Юрий Каменский - Чиновник для особых поручений
— С нашими? — возмутился невидимый Прохор.
— Исполняйте, — жёстко сказал Станислав Сергеевич.
— Слушаюсь, Ваше Высокородие!
Шаги затопали, удаляясь. Стас попытался поднять тяжёлые, словно каменные плиты, веки. Получилось. Рассеянный тусклый свет, неясный силуэт человека, стоящего над ним. Опер попытался сфокусировать взгляд. Понемногу всё вокруг стало принимать более ясные очертания. Железнодорожный вагон, всё белое, военно-санитарный поезд!
— Как себя чувствуете, Станислав Юрьевич? Г олова болит?
— Болит, — сознался Стас.
— Ещё бы ей не болеть! Вы, батенька, чудом в живых остались. Возьми этот тевтон чуть левее. Впрочем, вашему противнику повезло не меньше. Я заведывающий медицинской частью военно-санитарного поезда головного отряда Красного Креста капитан Лазоверт Станислав Сергеевич. Сейчас я пришлю сестру с пилюлями, голову вашу локализуем, конечно. Боль, в смысле.
Стас слушал его низковатый приятный голос, а сам мучительно пытался вспомнить — где он мог его видеть? И лишь когда капитан повернул голову на звуки шагов, опер его узнал. Англичанин, который весной 1912 года увёл из-под наблюдения прохвоста Коренева. Или просто похож?
— Вот сюда, — сказал капитан солдатам, внесшим австрийского офицера с забинтованной головой.
«А, так вот кому повезло! — понял Стас. — Как же это я так лоханулся?»
— Ладно, отдыхайте, для вас война пока закончилась, — с этими словами Лазоверт пошёл дальше по проходу.
— Сестра! — послышался его голос. — Два аспирина в седьмое купе.
Через некоторое время в проходе появилась сестра милосердия — полная дама лет двадцати восьми-тридцати.
— Здравствуйте, господа, примите пилюли, пожалуйста.
Мягкие пальцы вложили в губы таблетку, а следом — стакан с водой, подкислённой клюквой.
— Вот и умница, сейчас голова пройдёт, — проворковала сестра и повернулась к австрийцу: — А теперь вы, битте, тринкен. Вот так, вот и славно.
Стас перевёл взгляд на австрийца и вздрогнул — на него, из-под повязки, закрывающей лоб, смотрел бывший сыщик Коренев Владимир. Вот-те на! Хорошенькая одиссея!
— Здравствуй, Володя, — тихо сказал опер. — Не сильно же ты по службе продвинулся, всего-то обер-лейтенант.
— Здравствуй, Станислав, — спокойно отозвался тот. — Ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть здесь.
Коренев явственно сделал упор на последнее слово. Это озадачивало — чем ему так по сердцу именно этот поезд пришёлся? Предателю нигде пощады нет, это общеизвестно. Чему он радуется?
— Ты неправ, солдат! — послышался чей-то громкий голос с другого конца вагона. — Ты служишь в организации под названием «Красный Крест!» Красный крест, слышишь меня?! Я тебе русским языком объяснял — для нас нет здесь врагов, мы вне войны! Наш долг — помогать несчастным!
— Дык. Ваше Превосходительство. Дык, я чего? Виноват! Я ж только спросить хотел.
— Ты мне, солдат, эти жидовские увёртки брось! Спросил он, видите ли! Православный?
— Так точно, Ваше Превосходительство!
«Превосходительство. — недоумённо подумал Стас. — Это, стало быть, генерал, не меньше. Что за поезд такой, прах его побери?!»
Следующая тирада «превосходительства» всё расставила по своим местам.
— Слушай меня, солдат! Мы — рыцари милосердия, мы — командоры Красного Креста! И ты в том числе, запомни и заруби на носу! Это я тебе говорю, русский офицер Пуришкевич!_
Глава 4. Под сенью Красного Креста
Колёса тихо постукивали на стыках, унося капитана Сизова из Восточной Пруссии. Целый день он провёл в напряжении. «Приятное» соседство Коренева в сочетании с медицинским капитаном, который то ли капитан, то ли вообще непонятно кто. Не было у него твёрдой уверенности, что это тот самый тип. Похож, конечно, но не факт.
А Владимир, бросив неясную угрозу, целый день делает вид, что спит. Именно делает вид — веки подрагивают, на шумы реагирует, тут Стаса не проведёшь. Вот и пойми — то ли рвать отсюда когти, пока живой и при памяти, то ли его подозрения — чистой воды шиза и профессиональная деформация личности. Размышления были прерваны весьма бесцеремонно — с верхней полки свесилась коротко стриженая черноволосая голова, и хрипловатый голос спросил: — Какие новости?
— Простите? — очнулся от своих раздумий Стас.
— О, новое лицо! — обрадовался сосед сверху. — Позвольте представиться — поручик 19-го драгунского Архангелогородского полка Павел Бачей. Ранен при штурме Лабиау. А вас сюда каким ветром?
