Виктор Полонский - Главная роль Веры Холодной

С Вшивиковым произошла странная метаморфоза. Он побледнел, как-то враз протрезвел, взгляд стал ясным и немного напряженным, на скулах заходили желваки, рука, потянувшаяся было к графинчику, сжалась в кулак и легла на стол.

– Кто вы, Вера Васильевна? – тихо спросил он. – Почему вы всем этим интересуетесь? Какова ваша цель? Для кого вы стараетесь?

– Какие непонятные вопросы вы задаете, Александр Никитич! – попробовала возмутиться Вера, но Вшивиков уже вставал из-за стола, успев надеть соломенное канотье, которого до сих пор Вера не заметила, должно быть, оно лежало на задвинутом под стол стуле и было прикрыто скатертью.

– Счастливо оставаться! – с какой-то непонятной иронией сказал он, кладя на стол мятый рублевый билет, и пошел прочь.

Отойдя шага на три, вернулся, схватил одной рукой с тарелки оба остывших пирожка и теперь уже ушел совсем.

Вера неторопливо съела варшавский струдель (тот же яблочный пирог, только с изюмом), расплатилась и попросила позволения поговорить по телефону. На чай она оставила целый полтинник, поэтому была тут же проведена к аппарату, висевшему «за кулисами» в коридоре, который вел на кухню. Немысский, неугомонная душа, оказался не дома, а в конторе. Узнав, кто звонит, обрадовался и сказал, что у него есть важные новости и что он сегодня будет на службе допоздна. Вера пообещала скоро приехать.

17

«Городской управой принято решение о ежегодной съемке панорамы Москвы. Панорама будет сниматься с различных возвышенных точек, откуда открывается хороший обзор. Съемка нужна для того, чтобы иметь возможность судить о тех изменениях, которым постепенно подвергается Москва, и оставить свидетельство о них потомкам. Городское фотографическое общество предложило свои услуги в этом деле бесплатно. Снимки будут храниться в городской библиотеке имени Н.Е. Забелина, где создается отдел старой Москвы, которым будет руководить проф. Богословский».

С Остоженки Вера не сразу отправилась в Грузины, а заехала на Мясницкую, в известный всей Москве оружейный магазин Тарнопольского, поставщика Императорского общества охоты и ряда других обществ. Там после получасовых мытарств и сомнений она приобрела за девять с полтиной восьмизарядный бескурковый револьвер весом всего в полфунта и длиной в пять дюймов, так называемый карманный, и коробку патронов 320-го калибра.

– Вам московских по рупь семьдесят за сотню или за два рубля двадцать пять копеек от «Селье и Бело»? – спросил вальяжный приказчик.

По тону его Вера поняла, что московских по рупь семьдесят лучше не покупать, и ответила:

– Я возьму те, что от «Селье и Бело».

Когда взяла коробку с патронами в руки, поняла, какого дурака сваляла, потому что та была тяжеленной и не помещалась в сумочку. Приказчик, уловив Верино замешательство, забрал у нее коробку, обернул розовой бумагой, так, чтобы не было видно надписей, перевязал в три оборота крепкой бечевкой, а сверху еще и намотал так, чтобы руку сильно не резало. Со стороны могло создаться впечатление, что Вера несет коробку с пирожными, настолько тяжелыми, что ее набок перекосило. «Зато надолго хватит», – успокоила себя Вера, совершенно не представляя, как надолго может хватить ей ста патронов. Честно говоря, она вообще не собиралась стрелять из револьвера, а покупала его только для острастки, но все получилось само собой – приказчик предложил, она выбрала. Да и глупо покупать револьвер без патронов. Стрелять необязательно, а зарядить надо, ведь по револьверу сразу видно, заряжен он или нет.

Тяжелую коробку Вера оставила у «швейцара» – крепкого мужчины в штатском костюме, что сидел у входа. Сказала, что заберет, когда будет идти обратно. Немысский же сразу углядел в сумочке револьвер (чего удивляться, глаз наметан), попросил показать и сильно расстроил Веру, сказав, что подобная «штукенция» годится только на то, чтобы пугать ворон.

– Я бы вам посоветовал приобрести «бульдог» или «кобольт», – сказал он тоном знатока. – Они гораздо удобнее и надежнее.

Вера обиженно заметила, что выбирала револьвер как раз для того, чтобы пугать, и с таким расчетом, чтобы его можно было бы носить в сумочке или ридикюле.

– Кобура, знаете ли, не слишком подходит к женским платьям, – ехидно сказала она, глядя прямо в глаза Немысскому.

И, не удержавшись, добавила, что «некоторые», вместо того чтобы давать запоздалые советы, могли бы проявить заботу о сотруднице и снабдить ее удобным надежным оружием. Нет же, обо всем приходится думать самой.

Немысский смутился, забормотал что-то в свое оправдание, но Вера посмотрела на свои часики, давая понять, что она торопится, и перешла к делу.

