Лев Портной - Копенгагенский разгром
Восторженные крики нарастали и слышались со всех сторон. Кронпринц наконец отпустил меня, сильно толкнув при этом. Я упал на землю, и тут же кто-то наступил мне на руку. От моего крика обидчик попятился, свалился через меня наземь, и я оказался лицом к лицу с французишкой.
— Жан! — рявкнул я. — Ни один датчанин не наступил на меня! Только ты мог отдавить руку своему хозяину!
— Барин-с, сударь вы мой-с! Что с вами стряслось?! Вы ранены-с?
— Это ты сейчас окажешься раненым! — разозлился я.
Жан вскочил на ноги и подал руку мне, но я оттолкнул ее и поднялся сам. Мы тяжело дышали, глядя друг на друга. Вид был у шельмы, как у побитой собаки. Я вспомнил, как Жан бросился на датчанина, и подивился, какие перемены претерпевает один и тот же человек в считаные минуты. Улыбнувшись, я похлопал мосье Каню по плечу и сказал:
— А ты молодец, Жан! Настоящий герой! Ловко ты разделался с датчанином!
— Барин-с! Сударь! — обрадовался он. — Жалко, принц рано флаг спустил-с! Мы только разогреться успели-с!
— Ну да, с флагом он погорячился, — усмехнулся я.
Датчане ликовали, в воздух взлетали головные уборы.
Вокруг нас все пришло в странное возбуждение. Датские офицеры и солдаты, ополченцы и женщины мельтешили перед глазами. Одни радовались, некоторые рыдали. Но большинство лиц, грязных от пота, крови и гари, сияли благородной восторженностью.
Генерал Линдгольм подошел к кронпринцу Фридриху и разразился напыщенной речью. Образовался круг слушателей. Люди с упоением внимали словам генерала.
На меня никто не обращал внимания. Я вытащил из кармана бумагу, развернул и пробежал глазами. Государь император предписывал по прибытии в Кенингсберг передать груз Ордену Святого Иоанна Иерусалимского через его представителя графа Коррильо. Выходило, что пропавшее серебро предназначалось для мальтийских рыцарей.
Я приподнялся на носках и попытался разыскать в толпе Артемия Феклистова. Вдруг кто-то коснулся моего локтя. Обернувшись, я увидел сержанта Дугласа, бойца из моего отряда.
— Извините, сэр, я окликал вас, но вы не слышали. Возьмите мои туфли! Они должны вам подойти. — Он протянул мне обувь.
— Спасибо, Дуглас. А ты?
— Я разжился датским трофеем, — солдат указал на свои ноги, обутые в сомнительного вида башмаки.
— Спасибо, друг, — поблагодарил я, надевая туфли. — И вот что, Дуглас. Куда подевался Феклистов? Его нужно найти и задержать!
— Слушаюсь, сэр.
Дуглас нырнул в толпу, собрал остальных солдат, и все они занялись поиском.
Датчане, затаив дыхание, слушали генерала Линдгольма. Время от времени раздавались рукоплескания.
— Что происходит? — спросил я капитана Тезигера.
— Генерал Линдгольм в ударе. — Фредерик махнул рукой. — Все то же. Великий день! Нация сплотилась! Великий кронпринц!
— А кронпринц недоволен? — заметил я.
— Да уж! Ну и народ! — воскликнул капитан Тезигер.
Мы стояли в первом ряду. Тезигер с интересом слушал генерала Линдгольма. Вдруг со всех сторон раздались восторженные возгласы, люди рукоплескали, не жалея ладоней. Я не понимал датского языка и с нетерпением ждал пояснений от Фредерика.
— Вы когда-нибудь слышали, чтобы поводом для национального праздника стал спущенный флаг? — с сарказмом спросил он, в то же время хлопая в ладоши.
Я хмыкнул.
— Генерал предлагает объявить сегодняшнюю дату днем государственного флага! — обернувшись ко мне, с изумлением сказал капитан Тезигер.
Он развел руки для очередного хлопка, но неожиданно выражение лица его изменилось, он схватил меня за руку и дернул на себя. Я почувствовал удар в бок, обернулся и увидел Феклистова. Воспользовавшись неразберихой, он пытался заколоть меня кинжалом.
Я бросился на Артемия, выбил оружие из его руки, началась потасовка. Но через мгновение нас разняли. Телохранители кронпринца растащили нас в стороны. Воцарилась тишина. Люди смотрели на нас с возмущением и ждали решения его высочества. Кронпринц смотрел тяжелым взглядом то на меня, то на Феклистова. Неожиданно рядом с его высочеством появился капитан Тезигер. Я и не приметил, когда Фредерик умудрился пробраться к августейшему отпрыску. Он что-то тихо прошептал — так, чтобы слышал один кронпринц. Его высочество обронил какую-то фразу, поднял указательный палец и направил его на меня.
