Крейг Смит - Кровавое копье
— Я больше не могу писать, — пробормотал Ран. — Это… — Он взмахом руки обвел комнату. Эльза поняла, что он имеет в виду гостиницу. — Это убивает меня. Я не бизнесмен, Эльза.
— Скажи Дитеру, что хочешь выйти из дела!
— Не могу! Он считает… Он считает, что это большой успех… На самом деле это вовсе не так… Мое имя вписано в десятилетний контракт… — Эльза поняла, что эти мысли мучают его уже давно. — Я ненавижу это больше всего на свете! А ведь кем я только не работал…
— Но зимой гостиница закроется, а ты сможешь остаться здесь. У тебя появится время для книги. Ты будешь один, никто не станет тебя отвлекать!
Ран опустил голову. Он выглядел как человек, которому сказали, что жить ему осталось несколько месяцев.
— Наверное, ты знаешь: Морис Магре опубликовал новую книгу.
— Дитер что-то говорил. И что же?
— Ты читала ее?
Эльза покачала головой.
— О влиянии буддизма на катаров. Полная дребедень, конечно, как все прочее, что выходит из-под его пера…
— Ты должен закончить свою работу!
Ран пожал плечами.
— Это ничего не изменит. Они были буддистами. Француз высказался! Разве кому-то будет интересно то, что напишу я?
— Не пиши! Ты — трубадур! Ты должен пропеть свой рассказ! А если ты запоешь, все остальные на несколько часов забудут о своих заботах и станут мечтать о тех, иных временах, о восхитительных романах, о любви столь высокой, что для нее не нужны были ни прикосновения, ни поцелуи!
— Но я хочу, чтобы люди узнали, что произошло на самом деле! Крестовый поход Ватикана — преступление, Эльза!
— Он был преступлением семьсот лет назад, Отто. А сейчас это достояние истории. Расскажи о людях… и об этом крае. Это то, что ты любишь. Я вспоминаю первое письмо, которое ты мне прислал, когда я вернулась в Берлин…
Он улыбнулся.
— Ты его помнишь?
— А ты?
— Я пытался описать тебе, как выглядит небо, потому что знаю, какие унылые в Берлине бывают зимы, как тяжело дышится в большом городе. Мне хотелось, чтобы ты думала о солнце и красоте здешних пейзажей.
— Ничего более прекрасного я никогда не читала. С таких слов ты мог бы начать книгу. Давай будем честны друг с другом, Отто. Я для тебя — что-то вроде фантазии.
— Нет!
— Да! Ты любишь эти края. Ты должен любить их, когда будешь продолжать свою работу, иначе твой язык и действительно станет безликим. Пиши точно так же, как мне прошлой зимой. Только ты, ты один останешься на вершине Монсегюра!
— Ты не фантазия, Эльза. Ты та женщина, которую мне суждено было полюбить. Я не могу не мечтать о тебе даже тогда, когда не желаю иметь с тобой ничего общего! А когда я смотрю на тебя… мне хочется только одного: заключить тебя в объятия. Ты словно наложила на меня какое-то заклятие!
— Думаю, тебе лучше уйти.
Губы Рана тронула улыбка. На миг к нему вернулась былая уверенность.
— Прежде я хотел бы увидеть тебя.
— Ты меня увидел. Уходи!. Завтра можешь показать мне, где убили какого-нибудь катарского священника или некий рыцарь не поцеловал свою возлюбленную.
— Сбрось пеньюар. Сними сорочку. Позволь мне взглянуть на тебя, даже если ты никогда не позволишь мне прикоснуться к тебе. Я уже год люблю тебя. Я заслуживаю хотя бы этого!
— Ты знаешь, что я не могу! Я…
Ран протянул к Эльзе руки, чтобы снять с нее пеньюар. Эльза умолкла. Ран словно бы отключил ее. Развязав тесемки на поясе, он сбросил пеньюар с плеч Эльзы. Затем Ран прикоснулся к тонкой бретельке ночной сорочки и нежно спустил ее с плеча.
— Ведь легче этого ничего нет на свете, — тихо проговорил он. — Почему же ты не можешь это сделать?
Эльзе хотелось ответить: «Потому что я так решила», но она не в силах была произнести ни слова.
Ран снял бретельку с другого плеча. Эльза прижала сорочку к груди.
— Нет, — прошептал Ран голосом, полным желания. — Не делай этого. Покажи мне то, чем я никогда не буду обладать. Всего один раз, и я навсегда покину тебя.
Эльза заплакала.
Ран обнял ее и стал просить у нее прощения.
— Я веду себя ужасно, — говорил он. — Я чудовище, настоящее чудовище!
Но Эльза сказала, что плачет не поэтому.
— Я плачу, — пробормотала она сквозь слезы, — потому что это мгновение изменит все, потому что мы оба — настоящие чудовища!