– Кто станет первым рассказывать новости? – спросила она, намекая, что и у нее есть что рассказать, ведь во время телефонного разговора она этого сообщить не успела.

– Давайте я начну, – поспешно сказал Немысский. – Дело в том, что мы получили из Берлина крайне важные сведения…

Крайне важные сведения, да еще и из самого Берлина, – это звучит интригующе. Вера вся обратилась в слух.

– Оказывается, немцам стало мало одной разведки, и вдобавок к военной, что существует в генеральном штабе, появилась разведка гражданская, по линии министерства иностранных дел. Любой дипломат всегда в той или иной мере разведчик, поскольку, находясь на чужой территории, старается ради своего отечества, но сейчас речь идет о хорошо организованном делопроизводстве, которое претендует на лидерство в разведывательных делах. Более того, не просто претендует, а пытается уничтожить своего конкурента – военную разведку…

– Конкурента? – недоуменно переспросила Вера. – Но ведь это те же немцы… Разве у них не общие интересы? И зачем нужна вторая разведка? Неужели одной мало?

– Интересы не могут быть общими, если ведомства разные! – хмыкнул поручик. – Что же касается того, зачем нужна вторая разведка… Вы никогда не задумывались о том, почему у нас, кроме полиции, существуют Жандармский корпус и Охранное отделение?

– Ну-у-у… – Вопрос озадачил Веру, и она не знала, что ответить. – Наверное, у всех разные задачи и…

– Задача одна – поддержание существующего порядка! – перебил штабс-ротмистр. – А вот цели подчас бывают разными, не говоря уже об интересах. Интерес у каждого ведомства свой, и порой этот интерес… Нет, лучше не будем отвлекаться, а то увязнем надолго в наших болотах. Не о нас сейчас речь, а о Германии. Статс-секретаря иностранных дел Альфреда фон Кидерлен-Вехтера не устраивает былое положение вещей. Он всячески пытается доказать кайзеру исключительную важность своего ведомства. Недаром ему принадлежит известное высказывание о том, что будущие войны будут выигрываться не военными, а дипломатами. Незаметно для всех он смог создать довольно мощную структуру, которая до поры до времени находилась в тени, а сейчас перешла в наступление. Пока что только в Москве…

– Почему именно в Москве и что это за наступление?

– Почему в Москве? Потому что господину статс-секретарю нужна крупная победа над вояками из генерального штаба, которых он иначе как «unsere braven Dummköpfe»[62] и не называет. Между военными и штатскими во все века во всех странах существовали и существуют определенные противоречия, довольно глубокие. Русское направление – самое главное в германской разведке, стало быть, кто победит в России, тот победит и везде. В Петербурге же резидентом германской военной разведки является военный атташе посольства Генрих фон Краппе, приходящийся дальним родственником германской императрице Августе Виктории. Какая-то боковая ветвь Шлезвиг-Гольштейнов, но тем не менее интриговать против него означает интриговать не только против бравых дураков из генштаба, но и против императорской семьи, а подобной неосторожности ни один дипломат себе не позволит. Тем более – статс-секретарь. Вот и началась эта конкуренция у нас в Москве. То, что я назвал наступлением. Кто-то исподтишка затеял большую игру против госпожи Цалле…

– То есть вы хотите сказать…

– Я ничего не хочу сказать! – перебил Немысский. – Сказали мне. Из Петербурга. И с учетом этого сказанного все встало на свои места. Если допустить, что существует некая сила, стремящаяся выжить из Москвы Вильгельмину Александровну и прибрать к рукам ее агентов (агентами ведь никто не разбрасывается), тогда все встает на свои места. И почему одного Мирского отравили, почти не оставив улик, а другого, также почти не оставив улик, повесили, и почему Мейснера убила женщина в черном платье, и почему инженер Бутюгин был убит вскоре после того, как покинул «Альпийскую розу». Чья-то рука умело подсовывает нам Вильгельмину Александровну Цалле. Пусть пока нет прямых доказательств, но есть предпосылки для того, чтобы она не могла больше оставаться в Москве. Но, сдается мне, будут и доказательства, возможно, что они уже где-то есть, просто мы о них еще не узнали. А со стороны все выглядит так, будто Вильгельмина Александровна зарвалась, забыла об осторожности и наломала дров. Нельзя же открыто признаваться в том, что ради интересов ведомства вредил своим же. За такое по головке не погладят и медальку не дадут. А вот выставить дураками, но самому при этом остаться в стороне – милое дело. Устроить полнейшую дискредитацию германской военной разведки как перед русской контрразведкой, так и перед самим кайзером и умыть руки – это так по-дипломатически! Unsere braven Dummköpfe! Оцените масштаб замысла и его смелость! Оцените и восхититесь! Я восхищаюсь, хоть мне по долгу службы и не положено восхищаться врагами.