Клод Изнер - Маленький человек из Опера де Пари

Эта попытка оправдаться ничуть не смягчила Ламбера Паже — наоборот, он еще пуще разозлился и устремился было за своими товарищами, но Виктор его остановил:

— Погодите же! Позвольте угостить вас десертом и дижестивом. Вы ведь месье Паже, не так ли? У меня для вас сообщение чрезвычайной важности. Не возражаете, если я пересяду за ваш столик? — Подозвав полового, он попросил две порции грушевого пирога и два бокала арманьяка.

— Я бы предпочел салат с потрохами и бокал белого бордоского, — вмешался Ламбер Паже.

Три толстяка, заскучавшие на тротуаре у витрины кафе, помахали ему руками, но быстро поняли, что приятель их бросил, и, пожав плечами, удалились.

— Я друг Ольги Вологды, — шепнул Виктор, доверившись интуиции. И с удовлетворением понял, что сделал верный ход.

— Ольги? Я удостоился чести быть представленным ей прошлой зимой на балу в Опера. — Ламбер Паже отправил в рот здоровенную порцию салата; на его усах остался след от майонеза.

— Вы давно с ней виделись в последний раз? — поинтересовался Виктор.

— Три недели назад. При трагических обстоятельствах, — ответил Паже, когда ему удалось прожевать и проглотить угощение. — А именно на свадьбе костюмерши из дворца Гарнье — Марии Бюнь, отныне Фералес. Нас пригласили в числе прочих знакомых. На праздновании произошел глупейший несчастный случай — один из гостей утонул. Мне до сих пор кошмары снятся. Он так забавно бултыхался в воде, звал на помощь — а мы смеялись, потому что там было совсем неглубоко и Бланден, скрипач, сказал, что Тони умеет плавать. Тони Аркуэ, кларнетист. Ах, ужасно, ужасно!.. — Взволнованный страшными воспоминаниями, Ламбер Паже схватил бокал вина, сделал добрый глоток — и подавился. Виктору даже пришлось похлопать его между лопаток, а то бедняга никак не мог прокашляться.

— Некоторое время спустя Ольга приболела, сейчас она поправляет здоровье на Ривьере, — сообщил ему Виктор.

Паже резко отодвинул бокал с вином:

— Ах, так вот почему она не отвечала на мои письма!

— Вы упомянули скрипача… Он тоже погиб — шел после концерта домой и неудачно упал на улице. Вы об этом знали?

Заметно побледнев, Ламбер Паже уставился на собеседника:

— Жоашен Бланден умер? Невероятно!

— Тем не менее это правда. А супруга Марии, Аженора Фералеса, оплакивали в прошлую среду: он провалился в открытый люк на сцене в кромешной темноте во время короткого замыкания и зашибся насмерть. Не читали об этом в газетах?

— Я читаю только биржевые сводки. Однако, сколько дурных известий…

— Сожалею, что нарушил ваше душевное спокойствие.

— Тони, Жоашен, Аженор… Словно какое-то проклятие!

— Вы знакомы с Мельхиором Шалюмо?

— С оповестителем? Встречал пару раз.

— Что вы о нем думаете?

— Премерзкий человечишка. Его заигрывания с малолетними балеринами отвратительны. Он что, причастен к трагедиям?

— Нет-нет. Вы случайно не получали от него пряничную свинку?

— Боже, да вы ясновидец! Не далее как позавчера консьерж действительно передал мне посылку — в ней была пряничная свинка. А при чем тут…

— Тони Аркуэ, Жоашен Бланден и Аженор Фералес получили перед смертью это лакомство на счастье. Но счастья оно им не принесло.

Ламбер Паже испустил вздох облегчения:

— Уф, я выбросил пряник в мусорную корзину. Мне нельзя сладкое — я диабетик. Да и твердый он был как камень — зубы поломаешь… Думаете, меня хотели убить? Но кому это могло понадобиться? И кстати, откуда вы столько знаете? Почему интересуетесь этими делами? Вы что, из полиции?

Виктор протянул ему визитку с домашним адресом:

— В отличие от меня полиция пока не заинтересовалась этими делами. Близкая подруга Ольги Вологды, княгиня Максимова, попросила меня провести тайное расследование. Позвольте осведомиться, где вы живете?

Ламбер Паже медленно вытер усы салфеткой.

— Простите мне эту осторожность, но свой адрес вам не назову. Если у вас возникнет необходимость со мной поговорить, я обедаю здесь по понедельникам и субботам. Ваш покорный слуга, месье.

