Смерть в конверте - Валерий Георгиевич Шарапов
– Надо бы домой к нему смотаться. – Егоров закурил очередную папиросу. – Побеседовать с вдовой, а заодно глянуть, как он жил. Дом, квартира, обстановочка, вещички.
– Вот ты, Вася, этим и займешься. У тебя глаз наметанный – сразу поймешь, что к чему, – с трудом поднялся с корточек Старцев.
До подрыва на мине он был парень хоть куда. И через линию фронта махнуть, и языка вражеского раздобыть, и на празднике опосля стаканчика-другого лихо отплясать. С возрастом и с появлением трости задора поубавилось.
– Добро, займусь. А ты чего такой смурной? – поинтересовался Егоров. – Или от комиссара досталось?
Старцев поморщился и тоже потащил из кармана папиросы.
– Ты ж его лучше меня знаешь. Покуда дело не прояснится, он никому покоя не даст. А тут до прояснения – как до Алеутских островов.
– И то верно, – согласился Василий.
* * *
За первые три года войны преступность в Москве распоясалась до предела. Пик ее расцвета пришелся на 1944-й. Это было что-то невообразимое, подобного не помнил никто из коренных москвичей и ветеранов милиции. Дежурным по районным отделам и в Московский уголовный розыск в час поступало до двух десятков звонков. Убийства, поножовщина, грабежи магазинов и складов, квартирные кражи, разбой…
В 1944-м все злачные места столицы, а их набиралось немало, кишели блатными и всевозможными мутными личностями. Самыми криминогенными считались Тишинский рынок и Марьина Роща. Далее на пьедестале «почета» располагались Вахрущенка с Даниловской заставой. Милицейские патрули наведывались туда каждый день, но проку было мало: человеческой нечисти от этого не убавлялось, не становилось меньше и преступлений.
На территории Тишинского рынка и в прилегающих к нему кварталах расцветала своя иерархия, существовали свои законы. У бандитов даже имелся свой стиль одежды, обуви и головных уборов. Нижнее звено состояло из так называемых солдат-огольцов, носивших синие кепки-малокозырки, темные пиджачки, хромовые сапоги со скомканными «в гармошку» голенищами, светлые шарфы вокруг шеи. Во рту непременно сверкали золотые зубы-фиксы. Чем больше золота – тем выше статус. Особой опасности огольцы не представляли, разве что освобождали от мелочи карманы сверстников из благополучных семей и пацанов младшего возраста. А заодно выполняли приказы солидных воров: шныряли по базарам и магазинам, «нюхали» обстановку, искали состоятельных граждан для будущих грабежей. Солидные воры сидели по «малинам» и на глаза попадались редко. Чего не скажешь об огольцах – эти по городу шныряли и поодиночке, и парочками, и целыми компаниями.
В общем, назревший фурункул на здоровом теле государства требовал оперативного вмешательства. Пока честные граждане проливали на фронтах кровь, защищая Родину от фашизма, бандиты воровали, насиловали, грабили и убивали. И в 1944-м с этой гнилью решено было покончить.
В кратчайшие сроки разработали план операции, собрали в кулак все силы и устроили грандиозную облаву. Это было похоже на масштабное наступление: доклады разведчиков, подготовка карт, выдвижение на позиции, молниеносное окружение, погони, перестрелки…
В итоге взяли очень много блатного люда. Самых отпетых приговорили к высшей мере, несколько сотен отправили по лагерям, а все остальные пошли по статье 59.3 как пособники бандитизма. После той грандиозной облавы сотрудники милиции еще долго находили в подворотнях и проходных дворах припрятанные деньги, пистолеты, финки и кастеты. Позже органы организовали еще несколько подобных облав и в конце концов с массовым бандитизмом в столице покончили.
После победы над фашизмом ряды сотрудников милиции и уголовного розыска пополнились свежими силами, и преступность в крупных городах СССР пошла на спад. Но, как оказалось, это было временным затишьем. Приспособившись к новым условиям, летом 1945 года бандиты снова взялись за свое.
* * *
В произошедшем убийстве имелось множество белых пятен, заполнить смыслом которые сыщикам пока не удавалось.
Из-за давней инвалидности Михаил Золотухин на фронт не попал. Учился в мужской школе, затем в ремесленном училище. В 1930 году устроился на работу в Управление гидротехнических сооружений помощником мастера участка. Звезд с неба не хватал, но службу уважал, с обязанностями справлялся, был на хорошем счету и за пятнадцать лет прошел все ступени от помощника мастера до первого заместителя начальника Управления. Поговаривали, будто московскую сеть гидротехнических сооружений он знал как свою родную улицу.
Жил Золотухин, как на следующий день выяснил Василий Егоров, весьма скромно. Трехкомнатная квартира в четырехэтажном доме довоенной постройки в Пресненском переулке между Красной Пресней и улицей Заморенова, что всего в трех кварталах от заброшенного маслозавода. Учитывая немалую семью из пятерых человек, трехкомнатную квартиру роскошью не назовешь. К тому же никакой загородной дачи, никакого личного автомобиля – только старенький служебный. Помимо супруги на попечении Золотухина было двое сыновей и больная теща семидесяти двух лет. В общем, самая обычная московская семья.
От дома до Управления было далековато – Золотухин пользовался либо служебным автомобилем, либо автобусом. В тот злополучный вечер, когда он не вернулся домой, автомобиль стоял в гараже на ремонте. Золотухин доехал на автобусе до площади Восстания и пошел пешком по Баррикадной и Красной Пресне. Эти детали удалось выяснить путем опроса: полдня Бойко и Баранец потратили на разговоры с кондукторами автопарка, чьи автобусы курсировали по Садовому кольцу. А вечером они же пытали продавцов магазинов и ларьков, расположенных на площади и далее – в сторону Красной Пресни. Так и разжились кое-какими сведениями о последних часах жизни Михаила Золотухина.
Почему он свернул с привычного маршрута, не дойдя до дома последнего квартала, и кто ему в этом помог – сыщики не знали, потому как этого важного момента никто из опрошенных лиц не видел. Не смогла ничего путного предположить и супруга Золотухина.
В толстом слое пыли подвального помещения, где оборвалась жизнь вполне нормального мужика и порядочного гражданина, помимо подарочного портсигара обнаружились еще кое-какие вещи. Пустой дерматиновый кошель, блокнот, карандаш, расческа и женская заколка для волос с неисправной застежкой. Все эти вещицы, за исключением заколки, принадлежали Золотухину. Простенькую заколку из латуни носила супруга, покуда она не сломалась. Муж хотел отнести ее в мастерскую при Управлении и починить. Да, видать, закрутился, позабыл.
– Убийца – явно не новичок. Опытный и осторожный, – рассуждал вечером в кабинете на Петровке Егоров. – Лишнего брать не стал.
– Ты о портсигаре? – постукивая тростью, расхаживал вдоль открытых окон Старцев.
– И о нем тоже. Как видим, убийца прихватил только обезличенные вещи: бумажные купюры и монеты из кошелька, связку ключей. А портсигар с дарственной надписью и не представляющую ценности мелочевку закопал в пыли.
Васильков заваривал чай в кружке. Не оборачиваясь, напомнил:
– Там еще на поверхности пыли свежая шелуха валялась
