Элиетт Абекассис - Сокровище храма

Все затаили дыхание, неотрывно глядя на меня. Кошка, стоявший рядом, не шевельнулся. Командор жестом позвал меня.

Я подошел, он смерил меня взглядом. И тут он, опять же жестом, приказал мне встать на колени, что я и сделал.

— Брат, вы присутствуете на собрании тамплиеров, и только тамплиеров. На все вопросы вы должны отвечать правдиво; если вы солжете, то будете сурово наказаны.

Я кивнул.

— Вы женаты или обручены, примет ли вас женщина после вашего позора?

— Нет.

— Есть ли у вас долги, которые вы не можете оплатить?

— Нет.

— Здоровы ли вы телом и духом?

— Да.

— Очутились ли в Храме с целью наживы?

— Нет.

— Являетесь ли вы жрецом, дьяконом или протодьяконом?

— Нет.

— Отлучали ли вас от церкви?

— Нет.

— Я еще раз предупреждаю вас против лживых показаний, из каких бы побуждений они ни были сделаны.

— Нет, — повторил я, слегка дрожащим голосом, так как, по правде говоря, не был полностью искренним из-за ессеев.

— Клянетесь ли вы, что чтите Господа нашего Иисуса Христа?

На этот вопрос я не мог ответить, так как это было запрещено Уставом, моим Уставом. Позади послышались странные металлические звуки. Я поднял голову и увидел их всех с бронзовыми щитами, отполированными, словно зеркало. Щиты были окантованы по краю подобием цепочки из золота, серебра и бронзы. Были на них и разноцветные драгоценные камни. Они все подняли свои щиты, будто собираясь защититься от злых сил.

Передо мной стоял Командор, держа обеими руками меч и приложив его лезвие к моей щеке.

— Тогда Командор попросил меня подойти поближе для ритуальных поцелуев. Он приблизил свое лицо к моему и поцеловал меня в губы, центр дыхания и слова, потом он поцеловал меня между плеч, которые были центром небесного дыхания. Затем, наклонившись, он поцеловал меня в поясницу, в место, где обычно носят пояс; место это было нервом земной жизни. Таким образом, я был приобщен к Храму, и ни к чему другому.

Потом он отвел меня в маленькую комнату, где до вечера оставил одного. После этого за мной пришли три брата и три раза заставили повторить, настаиваю ли я принять ответственный груз, который на меня возлагался. А так как я не отказывался, они опять привели меня в Капитул, где меня ждал Командор.

— Вот белый плащ Великого магистра, — сказал он, — который символизирует связь с Божественностью и бессмертием носящего его. А это — треугольный щит с красным крестом ордена.

Он вложил в мою правую руку тяжелый меч, украшенный золотом и драгоценными камнями, и заявил:

— Возьми этот меч во имя Отца, Сына и Святого Духа, чтобы защищать себя и орден, но им нельзя ранить ни одного человека, не причинившего тебе зла.

Затем он вложил меч в ножны.

— Носи его с собой, но знай, что не мечом святые управляют царствами.

Я вынул меч из ножен, трижды потряс им каждой рукой, вложил обратно. Капеллан обнял меня и сказал:

— Ты можешь быть Великим магистром, миролюбивым, верным и почитающим Бога.

Я неподвижно стоял перед Командором, который ждал ответа на свой вопрос. Вот я и попался в ловушку: я мог сказать, что я холостяк, что у меня не было богатства и долгов, но я не мог поклясться Иисусом. Вокруг меня возобновились ужасающие похрустывания, посвистывания и поскрипывания.

Командор провел лезвием меча по моему горлу. Бежать не было возможности: я знал это правило, ведь их Устав был также и моим: И будет у них взаимное послушание низшего по отношению к высшему и в труде, и в добрых делах.

Каждый неукоснительно повинуется тому, чей порядковый номер указывает на старшего годами и чином, но этот старший по званию сам должен повиноваться тем, кто стоит впереди него. Не подчиняющийся приказу строго наказывается. Иными словами, в каждом собрании каждый кому-то подчиняется, а тот, в свою очередь, находится в подчинении у Командора, а сам Командор подчиняется… Великому магистру. Только он и мог меня спасти. Я отчаянно искал глазами Кошку. Но Кошка находился в глубине зала, молчаливый, с бесстрастным лицом.

Неужели ловушка? Стоило ли приходить на это заседание ради того, чтобы умереть? Мысли мешались, как будто подхваченные порывом ветра. Смерть была рядом. Сатана овладел мною и, исполняя свой зловещий план, увлек меня помимо воли в безумный шквал.

В тот самый момент, когда мне уже ничего не оставалось делать перед этим мечом, упиравшимся в горло, когда я был готов умереть, как жертвенное животное, вдруг, отрешившись ото всего, я отыскал букву

.

