Гений столичного сыска - Евгений Евгеньевич Сухов
– Так вы полагаете, что Тальский по делу у вас сидит? – пристально глянул на смотрителя тюремного замка Иван Федорович.
– Конечно, – без тени сомнения произнес смотритель Полуектов и добавил: – А иначе зачем ему тогда деньги уголовному предлагать, чтобы тот вину на себя взял?
– Оно, конечно, так, – в задумчивости проговорил Воловцов. – Так где, вы говорите, он теперь у вас сидит?
* * *
Собственно, Константина Тальского Воловцов так себе и представлял: худой, бледный, с нервическими порывистыми движениями, он производил впечатление человека, удивленного и одновременно удрученного тем, что с ним происходит. Внешне он старался быть спокойным. К вопросам судебного следователя по особо важным делам Воловцова был внимателен, отвечал ясно и четко, старательно подбирая слова, чтобы не дай бог не ляпнуть чего лишнего. Это настораживало и опять-таки работало не в пользу Константина Леопольдовича.
Проговорив с ним полчаса, Иван Федорович так и не смог определить для себя, почему, несмотря на то что Тальский ему неприятен, он никак не может уверить себя в том, что тот виновен. Ведь куда ни поверни, все против него! И то, что он хотел за деньги свалить вину на другого, разве это не подтверждает лишний раз его виновность? Вопрос в другом: вот только свою ли вину Тальский пытался передать уголовнику?
– Значит, вы по-прежнему утверждаете, что в ту злосчастную ночь не выходили из спальни?
– Утверждаю: не выходил.
Сказано твердо, без малейшей заминки и сомнения. Так говорят люди, уверенные в своей нерушимой внутренней правоте. Либо опытные преступники из тех, про которых говорят: тертые калачи, мятые бока…
– И то, что «матушку с горничной зарезали», вы тоже не говорили?
– Не говорил… Ни единым словом!
– А вот сын медника Алексей Карпухин слышал, как вы это говорили. Причем еще до приезда пожарных и полиции.
– Видно, малый что-то путает.
Странно. Вот бы тут как раз зацепиться за слова сына медника и сказать совсем другое. К примеру, так: «Значит, у него имелась какая-то цель, чтобы так говорить». Чтобы он, судебный следователь, заподозрил Алексея Карпухина во лжи, а стало быть, и в причастности к убийству. Ан нет, Тальский полагает, что сын медника просто «что-то путает».
Почему он так говорит? Не хочет возводить на юношу напраслину? А как же выдумка про несуществующую тройку, что в ночь на двадцать восьмое августа якобы отъехала от крыльца флигеля, где квартировала его тетушка, в сторону Рыбацкой слободы? Как же еще одна попытка увести следствие в сторону намеками на должника генеральши Безобразовой, которого она боялась до такой степени, что во время его приходов посылала за городовым, чтобы тот побыл в девичьей комнате, покуда этот должник не уйдет? И как, в конце концов, рассматривать попытку подкупить махрового уркагана, чтобы тот признался в убийстве генеральши и ее служанки?
– Я знаю, что вы пытались подкупить одного уголовника взять вину в убийстве Платониды Евграфовны Безобразовой и ее горничной Сенчиной на себя, – не сводя пытливого взгляда с лица Тальского, произнес Воловцов. – Виновным в этом деле вы себя не признаете… Зачем же вы совершаете такие проступки, по которым однозначно можно судить, что вы как будто хотите свалить свою вину на чужие плечи? Ну, раз вы подговаривали уголовника, да еще за немалые деньги, взять вину на себя, получается, вы виновны и таким образом хотите уйти от правосудия. Только так можно подумать по этому вашему поступку. Вы это понимаете?
– Я защищаюсь, как могу, – не сразу ответил Константин Тальский. – Хватаюсь за любой шанс, чтобы не дать себя осудить без вины. За любой, понимаете?
Иван Федорович отвел от Тальского глаза. Где-то в его словах логика прослеживается… Защищается, как может. Ведь иначе у него не получается, поскольку он уже не подозреваемый, а обвиняемый. И он использует любые способы и возможности, в том числе и идущие против закона, чтобы избежать каторги.
И понять его можно…
Судебный следователь по особо важным делам Иван Федорович Воловцов вышел из ворот тюремного замка с тем же, с чем и пришел. А именно с большим сомнением в причастности Константина Тальского к нашумевшему в городе двойному убийству и поджогу…
Глава 16
Капелька крови на нижней губе катьки-шоколадницы
Как и было уговорено между Воловцовым и Песковым, последний должен был сообщать Ивану Федоровичу все, что выведал касательно Алексея Карпухина «дельный человек» из Московской полицейской части по фамилии Мухин.
Покамест ничего особенного за сыном медника Алексеем замечено не было. Кроме разве что вот чего: в один из вечеров он отправился на Краснорядку и посетил тот самый дом на углу Краснорядской и Хлебной улиц, второй этаж которого занимали распутные девки. Более того, «дельному человеку» из Московской полицейской части удалось заприметить и квартирку, в которую вошел интересующий Воловцова фигурант. Оказалось, что квартирку эту нанимает небезызвестная в определенных кругах легальная проститутка Екатерина Гудкова, за свою неизбывную любовь к шоколаду прозывающаяся Катькой-шоколадницей.
– Выходит, сын медника любит сладенькое, – усмехнувшись, произнес Иван Федорович.
– Да, – согласно кивнул Песков. – И еще… По словам околоточного Мухина, юноша посещает Катьку-шоколадницу явно не впервые.
Воловцов заинтересованно вскинул голову:
– И по каким признакам околоточный это определил?
– Он сказал, что парень вел себя очень уверенно, – ответил Песков. – Явно знал, к кому и с какой целью идет. Катька на его стук открыла ему немедленно и впустила как хорошего знакомого.
– Вот как? – еще более заинтересовался судебный следователь по особо важным делам.
– Так сказал мне Мухин, – пожал плечами Виталий Викторович.
– А еще что он сказал? – спросил Иван Федорович.
– Да так, разное… – неопределенно ответил Песков. – Вряд ли это имеет какое-то отношение к убийству генеральши Безобразовой.
– И все же, – продолжал настаивать Воловцов.
И был абсолютно прав: когда производится следствие по весьма туманному и запутанному делу, разного рода побочные и второстепенные сведения могут если не натолкнуть на разгадку, то уж непременно подскажут нужную мысль. Так уже неоднократно бывало с некоторыми делами, которые вел Иван Федорович.
Однажды, к примеру, весть о временном закрытии драматического кружка Даниловских текстильщиков помогла тогда еще просто судебному следователю Воловцову разоблачить преступную шайку, костяком которой являлись актеры-любители. Они промышляли «покупками тувилей», то есть кражей бумажников в театрах, на выставках, в общественных собраниях и прочих людных местах, куда проникали, выдавая себя за состоятельных господ и людей в больших чинах, и ловко обчищали карманы прыцев[19].
– Ну, коли речь зашла о Катьке-шоколаднице, – продолжил Виталий Викторович, – может, оно и к месту будет… Когда