Альтштадт, Гамбург
Суббота — воскресенье, 8–9 марта 2008 года
— Едут.
Голос Черновой был холоден, но Карлайл понимал, что она взволнована.
— Мэллой ведет машину, с ним двое, одна из них — женщина. Агенты следуют за ними.
Карлайл подошел к окну и посмотрел на темные улицы.
— А что с Олендорфом?
— Если он все еще у них, потом мы, скорее всего, сумеем его разыскать.
Кейт подвела машину вплотную к стене автозаправочной станции «Бритиш петролеум». Рэндел остановил свой внедорожник рядом с «тойотой». Дейл Перри припарковал «лендровер» на противоположной стороне улицы и направился к Мэллою, вышедшему из автомобиля. На Дейле было длинное пальто поверх бронежилета. Под мышкой он прятал пистолет-пулемет, а на поясе висела кобура с «глоком» — моделью, выпущенной по заказу правительства.
— Тут все американцы? — осведомился Джим Рэндел.
Наверное, это была шутка, но получилось как-то грубовато.
— В достаточной степени, чтобы поработать на правительство, — заверил его Мэллой и искоса взглянул на Кейт.
Затем он быстро познакомил собравшихся. Мэллой назвал только имена фэбээровцев и Перри, а Кейт и Итана представил Мальчиком и Девочкой. После обмена рукопожатиями Мэллой спросил у Дейла:
— Ты выяснил, в какой они квартире?
— В доме всего пять человек. Судя по всему, они уже легли спать.
Мэллой посмотрел на часы. Без двух минут час.
— А где остальные жильцы?
— Чаще всего в таких домах снимают квартиры с понедельника до четверга, Ти-Кей, а на самом деле люди живут в других районах. Как бы то ни было, из тех пятерых, что сейчас находятся в доме, только двое — в одной и той же квартире. Мужчина и женщина.
— Фаррелл и Чернова?
— Похоже на то. Они на восточной стороне дома, на втором этаже. Вторая квартира на этой лестничной клетке пустая. Еще два человека на четвертом этаже, в разных квартирах, и один человек на верхнем. В большинстве таких домов лифтов нет. Так что если мы сумеем занять лестницу, то изолируем нашу парочку.
— Как насчет наблюдения? — спросил Мэллой.
Он думал о том, что слежка может насторожить Чернову и она вызовет на помощь из-за периметра еще человек пять стрелков.
— С этим хуже всего. Фасадами к главному входу стоят несколько домов, и там очень неплохо все освещено. Так что, входя и выходя, рискуешь попасть под перекрестный огонь.
— А с обратной стороны к дому никак не подобраться? — спросил Итан.
— Это было бы самое лучшее, если есть возможность вскарабкаться на второй этаж. Нижний этаж глухой — ни окон, ни дверей, но потом начинаются балконы, а с них довольно просто проникнуть в квартиру. Улица близко, но в это время ночи там тихо и темно.
Мэллой посмотрел на Кейт.
— Твое слово.
— Мы заберемся в дом через какой-нибудь балкон. Если найдем Фаррелла, можно потом выйти через парадную дверь, но у подъезда нас должен ждать транспорт. Если придется бежать — уходим тем же путем, каким вошли, и уезжаем на другой машине.
— Кто-то должен следить за веревкой, по которой мы заберемся на балкон, — добавил Итан. Это наш путь к отступлению.
— Это я беру на себя, — сказал ему Дейл и указал на агентов ФБР. — А вы, парни, решите между собой, кто в какую машину сядет.
— Я хочу быть первым, кто пожмет руку Джеку Фарреллу, — процедил сквозь зубы Джим Рэндел. — Так что я у подъезда.
Джошу Саттеру, похоже, тоже хотелось встать у парадного входа, но он спорить не стал. Он был членом команды.
Необходимое снаряжение достали из сумок, лежавших на заднем сиденье «тойоты», а все, что осталось, убрали в багажник и заперли его. Саттер и Рэндел, вооруженные пистолетами-пулеметами, которые им одолжил Дейл, внимательно изучили карту маршрута на приборе GPS Итана, после чего разошлись по машинам и разъехались по своим постам. Договорились, что если кто-либо из них что-то заметит, то позвонит Перри на мобильный. А Дейл свяжется с Мэллоем.
Дейл и Мэллой пошли по одной улице. Кейт и Итан — по другой.
— Кто эта англичанка, Ти-Кей? — спросил Дейл.
— Неважно.
— Одна из твоих или сама по себе?
— Мальчик и Девочка принадлежат Джейн. По крайней мере, у меня сложилось такое впечатление, но я не спрашивал. Знаю лишь, что они свеженькие, только что с Фермы. Пару лет крутятся то здесь, то там.
— Если они действительно хороши, я бы про них слышал.
— Возможно, ты прав. Если только они не хороши по-настоящему.
