Дж. Джонс - Пустое зеркало
Недалеко от музея проходила линия недавно пущенного трамвая. Они доехали до остановки Альзе-штрассе и прошли несколько кварталов в сторону городской больницы. Гросс ничего не объяснял, а Вертен не спрашивал. Впрочем, стук колес экипажей мог помешать говорить. Ими была заполнена вся мостовая. От едкого запаха конского навоза у Вертена защипало в носу. Он в очередной раз посетовал, что Вена по-прежнему живет в начале девятнадцатого века, хотя на пороге двадцатый. Автомобилей почти не было видно, зато на улицах города разъезжали разнообразные конные экипажи. Наряду с трамваями ходили омнибусы и конки.
Тон консерватизма задавал сам император. Франц Иосиф не был сторонником технического прогресса и принципиально не ездил на автомобиле. В его дворце было всего несколько телефонов, а секретарши имперской канцелярии не пользовались распространенными по всей Европе печатными машинками. По настоянию Франца Иосифа вся корреспонденция, начиная с его собственной, велась исключительно от руки.
Вскоре они достигли больничной аллеи и перед ними возник главный корпус, унылое серое здание. Чуть подальше вырисовывались очертания весьма примечательного сооружения, Башни Дураков, где всего каких-то тридцать лет назад еще содержали в ужасных средневековых условиях душевнобольных.
Гросс воспользовался боковым входом. Привратник в серой форме и с серым лицом — что весьма соответствовало окружающей обстановке — почтительно поклонился.
— Решили зайти еще раз, герр доктор?
Гросс кивнул.
— Надеюсь, вы помните о распоряжении инспектора Майндля из департамента полиции?
— Да, герр доктор, помню. Замечу, что сегодня прекрасный день для визита. Там сейчас прохладно. Как в соборе.
Вертен наконец понял, куда они направляются. Очевидно, криминалист позвонил своему бывшему коллеге Майндлю, и тот разрешил пропустить их в морг.
Они начали спускаться по лестнице. С каждым пролетом становилось все прохладнее, как предсказал привратник. Гросс остановился перед дверью с табличкой «Отделением 1».
— Это здесь.
Он легко постучал пару раз и сразу вошел.
В небольшом зале в два ряда стояли столы с мраморными столешницами. В каждой имелся желоб для стока жидкости. На нескольких лежали трупы, покрытые толстым белым, с желтоватым оттенком, полотном. Пол был выложен светло-желтой плиткой. Сверху из окна в комнату струился мрачный зеленоватый свет. В другом конце подвала с потолка на шарнирах свисали газовые фонари.
У одного из столов прозектор в халате, до локтей заляпанном кровью, внимательно вглядывался в брюшную полость трупа. Вертен задержал дыхание. В нос ударила вонь, смесь химикатов и разлагающегося человеческого тела. Он поспешно отвел глаза от трупа.
— Полагаю, инспектор Майндль звонил, — сказал Гросс, обращаясь к прозектору.
Тот не потрудился оторвать глаза от работы. Лишь коротко бросил:
— Седьмой стол.
Это был самый дальний стол от окна. Тело под покрывалом казалось небольшим по сравнению с остальными в зале. Гросс, очевидно, свой человек в морге, без церемоний отбросил покрывало. Вертен увидел девушку. Ее тело, совсем недавно свежее и полное жизни, теперь было жутковато-белым. Он не отметил на нем заметных признаков насилия. Только небольшой шрам на носу. Ее губы, которые вчера еще были розовыми и целовали мужчину, теперь тоже стали белыми. Соски так и не дождались, когда к ним приникнет младенец. Они потеряли свой замечательный цвет и обвисли. О жизни здесь напоминали лишь золотисто-каштановые волосы на голове и внизу живота девушки.
— Мэри, — неожиданно прошептал Вертен.
Ему показалось, что он действительно произнес это слово вслух, настолько несчастная девушка напомнила ему покойную невесту. Они были примерно одного возраста. И сразу накатила старая привычная печаль. Ощущение горя и вины за то, что он не был с ней, когда она в нем нуждалась. Вертен тогда работал целыми днями, часто задерживаясь до позднего вечера. Ему хотелось стать в Граце самым известным адвокатом по уголовным делам, и он до самых последних дней ее пребывания в туберкулезном санатории в Земмеринге[9] даже не осознавал, насколько она больна. Ее звали Мария Элизабет Фолькер, но она настаивала, чтобы имя произносили на английский манер. Мэри посмеивалась над серьезностью Вертена, ерошила ему волосы. С ней он оживал, чувствовал себя молодым. Порой она нежно журила его за то, что он много времени проводит в обществе бандитов и воров.
