Мастер Чэнь - Амалия и Белое видение
Трубку я клала в некоторой задумчивости. Разгадка оказалась простой и не очень интересной, но наводила на новые мысли.
Убитый был полицейским информатором или кем-то в этом роде, вот что. И в здании на перекрестке Лайт-стрит и Бич-стрит, как и следовало ожидать, попросили газету не привлекать излишнего внимания к этому случаю – известная полицейская застенчивость.
Я снова вспомнила каждое вчерашнее слово, каждое движение Элистера – нет, ни малейших признаков того, что он понимал: несчастье случилось с его коллегой!
Но что у нас получается? Полицейский посещает храм, другой связанный с полицией человек зачем-то стоит у входа этого храма и получает… Свои следят за своими? А чужие их за это убивают? Бред.
Нет-нет, Элистер Макларен явно не представлял, что происходит. Позвонил в полицию, спокойно уехал со мной на ланч. Значит – он тут ни при чем.
Или это пример великолепного умения не выдавать свои чувства? «Да он шпион, твой молодой человек», – сказал мне еще раз уверенный голос Магды.
В общем, полная ерунда, с которой в городе и без меня есть кому разбираться.
В дверях возник бой и кивнул.
Я прикончила чай и пошла по мощной лестнице с ограждением из кованого железа – вниз, в зал, где Магда уже вилась, как кошка, вокруг знаменитого Лима из Шанхая.
А продолжился день, как ни удивительно, встречей с тем же очаровательным этнографом Элистером. И после этой – уже, значит, второй – встречи я окончательно поняла, чем хорош молодой человек. Кроме безупречного воспитания, естественно.
Конечно, мне, с моим сложным происхождением, не следовало размышлять о слишком интимной дружбе с чистокровным англичанином – я тогда окажусь не первой, кто нарывался тут на неприятности.
Но раз так, раз ничего серьезного тут не ожидается, то с Элистером можно чувствовать себя абсолютно свободно и развлекаться как угодно. И это было великолепно, потому что с этим человеком мне на самом-то деле хотелось делать только одно.
Смеяться, хихикать, всячески веселиться.
Смех пузырем веселящего газа запрыгал у меня где-то в солнечном сплетении, как только я увидела его на улице возле…
Тут надо сказать, что утром он в панике позвонил мне из некоей лавки с телефоном и попросил перенести место встречи: его любимый друг Корки, все так же мучившийся от безделья, утащил его на какую-то операцию, проводившуюся местной полицией. В итоге Элистер понял, что может заблудиться и не успеть встретиться со мной у Мечети Капитана Клинга, и назвал совсем другой квартал, на Пенанг-стрит. Куда мне на моем велосипеде ничего не стоило подъехать. Кабаре у меня тоже на Пенанг-стрит – хотя и в самом ее начале, почти у моря.
Узнала Элистера я с немалым трудом. Это был первый англичанин на моей памяти, который так естественно смотрелся в курта-пижаме – индийской длинной тонкой рубашке до колен, мешковатых штанах и короткой жилетке. А если учесть, что немалая часть наших городских индийцев отлично себя чувствует в европейских костюмах, то на Пенанг-стрит мне пришлось покрутить головой и приподняться на велосипедных педалях.
Оказалось, что Элистер здесь, в своем индийском наряде, и через головы собравшейся толпы внимательно наблюдает за полицейской операцией бок о бок с кинотеатром «Одеон» – за выносом каких-то ящиков из склада господина Чеонг Фока (иероглифы красовались на вывеске над головой, продублированные, как и положено, латинскими буквами).
Я позвонила в звонок велосипеда, он немедленно обернулся – и торжественно поднял правую ладонь к уху:
– Ни слова о зеленых змеях, Амалия!
– Ни слова о них, проклятых! – поддержала его я, и мы начали хихикать.
На меня с некоторым недовольством покосился мой старый друг, инспектор Тамби Джошуа, – он стоял у стенки, сложив руки на груди, и делал вид, что происходящее его не касается. Все остальные полицейские чины как-то обходили его стороной, но при этом видно было, что он здесь не совсем зря – возможно, чего-то ждет.
А тут подошел тот самый Корки – небольшой, подвижный, оптимистичный, с шевелюрой и жесткими усиками соломенного цвета, оглядел меня с любопытством, пожал руку и заявил:
– Проходите оба через оцепление, увидите занятную картину. Не каждый день такое находят.
Два констебля-сикха в чалмах и при внушительных бородах очень, очень осторожно выносили и ставили на тротуар военного вида ящик с неплотно закрытой крышкой. Смутно знакомый местный полицейский чин-англичанин повелительно двинул пальцем, и сикхи сняли крышку окончательно.
Под ней были какие-то странные толстые палки, завернутые в грубую темную бумагу.
– Этого хватит, чтобы взорвать полквартала, – шевеля от возбуждения усами, сказал Корки. – Зачем вообще запасать динамит в таких количествах, да еще и хранить его на людной улице?