— Арестуйте! — приказал он, затем перевел указательный палец на Артемия Феклистова и добавил: — Этого человека.
Его телохранители увели Артемия. Кронпринц подал знак генералу Линдгольму, и тот продолжил выступление. По толпе прокатились вздохи облегчения. Инцидент был исчерпан.
Я заметил, что Фредерик Тезигер знаком просит меня подойти. Я прошел по кругу и оказался за спиной кронпринца.
— Его высочество произнесет речь, — сообщил Фредерик. — Он хочет, чтобы ты был рядом.
Кронпринц взглянул на меня, и что-то примирительное светилось в его глазах. Я поклонился, приложил два пальца к виску и представился:
— Граф Воленский, командир Отряда Висельника. Для меня большая честь…
Я запнулся. Сказать: «…большая честь принять капитуляцию» было бы невежливо.
— …большая честь стать участником… — поправился я.
И вновь запнулся. Слова «стать участником капитуляции» прозвучат и вовсе глупо.
— …перемирия, — нашелся я.
— Перемирия! Именно! Перемирия! — просиял кронпринц.
Кажется, моя находка стала и для него благопристойным выходом из щекотливого положения. Он взглянул на меня, в его глазах мелькнула благодарность.
— Да здравствует великая Дания! Да здравствует великий кронпринц! — провозгласил генерал Линдгольм.
Его высочество поклонился и заговорил. Мы с капитаном Тезигером машинально улыбались толпе, прибавляя своим физиономиям больше чувства, когда понимали, что кронпринц говорит о нас.
— Ну, граф! Ты меня поразил! — понизив голос, проговорил Фредерик. — Знаешь ли, все разговоры о патриотизме всегда казались мне пустой болтовней. Но ты рисковал собственной жизнью во имя России! Да что — рисковал! Шел на верную гибель, зная, что никто в России никогда не узнает о твоем подвиге!
— Во имя России?! — вскинул я брови. — Но при чем здесь…
— Брось, — перебил меня собеседник. — Мосье Каню рассказал мне, как вы ловко подделали приказ. А мы поверили и развернули эскадру от российского берега…
Капитан Тезигер умолк. Я не сумел да и не пытался совладать с собою, и на моем лице отразилась злость. Я разыскал глазами Жана. Подлый французишка — уже в обнимку с какою-то белокурой датчанкой — горланил бравурные песни по случаю перемирия. Я несколько раз глубоко вздохнул, чтобы перебороть гнев.
— Полно тебе, — капитан взял меня под локоть и повел в сторону, — я никому не скажу. А Жан, как я мог заметить, раздражает тебя. Так мой тебе совет: отпусти его с богом, найми другого слугу.
Проницательность Тезигера немного задела меня. Но при здравом рассуждении я признал его правоту и подумал, что и впрямь напрасно держу каналью. Давно пора выгнать его в шею и найти слугу поприличнее. И я сказал себе, что вышвырну французишку, как только разберусь с Феклистовым: Жан понадобится в качестве свидетеля. Что ж, я терпел его столько лет, вытерплю и еще совсем немного. Конечно, неловко злиться на того, кто только что спас мою жизнь. Но я же не скупердяй, я дам ему денег.
Я почувствовал облегчение. Но ненадолго: как только вновь разыскал взглядом каналью, наверно, позеленел от злости, заметив, что скотина Жан прихватывает за грудь белокурую датчанку. Знала бы Николь о похождениях сердечного друга! Некоторое время я наслаждался, воображая, как она даст от ворот поворот подлому французишке. Но затем вновь угрюмое настроение одолело меня. Николь неглупая, замечательная девушка, однако стоит зайти речи о мосье Каню, разум отказывает ей, чувства берут верх. Соверши Жан все семь смертных грехов сразу, она и тут найдет оправдание его поступкам.
Я разозлился еще больше — теперь на себя самого. И что за докуку придумал себе: волноваться за Николь? И что замечательного я в ней нашел? Да, она была добросовестной сиделкой и позднее проявила завидную расторопность. Но что еще оставалось делать блудливой служанке, когда хозяйка бросила ее на произвол судьбы?! Разумеется, она рассчитывала найти во мне нового нанимателя.
И тут что-то кольнуло меня в груди: я же пропал для Николь еще неожиданнее, чем виконтесса де Понсе! Бедная девушка осталась в Грейт-Ярмуте одна, без средств к существованию! Оставалось надеяться, что она узнала, как меня похитили, и не считает меня негодяем, оставившим ее одну в нищенском положении.
Эх, хорошо бы вернуться в Англию. Или написать графу Воронцову. Я бы снабдил Николь достаточными средствами, и пусть устраивается сама. С Жаном или без Жана — это уж ей решать. Только нужно предупредить ее, чтоб не позволила каналье обобрать ее.