Родители постоянно упрашивали Вертена заняться более респектабельной практикой, но он не соглашался. Бросить уголовные дела его заставила Мэри.
Он помнил их последнюю встречу в санатории, как будто это было вчера. Ее щеки, порытые нездоровым румянцем, рассыпанные по подушке золотисто-каштановые волосы.
— Бедный Карл, — прошептала она. — Когда-нибудь ты поймешь, как много мы с тобой упустили.
Сразу после ее смерти Вертен переехал в Вену, где стал вести только гражданские дела. Такое он придумал себе наказание. И теперь, глядя на эту безвременно погибшую девушку, он чувствовал боль в груди. «Мэри, ненаглядная моя. Как же это я тебя потерял?»
Гросс тем временем снял шляпу и пиджаки принялся своими большими волосатыми руками ощупывать тело девушки. Он сжимал ей рот, раздвигал губы.
— Труп относительно свежий. Еще не прошло посмертное окоченение.
При этих словах произошло неожиданное. Нос девушки вдруг отвалился. Обнажились две зияющие дыры и розоватые хрящи. Вертен охнул, но Гросс, едва поморщившись, водрузил нос на место, как если бы это была деталь скульптуры, над которой он работал. Затем с тем же деловым безразличием криминалист осмотрел уши девушки, руки и ноги. Чем дальше вниз двигался Гросс, тем сильнее Вертену не хватало воздуха.
Слава Богу, что криминалисту было заранее известно, что преступник девушку не изнасиловал. И он не стал это проверять, а вернулся к голове. Поднял по очереди восковые веки, вглядываясь в безжизненные зрачки. После чего внимательно изучил шею трупа.
— Именно так. — Он кивнул адвокату. — Вертен, взгляните. Вот автограф убийцы.
Гросс приподнял голову девушки, осторожно, чтобы не упал отрезанный нос, обнажил сонную артерию на шее, где стал виден небольшой аккуратный разрез.
Вертен кивнул, тяжело сглатывая.
— Я полагаю, разрез он сделал, когда она была уже мертва, — сказал криминалист, опуская голову мертвой девушки. Голова тут же накренилась влево, отчего свалился отрезанный нос. Он быстро водрузил его на место и продолжил: — Вначале преступник сломал ей шею, как и другим четырем жертвам. Второй шейный позвонок треснул как грецкий орех, и это было причиной смерти. Что касается носов, то их он отрезал одним уверенным сильным движением и бросал рядом на тело куда попало.
Вертен снова сглотнул. Нет, это вовсе не приключение, каким он полагал дело Климта пару часов назад. Все гораздо серьезнее. Убитая девушка оказалась так похожа на его Мэри, что теперь он просто обязан найти убийцу, ради памяти невесты.
— Но если она была уже мертва, зачем резать? — спросил Гросс и тут же ответил: — Чтобы сцедить кровь. Понимаете, все пять жертв выжаты насухо, как рубашки в прачечной.
Вертен молчал. Единственное, о чем он сейчас мечтал, — это поскорее выйти на свежий воздух.
Гросс накрыл тело покрывалом. Затем медленно надел пиджак, шляпу и посмотрел на Вертена.
— Вчера за ужином мы предположили, что в Вене действует безумец. Вы по-прежнему так считаете?
Вертен откашлялся.
— Но кто еще мог сотворить такое?
Гросс продолжал сверлить его пронизывающим взглядом.
— Мой дорогой Вертен, относительно этого можно построить еще несколько версий.
Когда они покидали зал, прозектор уже занимался следующим трупом.
Гросс с веселой деловитостью отрезал солидный кусок сосиски, наколол его на вилку, затем соорудил сверху миниатюрный стожок из сочной квашеной капусты и все это отправил в рот. Вертен пил небольшими глотками минеральную воду из бокала и, пытаясь возбудить аппетит, наблюдал за обедающими посетителями ресторана. Но это не помогало. Лежащий передним на тарелке шницель по-прежнему напоминал мертвое тело девушки на мраморном столе в морге.
Гросс пропустил обед в «Бристоле», и Вертен повел его в этот симпатичный маленький ресторан на боковой улице, недалеко от университета. Он любил сюда заходить. Тут всегда было оживленно, и с кухни доносились восхитительные запахи. Но сейчас из головы никак не шла убитая девушка. Она каким-то странным образом слилась в его сознании с Мэри.
— Вы не голодны, Вертен?
— Желудок после такого зрелища не сразу может принимать пищу, — ответил он.
Гроссу, очевидно, подобного рода тонкости были чужды. Он с видимым удовольствием продолжал уплетать замечательные венские сосиски.