Во мне возникло «Хе» — длинный вдох, дыхание жизни, окно в мир, мысль, слово и дело — составляющие души. «Хе» — таково было дыхание Бога, который десятью словами создал мир. Я набрал в грудь побольше воздуха. «Хе» — и все было, как в начале, когда Бог сотворил небо и землю, и земля была хаосом, и мрак закрывал бездну. Но как мог он создать мир, раз уже были небо и земля? Невозможно разгадать тайну сотворения, но можно дать увлечь себя дыханию, родившемуся в сердце. Rouah… — ветры и материальные частицы, пары и туманы. Гнев, гнев, веяние вдоха жизни, слово на глубоком вдохе. Reah… — запах воздуха, входящий в тело через обоняние. Когда человек оказывается в трудном положении и это его тревожит, дыхание его становится прерывистым, но когда он спокоен, он может вдыхать, глубоко дышать, в него входит материальный и чувственный вдох, и удары моего пульса становятся все реже и реже, испаряется страшный вопрос, взвившийся смерчем в моем сердце: что они со мной сделают? Чего они хотят от меня и что делаю я в этой западне? Как же выйти из нее?

Тогда я вспомнил о дыхании Бога над поверхностью вод, о том ветре — выдохе Бога, разделившем небо и воды, и вдохновение овладело мной.

Неожиданно в душе возникло чувство, чистое и непосредственное; неожиданно личный опыт проник в мое сердце, исходя из высшей Воли и приведя к двадцати двум искоркам, движимым спонтанным действием, подобным закону любви. И появился свет: это был свет огня.

При свете факелов церемония закончилась, и братья разошлись. Тогда Командор посадил меня рядом с собой в большом зале общины Храма. Мы сидели друг против друга, тела наши отбрасывали на пол большие тени. Я смотрел на него, я, молодой и сильный рыцарь, но слегка напряженный, готовый к бою, а старый Командор устремил на меня проницательный, читающий в душе взгляд; он был худ, сухопар, из тех рыцарей, которые изрядно повоевали за свою жизнь.

— Великий магистр, — начал Командор, — наши братья поручили тебе править, служить рыцарству Храма. Сейчас тебе следует узнать о некоторых касающихся нас вещах.

Он перечислил прегрешения, за которые меня могли бы отстранить, уточнил возложенные на меня обязанности, и сказал в заключение:

— Я поведал тебе о том, что ты должен и чего не должен делать. Если я что-то упустил, а ты желаешь знать, спрашивай, я отвечу.

— Я с признательностью принимаю твое предложение, — ответил я. — Только скажи, почему ты вызвал меня, почему меня избрали и какую миссию ты желаешь мне доверить. Хотя я и молод, но не глуп; знаю, я — орудие в твоих руках.

Командор улыбнулся.

— Ты понял уготованную нам судьбу, но не знаешь еще, что есть средство сохранить наш секрет, распространить его, дабы вечно жили высшие значения и основные принципы нашего ордена.

— Я слушаю тебя.

— Мне известны твой ум и благоразумие, вот почему ты узнаешь то же, что и я, о наших тайнах. Но, прежде всего ты должен поклясться упрочить положение нашего ордена до наступления дня Страшного Суда, когда ты вынужден будешь отчитаться перед Великим Архитектором вселенной.

— Я клянусь, — повторил я. — А теперь говори, я слушаю. Ты сказал, что против нас замышляют заговоры, потому что треть Парижа находится в наших руках и массивный силуэт нашей церкви затмевает небо возле дворца Лувра, где живет король, словно бросая ему вызов! Как ты сказал, именно наше богатство пугает его: поскольку Храм могуществен и богат. Но разве богатство нашего ордена и наша независимость делают нас неприкосновенными? Никто не осмелится ограбить Храм, как грабят ломбардийцев и иудеев.

— Не верь этому. Мне доносят, что уже началась конфискация имущества Храма.

— Король желает нам добра. Тамплиеры не могут предстать перед судом. Мы защищены духовной неприкосновенностью.

— Если я тебе это говорю и раз уж мы призвали тебя, значит, нам грозит опасность, серьезная опасность. Мы стали жертвой ужасной интриги.

— Но кто? — вскричал я. — Кому это нужно?

— Папа Климент, представитель Бога на земле.

— Папа Климент? — недоверчиво переспросил я.

— Ты должен знать, Адемар, что папа Климент убедил короля, и костер уже полыхает. Инквизиторы уже вытянули признания из Жака де Моле — Великого магистра Храма, Жоффруа де Марне — Командора Пуату и Аквитании и Юга де Пейрандо — Главного досмотрщика ордена. После ночи допросов кардинальская комиссия уже велела поставить эшафот на паперти собора Нотр-Дам, еще до оглашения обвинения. Инквизиторы заставили тамплиеров взойти на эшафот. Они силой поставили их на колени. Затем один из кардиналов зачитал показания, данные тамплиерами, после чего объявил окончательный приговор: им оказана милость как раскаявшимся после ночных пыток, поэтому их не сожгут, но им грозит пожизненное заключение в тюрьме.