Эллис Питерс - Выкуп за мертвеца
— Но я не совершал ничего подобного убийству больного старика, — безжалостно заявил Хью.
— Да, конечно! — сказал Кадфаэль, глубоко вздохнув, — Прости меня, Хью! Я валлиец, а ты англичанин. У нас в Уэльсе есть градации преступлений. Самым страшным преступлением у нас является кража без смягчающих обстоятельств. Но есть кража, когда что-то отняли силой, кража по неведению, кража, когда что-то взяли без разрешения, кража, совершенная, чтобы спасти собственную жизнь, если, скажем, нищий голодал три дня. За это в Уэльсе не вешают. Так же есть градации, когда дело касается убийства, и даже за такое тяжкое преступление иногда можно заплатить меньшую цену, чем смерть через повешение.
— Я бы тоже мог руководствоваться таким принципом, — задумчиво произнес Хью, глядя на безмятежно текущий ручей. — Но речь идет о моем командире, место которого я теперь занял, поскольку король в плену. Жильбер не являлся моим близким другом, но он всегда был ко мне справедлив и выслушивал меня, если я не соглашался с его подчас слишком суровыми решениями. Он был честным человеком и выполнял долг перед графством, как умел. Его смерть обязывает меня действовать.
Кадфаэль молча выслушал Хью. Он уважал его точку зрения. Теперь он был далек от всего этого, но когда-то его тоже связывала клятва на верность, и он понимал своего друга.
— Боже меня упаси, — сказал Хью, — чтобы я отправил на тот свет человека, который не безнадежно порочен. А Элиуд — вовсе не такое чудовище. Одна роковая ошибка, один низкий поступок — и человек, которому едва минуло… Сколько ему лет? Двадцать один? К тому же его прижало, а с кем из нас такого не бывает? И все-таки его будут судить, и я сделаю то, что должен, — твердо сказал Хью. — Но как бы я хотел, чтобы мне не пришлось этим заниматься!
Глава пятнадцатая.
Перед тем, как уехать в тот вечер, Хью объявил свою волю.
— Овейну, возможно, скоро будет нелегко, если Ранульф снова выступит, и тогда принцу понадобятся его люди. Я послал в Шрусбери сообщить, что все, кто теперь чист перед законом, могут послезавтра уехать. У меня в Шрусбери шесть славных воинов Овейна. Они свободны, и я обеспечу их всем необходимым на дорогу. Послезавтра, с рассветом, они заедут за Элисом ап Синаном и заберут его с собой в Трегейриог.
— Это невозможно, — решительно возразил Кадфаэль. — Он не может ехать верхом. У него вывихнуто колено и сломано ребро, к тому же рана на руке. Правда, он быстро поправляется. Он не сможет ездить верхом еще недели три-четыре, а сражаться и подавно.
— Ему и не придется, — кратко ответил Хью. — Ты забыл, что у нас есть лошади, которых мы одолжили у Тудура ап Риса. Они уже отдохнули и теперь готовы к работе. Элиса вполне можно уложить на носилки, ведь Жильбера перевезли таким образом, причем в куда худшем состоянии. Я хочу, чтобы все валлийцы из Гуинедда уехали отсюда, прежде чем я выступлю против людей из Повиса. Давай покончим с одной неприятностью, покуда на нас не свалилась другая.
Итак, все было решено. Кадфаэль ожидал, что Элис будет возражать против такого приказа из-за себя и из-за Элиуда, но, горестно вздохнув, юноша задумался. Затем, ничего не говоря о своем отъезде, он принялся расспрашивать Кадфаэля, нет ли какой-нибудь возможности для Элиуда избежать суда и смертного приговора. Как ни трудно было Элису смириться с этим, в конце концов он понял, что надежды нет. Странное спокойствие овладело влюбленными, они переглядывались с таким видом, словно слова им были не нужны, и они обменивались фразами на каком-то им одним понятном языке. Впрочем, возможно, этот язык понимала и сестра Магдалина. Она была какая-то задумчивая и молчаливая и время от времени пристально посматривала на юную пару.
— Значит, послезавтра рано утром меня заберут, — сказал Элис. Они обменялись с Мелисент быстрыми взглядами. — Ну что же, я по всей форме попрошу руки Мелисент и сделаю это открыто и честно. К тому же мне нужно кое-что уладить в Трегейриоге, перед тем как я освобожусь. — Он ни слова не сказал о Кристине, но мысль о ней угнетала их обоих. Кристина одержала победу в своей битве, но победа ее превратилась в пепел. — Я очень крепко сплю, — печально улыбнулся Элис, — так что, если они явятся слишком рано, меня можно закатать в одеяла и вынести, а я себе буду храпеть. — Но закончил он серьезным тоном: — Спроси у Хью Берингара, нельзя ли перенести мою кровать в келью к Элиуду, чтобы я провел там две последние ночи. Я прошу не так уж много.
— Непременно спрошу, — пообещал Кадфаэль после краткого раздумья.
Интересно, куда клонит Элис? Его слова можно было истолковать по-разному.
