Калифорния на Амуре [litres] - АНОНИМYС
Чтобы пойманный не позвал на помощь, ему в рот вставили кляп. Придя в себя, тот поначалу мычал, но после того, как отважный Жэнь Умин пару раз пнул его ногой в ребра, умолк и только молча глядел на хунхуза черными глазами. В глазах эти было столько ярости, что Жэнь Умину сделалось не по себе. На всякий случай он попытался умаслить пленника.
– Извини, старина, – сказал он ему, – я просто выполняю наказ старших братьев. Я человек подневольный, сказали мне охранять, я охраняю, скажут убить – убью.
И подумав, добавил:
– Да пребудет с нами милосердная Гуаньинь!
Спроси его сейчас, при чем тут милосердная Гуаньинь, он бы знал, что ответить. Добрейшая из всех бодхисаттв, Гуаньинь часто ставилась не только в буддийских, но в даосских храмах, в которых, как известно, гнездится огромное количество разных бесов и самых ужасных демонов. Так вот, Гуаньинь ставилась, чтобы умилостивить этих демонов и защитить от них всех добрых китайцев.
По мнению молодого хунхуза, лежавший перед ним лазутчик был ничуть не лучше демона и, доведись ему освободиться от пут, не то, что убил бы бедного Умина, а просто сожрал бы его целиком, с одеждой и обувью. Именно поэтому призывал он сейчас бодхисаттву, в надежде, что та не даст демону-разведчику слишком уж разгуляться. На самый крайний случай был у него в рукаве припрятан тонкий и очень острый нож, этим ножом рассчитывал он отправить демона обратно в ад, если уж, паче чаяний, милосердная Гуаньинь не справится со своими обязанностями.
Нож этот Жэнь Умин выложил перед собой и все время поглядывал на него, словно прикидывал, в какой именно глаз он воткнет его врагу, чтобы пресечь его поганую и никчемную жизнь, и чтобы товарищи его, старшие братья-хаохани поняли, что ему можно доверять и приняли его, наконец, как равного.
Так и не решив этот сложный вопрос, он отложил нож в сторону и, откинувшись на спинку стула, слегка смежил веки. Бессонная ночь, которую провел он возле спеленутого шпиона, давала себя знать. Но он, конечно, не будет спать, он лишь подремлет полчасика…
Увидев, что стражник его закрыл глаза, Ганцзалин подождал пару минут и чуть заметно шевельнулся. Жэнь Умин ничего не услышал, он все так же сидел, привалившись к спинке и откинув голову на стену. Подождав еще несколько минут, Ганцзалин стал тихонько шевелить кистями и напрягать мышцы. Через недолгое время ему удалось немного ослабить веревку, опутавшую его левую руку, и он стал очень медленно и осторожно вытягивать запястье из пут.
Но тут, как назло, в дверь постучали. Жэнь Умин проснулся мгновенно, и первое, что он сделал – приставил острие ножа к левому глазу Ганцзалина.
– Тихо, – сказал он одними губами, – один звук – и проткну глаз!
То, что вместе с глазом он проткнет пленнику и мозги, хунхуз решил не уточнять, это разумелось само собой. Ганцзалин тоже понял это без слов и затих, слушая, что творится снаружи.
Стук повторился, а следом за ним донесся голос старосты:
– Эй! – крикнул он по-китайски. – Есть кто дома?
В доме царила мертвая тишина.
– Похоже, нет никого, – проговорил староста.
Тут раздался зычный голос надворного советника.
– Ганцзалин, ты тут? – спросил он.
Ганцзалин успел прикрыть веко до того, как острие ножа коснулось глазного яблока и тем, наверное, спас себе зрение. Сторож его не давил на нож, он только коснулся, но и этого довольно было, чтобы повредить глаз. Не было никаких сомнений, что, случись чего, он не остановится и воткнет клинок в глазницу по самую рукоятку.
Снаружи снова раздался голос старосты.
– Господин Цзагоси, дом, похоже, заброшен еще с лета. Ставни закрыты, на двери висячий замок. У нас тут теперь много таких. Пойдемте лучше поищем на той стороне улицы.
Жэнь Умин услышал, как под ногами людей снаружи зачавкал влажный свежий снежок. Он выдохнул и посмотрел на пленника.
– Они ищут тебя, – сказал он чуть слышно и повторил. – Они ищут тебя.
С этими словами он взял в руки тяжелую дубинку, стоявшую в углу прислоненной к стене. Глаза у Ганцзалина расширились.
– Извини, дружище, – сказал хунхуз, делая шаг к пленнику. – Они могут вернуться. А я не могу рисковать.
Глава девятая. Одна знакомая гимнастка
Прежде, чем отправиться на поиски помощника, Загорский отослал Курдюкова домой – толку от него тут было, как от козла молока.
– Пойдешь к Прокунину и скажешь, что я – в китайской Желтуге, – велел он старику. – Если до вечера не вернусь, пусть посылает вооруженных людей меня искать.
Сказал он это громко и при этом выразительно поглядел на китайского старосту.
Старик Курдюков кивнул понятливо и затрусил по улице в сторону русского поселения. Надворный советник же перевел взгляд на Ван Юня. Тот заморгал глазами с обидой: неужто русский гость думает, что ему тут грозит какая-то опасность?
– Думаю, – коротко отвечал Нестор Васильевич. – И буду так думать, пока не отыщу Ганцзалина живым и здоровым. В ваших интересах, господин Ван, чтобы это случилось как можно быстрее. Вы ведь не хотите, чтобы в эту историю вмешалась русская администрация Желтуги?
Ван Юнь не хотел и, не теряя понапрасну слов, повел его по поселку. Загорский, разумеется, не рассчитывал, что Ганцзалина прячут прямо в китайском поселении, однако надеялся на разговоры с простыми приискателями. Наверняка кто-то что-то слышал и может проговориться. Разумеется, ни один нормальный китаец ничего не скажет иностранному чужаку. Но, во-первых, иностранец, говорящий по-китайски, это уже не совсем иностранец. Во-вторых, Загорский неплохо разбирается в мимике жителей Поднебесной и, если уловит какое-то смущение в глазах собеседника, немедленно возьмет его в оборот и вытрясет из него все, что тот знает о пришлом китайце.
Однако в этот раз удача изменила Нестору Васильевичу. Все китайцы, которых они с Ван Юнем опрашивали, либо действительно ничего не видели, либо что-то знали, но очень ловко это скрывали. Дойдя почти до конца поселения, Загорский со старостой развернулись и возобновили обход домов на противоположной стороне улицы.
Они переходили от одной фанзы к другой; где-то жили люди, где-то никого не было. О Ганцзалине по-прежнему никто ничего не мог сказать, и это казалось очень странным. Может ли быть такое, что человек провел какое-то время в поселке, и его никто не видел и никто не запомнил? Он ведь даже одет был иначе, чем остальные поселяне и вел себя по-другому. Нет, тут