– Зачем вообще – ну, может быть, хотели построить дорогу, – сказала я. – Тут везде строят отличные дороги, от Сингапура до сиамской границы. На нашем острове тоже. Дороги – это динамит. А зачем они его хранили тут, в центре города? Это у нас обычная проблема. Помню, несколько лет назад, когда я уезжала учиться, то тут было громкое дело: пожарный департамент опубликовал результаты расследования, насчет того, что не где-то, а на самой Бич-стрит можно найти целые склады хлопушек и фейерверков до потолка, ящики спичек, консервные банки с керосином. Хозяев отдавали под суд и штрафовали. А тут, смотрите, через стену еще и синема! Там же кинопленка, которая горит, как порох. А пол и балки деревянные. Например, в «Друри Лэйн» в апреле пленка загорелась, хотя обошлось без жертв.
– Кто играет с динамитом, – задумчиво произнес Элистер, – тот… тот придет домой убитым. Смешно, Амалия?
– НЕТ! – сказала я отвратительным голосом, и мы снова начали хихикать. Корки посмотрел на нас подозрительно.
Тут англичанин наклонился над еще одним ящиком – там как раз были красные хлопушки для фейерверков – и сикх-констебль концом своей длинной палки показал ему на что-то в глубине. Нечто вроде больших консервных банок. Констебль отодвинул хлопушки и начал открывать одну из банок, под крышкой которой обнаружился порошок цвета какао. То есть – чанду, готовый к употреблению опиум.
– Проверить, что могут об этом сказать на Ферме, – услышала я слова приказа. – Если этот опиум нелегальный, то вдобавок к динамиту и хлопушкам – это неплохо для одного дня. Совсем неплохо.
– Какое поучительное зрелище, – сказала я тихонько Элистеру. – У вас действительно интересная работа. Не то что у меня – скромной девушки, считающей деньги. Ну, а как выглядят ваши планы на ближайшие часы? Я дрожу от желания отомстить за вчерашний индийский ланч чем-то эффектным и обязательно китайским. Кстати, ланч у нас тут называют «тиффин». А поскольку еще рано для еды, то есть одно место, которое не всякий вам покажет. Прямо на этой улице. Хотя она довольно длинная. А потом – все прочее, мечеть и так далее.
И мы двинулись – я, ведя велосипед в поводу, и он, длинными шагами рядом со мной – в южный конец Пенанг-стрит, где яичного цвета штукатурка домов отваливалась, обнажая серые бревна, где пахло коровьим навозом и жасминовым дымом.
– И что это за место вокруг нас – ведь вы знаете тамильский и все-все-все про тамилов?
– Четтиары, – сказал он мечтательным голосом, глядя на две парочки черноликих бритоголовых индийцев, сидевших друг против друга на земле и разделенных странного вида темными досками, типа шахматных. – Это же настоящие четтиары. Клан наследственных ростовщиков. Заключают сделки за такими досками вот уже сколько столетий. И попробуй найди их в самой Индии. Надо еще ехать на поезде. А тут – вот они, значит, где. О, Амалия, спасибо вам за это!
– Однако, уважаемый друг мой Элистер, – и как же вы быстро сориентировались. Да, это тот самый клан, со своим моральным и деловым кодексом. В полном согласии с которым эти люди живут в особых кварталах, четтинарах. Экономно так живут, хотя, скажу вам, потихоньку забирают в залог немало земли в городе. Вот мы тут с вами и стоим, это место называется иногда «Четти-стрит». А теперь угадайте, что еще я хочу вам показать?
Элистер смотрел на меня очень внимательно, крепко сжав губы.
Я переместилась так, чтобы ему стал виден небольшой храм, похожий на усеченную, покрытую резьбой пирамиду.
– Что здесь произойдет в январе-феврале?
– Тайпусам. Конечно, Тайпусам, – блеснул он глазами. – Это же четтиары, это их праздник. Значит, вот отсюда…
Да, вот отсюда начиналось – и сейчас ежегодно начинается – то, что для меня, малолетней прихожанки храма Непорочного Зачатия и искренней католички, год за годом было одним из самых сильных потрясений детства. Да и сейчас это зрелище поражает немало.
Взвизги людей, закинутые головы, крутящиеся белки глаз, заведенных под черепную коробку. Жужжащие флейты и мощные барабаны, жасмин и сандаловый дым, стиснутые в плотную толпу тела. Женщины несут на головах кувшинчики с молоком, мужчины – деревянные арки, увенчанные теми же кувшинчиками. И вот под визг, переходящий в вой, над толпой распускаются железные веера клеток, украшенных павлиньими перьями. Они лежат на плечах полуголых мужчин, но не только на плечах, а и на пучках железных штырей, воткнутых под кожу куда-то вокруг лопаток и грудных мышц. А самые страшные штыри протыкают им щеки насквозь, вместе с языком.