Кадфаэль сразу же отправился выполнять просьбу Элиса. Хью уже собирался вскочить на коня и отправиться в путь, и сестра Магдалина вышла во двор проводить его. Наверняка она привела ему все аргументы в пользу милосердия, которые приводил Кадфаэль, а возможно, добавила и кое-что от себя. Сомнительно, чтобы посеянные ею семена дали всходы, но ведь если ничего не посеешь, ничего и не пожнешь.
— Согласен. Если это принесет им утешение, пусть будут вместе. — С унылым видом Хью пожал плечами. — Как только второго можно будет перевозить, я заберу его у тебя. Как знать, может быть, валлийская стрела все решит за нас, если Господь над ним сжалится.
Сестра Магдалина смотрела Хью вслед, пока тот не скрылся из виду.
— По крайней мере, — сказала она, — это не доставляет ему удовольствия. Как тяжело, когда нет победителей и все страдают.
— Очень тяжело! Он сам так и сказал, — согласился Кадфаэль, задумавшись. — Хью молит Бога, чтобы ему не пришлось этим заниматься.
Посмотрев на сестру Магдалину, он встретил столь же бесхитростный взгляд, как у него самого. Ему даже показалось, что они начинают понимать друг друга, молча обмениваясь красноречивыми взглядами, совсем как Элис и Мелисент.
— В самом деле? — сочувственно произнесла сестра Магдалина самым невинным тоном. — За это стоит помолиться. Завтра я буду возносить за это молитвы на всех службах в часовне. Ведь если ни о чем не просишь, ничего и не получишь.
Они вместе вошли в дом, и так сильно было ощущение взаимного понимания, при котором обходятся без слов, что брат Кадфаэль даже попросил у сестры Магдалины совета. У него до сих пор не было подходящего случая передать то, что ему доверила Кристина, а после исповеди Элиуда он не знал, будет ли это доброй вестью или жестоким ударом.
— Его девушка в Трегейриоге, та самая, по которой он сходил с ума, просила меня кое-что ему передать, и я обещал. Но теперь, когда он в таком положении… Хорошо ли давать ему то, ради чего стоит жить, когда ему, возможно, скоро предстоит умереть? Будет ли это милосердно?
И Кадфаэль рассказал сестре Магдалине, в чем заключалось поручение. Она задумалась, но не надолго.
— Раз ты обещал девушке, у тебя нет выбора. Правды никогда не следует опасаться. Кроме того, насколько я понимаю, он хочет умереть, а тело его с этим не согласно. И если юношу не подстегивать, он может повернуться лицом к стене и умереть. Не так уж это и важно, если его ждет виселица. Но если — я говорю «если»! — ему будет позволено жить, жаль, если он не услышит доброй вести, которая поможет ему выжить. — Сестра Магдалина повернула голову и снова понимающе посмотрела на Кадфаэля, затем улыбнулась: — Стоит рискнуть.
— Я тоже склоняюсь к этому, — согласился монах и вошел в дом.
Элиса еще не перевели к Элиуду, и тот лежал один. Иногда Кадфаэль сомневался, сможет ли когда-нибудь этот юноша после такого ранения стрелять из лука и владеть мечом. Однако сейчас это было далеко не самым страшным из того, что ему грозило.
Присев у кровати, Кадфаэль рассказал, что Элис попросился к нему и получил разрешение. Какая-то странная, печальная улыбка тронула запекшиеся губы Элиуда. Сам не зная почему, Кадфаэль ни словом не упомянул о предстоящем отъезде Элиса. Однако он предпочел не вдаваться в причины своего молчания: неведение — слишком хрупкая вещь, и раздумье может ее разрушить.
— А еще я обещал кое-что тебе сообщить, но до сих пор не было спокойной минуты. Меня попросила об этом Кристина, когда я уезжал из Трегейриога, — При упоминании ее имени лицо Элиуда побледнело, глаза расширились и сверкнули зеленым огнем, словно солнце засияло, пробившись сквозь июньскую листву. — Кристина передает, что она поговорила со своим отцом и с твоим тоже. Скоро она будет свободна и сможет принадлежать тому, кого любит. А она не будет принадлежать никому, кроме тебя.
В келью хлынул солнечный свет, затопив зелень, и левая, здоровая рука Элиуда, ища утешения, ухватилась за руку брата Кадфаэля и прижала ее к бешено бьющемуся сердцу. Кадфаэль не трогал юношу, выжидая, когда утихнет буря. Тот успокоился, и монах осторожно убрал руку.
— Но она не знает, кто я… — горестно прошептал Элиуд. — Что я наделал…
— Ей достаточно знать, что вы любите друг друга. Вина или невиновность, добро или зло едва ли могут изменить отношение Кристины к тебе. Дитя, тебе предстоит прожить еще по крайней мере лет тридцать, и будет брак, дети, слава, искупление, святость. Все содеянное, разумеется, важно, но еще важнее то, что предстоит сделать. Кристине известна эта истина. Когда она все узнает, она, конечно, расстроится, но не переменится к тебе.