…Полина Драпье поднималась по пустынному откосу. Дорога вела вдоль погоста, вокруг стояла тишина, даже ветра не было, лишь снег похрустывал под ногами девушки. Она настороженно остановилась — не подстерегает ли кто-нибудь? — постояла и продолжила путь. Слава богу, через неделю наконец-то можно будет перегнать фургон к Венсенским воротам, где готовится ярмарка, в деловитую суету, в сутолоку, к людям. Каждый раз, возвращаясь по пустырям к своему передвижному жилищу, Полина морщилась от боли — нервное напряжение сводило судорогой икры. Сколько дней она уже не спит? Убеждать себя в том, что тень в плаще с капюшоном не заметила ее в вечер убийства, было бесполезно — сразу вспоминались потерянные карточки бон-пуэн, и хрупкая уверенность в собственной безопасности разлеталась вдребезги. Фотограф в последнее время не появлялся, а с расследованием убийства Сюзанны Арбуа полиция не очень-то спешила.

Добравшись до своего фургона, Полина достала ключи, поднесла руку к замочной скважине — и замерла. Дверь была приоткрыта. Девушка толкнула створку, переступила порог, но тотчас попятилась. Чтобы не упасть от внезапной слабости, охватившей ее при виде того, что творилось внутри, пришлось даже ухватиться за косяк. Перевернутая табуретка задрала три ножки к потолку, тарелки валялись на кушетке, шкаф простирал распахнутые дверцы к двум новым свечкам, стоящим на пустой полке этажерки. Остальные полки тоже были пусты — книги грудой лежали на полу. Свечи горели, освещая прикнопленную к перегородке цветную картинку, вырезанную из иллюстрированного приложения к «Пти журналь»: старушка сгорбилась на стуле посреди неописуемого беспорядка, а вокруг нее стоят, сидят и бродят кошки. Третья свеча озаряла стол, на котором были разложены пять карточек бон-пуэн.

Это был не сон — если спишь, можно проснуться, и кошмар рассеется. Тень в капюшоне все видела. Она все знала с самого начала. Она нашла Полину.

«Чуднáя улочка — как будто находишься на дне оврага под железнодорожным мостом, не хватает только паровоза в клубах пара. О, а вот лестница как на Монмартре, только в миниатюре. Кто бы мог подумать, что за садами прячутся Венсенские ворота и широченная дорога к ним? Здесь так спокойно, словно в долине бурной реки, которой не видно и не слышно». Оказываясь в незнакомом уголке Парижа, Жозеф всегда чувствовал себя в душе путешественником Стэнли.[78]

Улица Вут уходила налево. На ней меж двух газовых фонарей разместилась большая торговая лавка, боковые витрины которой украшали толстощекие ангелочки: один держал в руках метлу и лопату, второй — ведра и половые тряпки. Белые буквы вывески складывались в название: «Рай для домохозяек»; вход прикрывала черная тюлевая занавеска.

— Как здоровьечко, мадам? — услышал Жозеф высокий голос из полумрака.

— На ногах держусь — и ладно, месье Антельм, — прошамкала в ответ сгорбленная старушка, опиравшаяся на палку.

Жозеф тихо проскользнул в магазин, и в ноздри сразу ударил смешанный запах воска и ацетона. На полках выстроились флаконы, бидоны и пузырьки разной емкости, этикетки на них — «Саксолеин», «Полуденное сияние», «Вода Рафаэля», «Глянец Бюхлера», «Инсектицид Викат» — сплетались в изысканные вирши, которые высоко оценил бы любой поклонник верлибров.

— Так чего же изволите, мадам Марут? — спросили высоким голосом.

— Пятилитровый бидон «Люцилина» изволю, для керосиновой лампы, у меня такая, знаете ли, с желобками и краником впереди. И еще воска марки «Братья Томасэ» для швейной машинки — она совсем у меня потускнела, потому что Гару вечно на ней дрыхнет.

— Гару? Ваш родственник? Иностранец, что ли?

— Господь с вами! По-вашему, иностранцы на швейных машинках дрыхнут? Гару — это мой кот, он обожает «Зингер» и с тех пор, как я ею не пользуюсь, просто не слезает оттуда. Я только и делаю, что счищаю с нее шерсть, а лак на дереве и вовсе стерся.

Несмотря на скудное освещение, Жозефу удалось разглядеть хозяина скобяной лавки — со старушкой, угодливо улыбаясь, беседовал мужчина лет тридцати в серой блузе. Темная растительность на его лице с трудом скрывала щедрую россыпь прыщей, а в медоточивом голосе, предназначенном для клиентуры, то и дело проскальзывали язвительные нотки.

Мадам Марут наконец удалилась, нагруженная покупками так, что палка ходуном ходила под рукой.

— Месье Бруссар, полагаю? — подступил к хозяину лавки Жозеф. Вероятно, в легендарном вопросе Стэнли: «Doctor Livingstone, I presume?»[79] прозвучало в свое время не меньше энтузиазма.

Торговец потер руки с таким видом, будто приготовился продать ему весь ассортимент.

— Полюбуйтесь нашим механическим противнем — модели новее вы нигде не найдете! — сразу приступил он к делу. — А вот, извольте, универсальная газовая плита — это же восторг, а не плита. Ежели хотите угодить супруге — покупайте без колебаний, здесь до того низкие цены, что люди проходят; тысячи километров, лишь бы у нас отовариться!