вас есть доказательства всего этого?
— Второе «я» дает о себе знать, когда мисс Лидгейт вспоминает о попытке изнасилования. Тогда у нее случается приступ, во время которого она ведет себя агрессивно и снова может двигать правой рукой. Эти приступы, несомненно, вызывает определенный запах, в частности одеколон, которым пользовался тот мужчина. Также, возможно, и сам одеколон сыграл роль в появлении кашля мисс Лидгейт — запах довольно тяжелый и насыщенный.
— Герр доктор, — ответил Грунер, — я просто потрясен вашей наивностью.
Грунер замолчал, и это молчание становилось чересчур продолжительным и напряженным. Либерман, прищурившись, всматривался в силуэт Грунера безуспешно стараясь разглядеть выражение его лица. Решив положить конец этому безвыходному положению, Либерман дал честный, но отнюдь не дипломатичный ответ.
— Вынужден с вами не согласиться, сэр.
— Доктор Либерман, — снова начал Грунер, на этот раз без всякого колебания, — мне трудно поверить в то, что молодого человека, получившего образование в одном из самых лучших медицинских университетов мира, так легко обвести вокруг пальца. Мы с вами прекрасно знаем, что женщины, страдающие нервными расстройствами, коварны, жестоки и могут проявлять незаурядные драматические способности. Она просто искусная притворщица. И доверчивый доктор, вовлеченный ее откровениями в мир гнусных фантазий, стал для нее легкой добычей. Приняв всерьез нелепые плоды ее воображения, вы приняли участие в заговоре, оправдывающем ее патологию. Только полный глупец будет пытаться объяснить симптомы нервного расстройства, так же как только глупец будет пытаться толковать сны.
Либерман с трудом справился с желанием ответить на эту очередную колкость Грунера в адрес профессора Фрейда.
— Доктор Либерман, а вы потрудились, — Грунер повысил голос, — узнать, у кого работала мисс Лидгейт?
— Да, — ответил Либерман, — потрудился. Его зовут Шеллинг.
— Верно, — сказал Грунер. — Министр Шеллинг. Он вызывает восхищение своих коллег и заслуженно пользуется репутацией человека высоких моральных принципов. Мне выпала честь вместе с герром Шеллингом принимать участие в работе нескольких комитетов и благотворительных фондов. Предположение, что он регулярно домогался молодой гувернантки, живущей в его доме, совершенно абсурдно. Очевидно, что девушка не в себе. Настоятельно вам рекомендую немедленно начать соответствующее лечение мисс Лидгейт. Советую применить моксу — электрическую щетку, погружаемую в гортань — это избавит ее от кашля за один сеанс. Вы найдете подробное описание этой процедуры в «Руководстве» Эрба. Лечение паралича может потребовать больше времени, но улучшение может наступить уже через неделю. Всего хорошего.
Либерман продолжал сидеть.
— Я сказал всего хорошего, господин доктор.
Либерман взволнованно сглотнул.
— При всем моем уважении, господин профессор, я не думаю, что смогу выполнить ваши указания.
— Вы отказываетесь лечить пациентку?
— Нет…
— Что тогда вы хотите сказать?
— Я думаю, что рассказ пациентки о своих тяжелых переживаниях соответствует действительности, и поэтому я должен продолжать психологическое лечение.
Грунер хлопнул ладонью по столу. Из-за этого удара банки с анатомическими образцами в шкафу задрожали, со звоном стукаясь друг о друга — пронзительная песнь гадких предметов, плавающих в мутной консервирующей жидкости.
— Доктор Либерман, — прорычал профессор, — отказ проводить соответствующее лечение приравнивается к халатности. Сожалею, но в этом случае я вынужден буду требовать вашего немедленного увольнения.
Либерман давно знал, что рано или поздно состоится его решающий разговор с профессором Грунером. Но сейчас, когда этот давно ожидаемый ультиматум был наконец предъявлен, он почувствовал, что не готов сделать решающий шаг.
— Итак? — спросил Грунер.
Либерман стал придумывать ответ. Сердце его бешено стучало в груди.
«Профессор Грунер, как бы ни хотел я остаться работать в больнице, я не могу поступать против своей совести…»
Либерман сделал глубокий вдох и начал:
— Профессор Грунер, как бы я ни хотел…
Раздался громкий стук в дверь. Либерман замолчал, Грунер крикнул:
— Войдите!
Дверь открылась, и в комнату заглянула сестра Рупиус.
— Не сейчас, сестра Рупиус, не сейчас! У меня важный разговор с доктором Либерманом.
Сестра заколебалась и уже было закрыла дверь, но передумала. По коридору за ее спиной пробежали два санитара.
— Профессор Грунер, — произнесла сестра Рупиус. — Одна из ваших пациенток, синьора Локателли… она умерла.
— Умерла? — Грунер вскочил со стула. — Что значит «умерла»?
Сестра вошла в кабинет.
— Похоже, она привязала простыни к трубе в туалете и повесилась. Я не знаю, сколько времени она там находилась.
44
Генрих Хёльдерлин быстро шел по узкой улице. Он зашел в вымощенный булыжником скверик, в центре которого возвышалась большая статуя Моисея. Проходя мимо бронзового монумента, он услышал звучный голос:
— Герр Хёльдерлин!
Банкир вздрогнул: ему показалось, что его позвал сам пророк.
— Герр Хёльдерлин, идите сюда! — рокотал голос.
Заглянув за статую, Генрих Хёльдерлин увидел Ханса Брукмюллера, сидевшего за столиком «Маленького кафе». У этого заведения не было витрин, а входом служила скромная двойная дверь, одну часть которой удерживала открытой железная пружина. У стены рядом со столом Брукмюллера стоял велосипед. Хёльдерлин подумал, что он вряд ли может принадлежать этому великану. Невозможно было представить его восседающим на этой хрупкой конструкции.
— Добрый день, герр Брукмюллер.
— Здравствуйте, Хёльдерлин. Кофе?
Хёльдерлин демонстративно посмотрел на свои карманные часы и, сделав вид, что считает что-то в уме, ответил:
— Хорошо, почему бы и нет?
Брукмюллер откинулся на спинку стула и прорычал в полумрак крошечного заведения:
— Эгон!
Из темноты немедленно вынырнул стройный молодой человек с редким пушком там, где обычно носят бакенбарды. Он был совсем юным.
— Мне еще чашечку кофе «Фиакр». А вы что будете, Хёльдерлин?
— Кофе «Меланж».
Юноша поклонился и скрылся в темноте.
Хёльдерлин сел за стол, снял шляпу и протер лысину рукой.
— Вы здесь часто бываете, Брукмюллер?
— Да, часто. Это маленький рай, превосходное место для спокойных размышлений.
— Тогда я, наверное, вас побеспокоил?
— Что вы! — улыбаясь, сказал Брукмюллер. Но улыбка эта появилась слишком быстро и задержалась дольше, чем было необходимо.
