Купеческий сын и живые мертвецы - Алла Белолипецкая
— Доброе утро, братец! — почти пропела Софья, хоть они уже виделись за завтраком. — Дивный денек сегодня обещает быть!
— Дивный, — согласился Митрофан Кузьмич, а потом повернулся к сыну: — Идем-ка со мной. Мне нужно сказать тебе словцо.
Глава 2. Эрик Рыжий
1
Мавра Игнатьева, купеческая ключница, или, как теперь говорили — экономка, не имела привычки подслушивать по углам. И разговор хозяина дома с простофилей Иваном она услышала по чистой случайности. Она протирала хрустальную посуду в маленькой кладовке, примыкавшей стеной к хозяйскому кабинету. И сквозь тонкую стенку — дранка да штукатурка — разбирала каждое произносимое слово.
Иванушку она растила с самого его рождения — как растила когда-то Таню, его мать. Татьяна Дмитриевна происходила из семьи дворянской, но обедневшей. Усадьба её отца доходу не приносила почти никакого, и Дмитрий Степанович вынужден был служить по казанной части в губернском городе. Так что, когда к Танюше посватался купец-миллионщик Алтынов, её родители повздыхали для приличия — что приходится выдавать дочку чуть ли не за мужика, — но дали свое согласие. Причем Мавра знала, что сделали они это с радостью и облегчением. Во-первых, кто бы еще женился на почти полной бесприданнице? А, во-вторых, Митрофан Алтынов сумел растопить сердце Татьяны. Так что и она против этого брака не возражала.
После венчания молодые сразу же переехали в Живогорск. И Мавра, которая состояла когда-то при Танюше нянюшкой, хоть была старше своей воспитанницы всего-то на десять годков, отправилась с ними вместе. Как часть маленького Таниного приданого. Она была когда-то крепостной девкой её отца, и впоследствии, хоть и заняла в доме Дмитрия Степановича положение доверенного лица и стала почти частью семьи, вольной так и не получила.
Вольную, впрочем, ей тут же выправила сама Танюша — как только вышла замуж и получила права на Мавру. Но нянька покидать семью Митрофана Кузьмича отказалась наотрез. И осталась в доме Алтыновых на правах домоправительницы. Тогда еще с ними жила незамужняя сестра Митрофана Кузьмича — жеманница Софья. И к ним постоянно захаживал в гости Петр Эзопов. Сперва — по совместным с Митрофаном Кузьмичом купеческим делам, а потом еще — и так жених его сестры.
А когда Танюши в доме не стало, Митрофан Кузьмич чуть ли не со слезами попросил Мавру их не покидать — заняться воспитанием Иванушки.
И вот сейчас её воспитанник в соседней комнате препирался со своим отцом.
— Ну, зачем, батюшка, мне с вами ехать? — вопрошал этот олух и обалдуй. — О матушке я и так молюсь каждодневно. А склеп... Не люблю я в него заходить. Вы же и сами это знаете.
— Если я прошу поехать — стало быть, есть основания, — проговорил Митрофан Кузьмич.
Сказал он это так веско, внушительно, что всякий другой послушался бы беспрекословно. А вот Иванушка продолжил артачиться и гнуть свое — не боялся отца совершенно. Тот никогда в жизни не то, что не порол сынка — даже шлепков ему не отвешивал.
— Батюшка, — сказал Иванушка почти что с досадой, — наверняка такие основания и вправду имеются. Но ведь скоро лето пройдет! Коршуны поставят птенцов на крыло, и голубям уже не будет безопасно летать. Вот я и хотел погонять их сегодня с часик.
Мавра Игнатьевна не выдержала — хмыкнула. Она хорошо знала, что этот часик обернется тремя, а то и четырьмя часами, которые непутевый купеческий сын проторчит на голубятне. И ведь это она сама придумала лет пятнадцать назад для маленького Иванушки ту байку! Слишком уж мальчонка приставал к ней тогда. Всё выспрашивал: если матушка его в раю, то нет ли способа узнать, как живется ей там, на небе? А Мавра возьми, да и скажи ему: вот полетят голубки белые на небеса — и принесут тебе от матушки весточку, когда вернутся обратно. Ну, а Иванушка будто вцепился в эту мысль: тут же упросил отца купить ему пару белых турманов. Отец не отказал — купил. С тех пор и пошло-поехало...
А Митрофан Кузьмич — терпеливая душа! — тем временем за стенкой говорил сынку:
— Хорошо, один час ты можешь голубей погонять. Но потом обязательно приходи на Духовское кладбище. Ты знаешь, где я там буду. Придешь?
— Приду, — пообещал Иванушка с тяжким вздохом.
А потом, едва только отец уехал на телеге, груженой свечным воском (сам — за возницу), его сынок тут же помчал переодеваться. И выскочил из своей комнаты уже не в дорогой пиджачной паре, а в штанах с заплатанными коленками, старой полотняной рубахе и разношенных сапогах. Хоть к этому-то Мавра его приучила: не портить на голубятне хорошего платья — ходить туда в старье, какого не жалко.
Ключница зашла в его комнату и принялась привычно подбирать с полу брошенные как попало вещи. Пожалуй что, впервые в жизни она радовалась тому, что воспитанник её — такой своевольник и неслух.
2
На голубятне, устроенной над каретным сараем, стоял такой густой дух птичьего помета, что у кого-то непривычного могли бы даже заслезиться глаза. Но Иванушка ничего — давно привык. Голуби заволновались при его появлении, заворковали, зашелестели крыльями, и он первым долгом налил им свежей водицы и насыпал чечевицы в кормушку. И только потом пошел к сделанным из сети отсадкам: смотреть птенцов. Те уже подрастали и вот-вот должны были сами встать на крыло.
Это были в основном птенцы орловских белых турманов — любимой Иванушкиной породы. Московские серые, купленные за бешеные деньги, всё никак не желали плодиться.
Иванушка склонился к отсадкам — почти что припал к ним лицом. Там пушили перья несколько подросших птенчиков — еще нескладных, желторотых. И, глядя на них, купеческий сын поневоле вспомнил историю семилетней давности.
Тогда он — двенадцатилетний — вот так же поднялся на голубятню. Но было это в начале лета, и птенцы только-только вылупились. Точнее, он даже не знал, что они вылупились. Понял это лишь тогда, когда увидел то, что от них осталось: три клювика и три пары лапок. Вместо всего остального в голубином гнезде виднелись только какие-то измочаленные ошметки.
Иванушка сразу понял, что именно здесь произошло. И на глазах у него выступили злые слезы. Он заозирался по сторонам, закричал:
— Эрик, чтоб тебя разорвало!.. Где ты?
Но рыжий бандит, конечно же, не отозвался.
