Тревожная весна 45-го - Валерий Георгиевич Шарапов
Сначала по телу прокатилась волна знакомого до тошноты страха. Страха перед рукопашной, страха чужой ярости, страха боли и смерти. Но в следующую секунду Васильковым овладела спокойная уверенность в своих силах. Нет, страх не исчез. Он превратился в липкий сгусток и затаился где-то глубоко-глубоко. Основным же союзником стала уверенность и четкое понимание того, что нужно делать.
Не меняя скорости, он поравнялся с двумя молодцами. Те о чем-то спросили. Мозг не среагировал на смысл сказанного. Он сконцентрировался на важных для предстоящей схватки деталях: у одного в правой руке короткий кусок металлической трубы, у второго — нож. Тот, что позади, пока далековато. Ему потребуется около пяти секунд, чтоб добежать до места заварухи.
— Начали, — привычно прошептал бывший разведчик и в один прыжок оказался перед мужиком с дубинкой.
Тот даже не успел толком замахнуться — Александр перехватил его руку, двинул локтем в челюсть и сделал отработанную подсечку. Мужик рухнул на асфальт.
Второй не был готов к такому повороту, но не стушевался, а шагнул навстречу.
Васильков сделал короткий выпад вперед с поворотом корпуса, и лезвие ножа пролетело мимо, а труба с сочным хрустом легла поперек рожи нападавшего.
Теперь третий. Майор резко обернулся туда, откуда слышался топот. Последний — вовсе не мужик, а пацан лет шестнадцати — бежал, торопливо выковыривая что-то из кармана.
«Не успеешь, сука!» — Александр рубанул его трубой по предплечью. Второй удар в область шеи и резкий толчок ногой, чтоб уложить на землю.
Все. Первый, приложившись затылком об асфальт, не шевелился. У второго и третьего болевой шок. Они даже не кричали, а хрипели.
Рефлекс требовал добить поверженного противника. Васильков занес над головой огрызок трубы и… замер. Разум одержал верх, заставив вспомнить о том, что война окончена и перед ним не захватчики, а советские граждане. Не самые лучшие, но все же не враги.
И вновь он остался один на один с темной пустынной улицей. Страх растворился без остатка. Шагая в сторону Сокольников, Александр едва сдерживался, чтобы не закричать во всю мощь своих легких — как кричат новорожденные младенцы: от безысходности, от непонимания происходящего, оттого, что попал в неизвестный доселе мир.
Внезапно он остановился. Обернувшись, посмотрел туда, где минуту назад принял рукопашный бой и едва не прикончил незадачливых грабителей.
Нет, ему их не было жаль. Просто пришло осознание того, что война — не период времени, не территория, охваченная огнем и горем. Война — это состояние души и постоянная готовность убивать. Получалось, что он до сих пор не вернулся с фронта. Спокойными и лишенными эмоций оттуда возвращались лишь погибшие. Все остальные вынуждены еще долгое время жить по-фронтовому.
Глава вторая
Москва
12 июля 1945 года.
В этот день на Белорусском вокзале столицы происходило нечто странное. Ранним утром на одну из примыкавших к вокзалу улиц начали подъезжать грузовики с вооруженными подразделениями НКВД. Несколько старших офицеров тут же распределяли эти подразделения, назначая их на охрану привокзальной территории.
В половине пятого утра московские улицы еще оставались пустыми. Разве что дворники в своих светлых холщовых фартуках зевали на светлевшее небо и нехотя приступали к работе, да изредка проезжали фургоны, развозившие по магазинам свежеиспеченный хлеб. Огромная площадь вокзала была полностью оцеплена двумя рядами солдат, вооруженных автоматами.
В это время по путям возвращались два обходчика.
— Чегой-то они затевают, Митрич? — спросил тот, что помоложе.
Митрич опасливо покосился на пробегавших по перрону солдат в синих фуражках.
— Никак опять эшелон с трофеями на подходе. Иль по репарации чего везут. Тут каждый день по пять-шесть эшелонов с фабричным оборудованием подходит, но такую суматоху вижу впервой…
Через четверть часа стало ясно, что Митрич был прав и оцепление выставлено неспроста. С запада, пыхтя клубами пара, к вокзалу медленно подползал товарный состав. Впереди, ощетинившись пулеметными и винтовочными стволами, двигалась низкая платформа. Помимо грузовых вагонов в составе был один пассажирский и несколько теплушек с солдатами.
Остановился состав на одном из запасных путей. Под навесом грузового перрона тоже стояли солдаты, тут же поезд поджидала группа генералов и людей в штатском.
Сразу после остановки из пассажирского вагона выскочил военный в начищенных до зеркального блеска сапогах. Отработанным движением он оправил китель и, чеканя шаг, подошел к встречавшим.
— Товарищ народный комиссар! — эхом прокатился в тишине его высокий голос.
Но тот, к кому он обращался, вскинул руку.
— Не так громко, майор. А то вся секретность полетит к черту.
— Понял, товарищ народный комиссар, — уже тише продолжил вояка. — Ваше приказание выполнено: золото из коллекции Генриха Шлимана в количестве девяти тысяч предметов из Берлина доставлено. По пути следования эшелона № 176/2284 происшествий не случилось. Доложил член трофейной бригады майор Дружинин.
Нарком снисходительно пожал ему руку.
— Ну, давай взглянем на твое немецкое золото…
Обернувшись к вагону, Дружинин дал отмашку.
Из тамбура тотчас выскочили два младших офицера. Подхватив темно-зеленый деревянный ящик, они поставили его перед наркомом. Майор приподнял край ящика, на котором отчетливо виднелись сургучные печати.
Убедившись в их целостности, кивнул:
— Вскрывай.
Разломав печати, Дружинин высвободил проволоку, проворно щелкнул замками и откинул крышку.
Перед народным комиссаром предстало несколько десятков золотых изделий, лежавших на мягкой холстине.
— Это верхний слой, — подсказал майор и осторожно приподнял холстину.
Под ней зашелестела светлая деревянная стружка, сквозь которую поблескивало золото следующего слоя.
— Неплохо, — оценил нарком.
* * *
Эту богатейшую коллекцию исследователи и специалисты называли по-разному: «Клад Приама», «Золото Трои», «Троянские сокровища», «Золото Шлимана».
Согласно записям в дневнике немецкого предпринимателя и археолога Генриха Шлимана, клад Приама он обнаружил в мае-июне 1873 года на северо-западе Турции у входа в пролив Дарданеллы. Находка состояла из девяти тысяч ценных предметов, среди которых особенно выделялись крупные: кубки, браслеты, височные кольца, шейные украшения, диадемы, налобная золотая лента и ладьеобразная чаша весом около шестисот граммов. Остальной «улов» представлял собой вещицы помельче: бусины, бисер, пластины сердцевидной формы, серьги.
Опасаясь полной конфискации клада турецкими властями, Шлиман тайно вывез драгоценности в Афины. Однако молодое греческое государство по политическим соображениям отказалось от предложения немецкого археолога построить на своей территории музей для экспозиции «Золота Трои». По политическим и финансовым причинам отказались от подобного предложения и другие страны: Великобритания, Франция, Италия. Готовность принять клад изъявили лишь Пруссия и рейхсканцлер Германской империи Отто Бисмарк. Так в феврале 1882 года в залах берлинского Музея художественных ремесел торжественно открылась выставка «Золото Трои», которую в первый же день посетили император Вильгельм с кронпринцем Фридрихом.
Через три