— Капитан Сизов, Станислав, при ставке командующего.
— Штабной? — слегка разочарованно сделал вывод собеседник.
— Типа того, — усмехнулся Стас. — Немножко не повезло, как видите. В том плане, что подставился.
— Да нет, скорее повезло, — не согласился Павел. — В голову — и жив, да ещё и при памяти, нет, определённо повезло.
«Интересно, — подумал опер. — Бачей, да ещё Павел. Прямо тебе „Белеет парус одинокий“. Если ещё и из Одессы, совсем забавно».
— Вы не из Одессы, поручик?
— А шо, так заметно? — оживился тот. — Бывали у нас?
— Нет, не приходилось.
Собственно, он там бывал. Но тут палка о двух концах. Одесса начала и конца XX века, это, как говорят сами одесситы, две большие разницы. Лучше не высовываться.
— Ну. полжизни потеряли, — искренне огорчился Бачей. — У нас такое море. Поручик принялся «травить за Одессу», а Стас, изображая внимательного слушателя, снова погрузился в невесёлые мысли. Ко всему прочему, не оставляло ощущение, что он что-то упустил. Сознание этого напрягало, как зудящий в темноте комар. Что-то такое он увидел или услышал, но не понял.
— А вот ещё анекдот, — не закрывал рта поручик. — Приходит еврей к доктору. «Доктор! — вспышкой полыхнуло в мозгу. — Доктор Лазоверт! Так же он назвался. Чёрт! Доктор Лазоверт — один из будущих убийц Распутина! Ну, точно! И Пуришкевич там, помнится, отметился! Вот я попал в гнёздышко, мать его.».
— А Пуришкевича видали? — не унимался Павел. — Вот личность, я вам доложу! До войны что ни газета, то Пуришкевич. С тем поругался, в того стаканом бросил… А тут — молодцом! Ни хрена не боится!
— Да, молодец, ничего не скажешь, — согласился Стас, думая о своём.
«Пуришкевич, насколько мне помнится, с началом войны стал заядлым англоманом. Значит, Коренев насчёт английской разведки не врал. И увёл его тогда именно англичанин, до ужаса на доктора Лазоверта похожий… Стало быть, он это и есть, не бывает таких совпадений. И сел он с милым другом Вовочкой в автомобиль не к кому-то, а к графу Сумарокову-Эльстону, то бишь, к Феликсу Юсупову. Который, опять же, по истории нашего богоспасаемого отечества, в главных убийцах Старца фигурирует. Хорошая бражка собралась».
— Вы о каких это союзниках? — зацепившись за последнее услышанное слово, спросил опер.
— Да, об англичанах, чёрт бы их подрал совсем! Союзники, как же! Они всю жизнь только сами себе союзники. Поганая нация, я вам доложу. А уж Россию ненавидят лютой ненавистью.
— А за что им нас любить-то?
В проходе стоял капитан Лазоверт. Никто и не заметил, как он подошёл.
— Я полагаю, господа, что нелюбовь англичан к нам вполне оправдана, — продолжил он, не дождавшись ответа. — Живя на острове, со всех сторон окружённом морем, трудно любить тех, кто становится, то и дело, поперёк дороги. Островные государства обязаны быть эгоистами, иначе им не выжить. Возьмите ту же Японию. Впрочем, в данное время англичане — наши союзники, и ругать их считаю непатриотичным.
— Вам виднее, — уклончиво отозвался поручик.
И, повернувшись лицом к стене, замолчал.
— Ну, господин капитан, как ваша голова?
— Спасибо, уже лучше.
— Замечательно. Покажите-ка язык. Ну, гораздо лучше.
— Значит, можно в строй?
Лазоверт внимательно глянул ему в глаза.
— Куда вы так спешите? Боитесь, что германцев без вас победят? С такой контузией недельку полежать не помешает.
— Дел много.
Медик поднялся.
— Не убегут ваши дела. Извольте лежать.
Он повернулся и ушёл. А Стас, закрыв глаза, снова погрузился в думы. Сыщицкая «чуйка» уже кричала, что пора уносить ноги. Пока живой и при памяти.
Капитан Мельников, увидев германца, который, словно кенгуру, гигантским прыжком метнулся в придорожные кусты, выстрелил в него. Встречный выстрел немца, совершённый в прыжке, заставил его присесть. Услышав вскрик попутчика, прозвучавший из-за автомашины, котрразведчик бросился туда. Капитан Сизов лежал, опрокинувшись навзничь, из раны на виске текла кровь. Уже то, что она просто текла, а не выливалась толчками, обнадёживало. Отерев кровь носовым платком, капитан облегчённо выдохнул — глубокая ссадина, наверняка, ещё и контузия, но это сущая ерунда. Жить будет, разве что, головной болью помается. Оторвав полосу исподней рубахи, он наскоро примотал платок на ссадину.
