Елена Арсеньева - Печать Владимира. Сокровища Византии (сборник)
– Злат знал, кто убийца, – уточнил Артемий. – Его друг Макар рассказал ему, что видел, как старец сопровождал хранителя библиотеки в день убийства. После того как послушник простодушно исповедался старцу, он и его друг Злат были обречены. Как многие монахи, старец хорошо разбирался в травах, а также в ядах, которых можно изготовить на их основе. Для него было детской забавой в удобный момент подсыпать щепотку порошка в суп послушника. К тому же он не считал необходимым сразу же избавляться от художника. Несомненно, старец хотел, чтобы тот закончил фреску, которой искренне восхищался. Но, главное, он хорошо знал художника и понимал, что гордость помешает Злату заговорить. По крайней мере, до тех пор пока тот не закончит творение… Однако после того, как монах несколько раз наблюдал, как я беседую со Златом, он испугался и решил перейти к действиям, воспользовавшись тем, что на кухне начался пожар. Это была прекрасная возможность подготовить «несчастный случай со смертельным исходом». Злат случайно избежал смерти. Что касается самого художника, то он, несмотря на ненависть к старцу, не хотел его выдавать, поскольку передавал его черты, изображая на своей фреске дьявола, чудовище с человеческим лицом… Признаюсь, я не в состоянии постичь ход его мыслей. Но разве можно понять художника?
– Этот художник заслуживает, чтобы его хорошенько допросили дружинники, выполняющие свой долг, – пробурчал Василий, и его узкие глаза сверкнули, как два стальных лезвия.
– Ему многое пришлось пережить после смерти друга и несчастного случая. Я уверен, что эта история послужит ему хорошим уроком, – ответил дознаватель. – А теперь я оставлю вас, други мои. Перед отъездом из Рши мне надо уладить личные дела.
– Поскольку вы не останетесь на поминальную трапезу, позвольте угостить вас скромным обедом перед тем, как вы отправитесь в путь! – воскликнула Подлипа, выполняя обязанности гостеприимной хозяйки дома.
Митько и Василий переглянулись. Было два часа пополудни, а на блюде лежал только один пирожок.
– Оставайтесь, – сказал Артемий отрокам. – Я догоню вас на дороге в Смоленск. Прощай, боярин, – обратился он к Олегу. – Думаю, ты не нуждаешься в моей помощи, чтобы вытащить сокровища из подземелья и отвезти их к Мономаху! Мы увидимся при дворе князя Владимира.
– Прощай, боярин, – ответил Олег, низко кланяясь. – Я никогда не забуду, что ты спас мне жизнь, равно как не забуду помощь Каллистраты…
– Спасибо, – просто ответил Артемий и вышел.
Покинув город, дознаватель углубился в лес, направив лошадь к дому знахарки. Нахмурившись, он вспоминал о прошлой ночи, о том, как привез тело Каллистраты.
Филиппос сидел перед огнем. Мальчик встретил ужасную новость без слез, без единого жалобного слова. Но когда Артемий положил тело Каллистраты на скамью, Филиппос упал на труп матери и застыл неподвижно. Мужчина молча стоял рядом, не отрывая взгляда от застывшего лица молодой женщины, не в состоянии найти утешительных слов. Он испытывал такую же боль и такое же отчаяние, как и после смерти своей супруги. Страдания вновь сжали его сердце сейчас, когда он потерял женщину, с которой был знаком всего три дня и которую любил, сам того не зная. Филиппос встал, подошел к Артемию и прижался к нему. И только тогда мальчик заплакал. Вдруг скорбь ребенка заставила стихнуть печаль мужчины.
– Она хотела, чтобы ее похоронили в лесу, а не на кладбище, – наконец промолвил Филиппос. – И без гроба, прямо в земле. Ты поможешь мне?
Артемий пообещал прийти. Оставшуюся часть ночи он провел с Филиппосом и уехал только на рассвете, чтобы дать указания отрокам и попрощаться с Олегом. Но он пообещал ребенку, что вернется во второй половине дня.
Артемию казалось, что боль ушла, но сейчас она вновь пронзила его, еще более нестерпимая, поскольку он не мог не думать об отчаянном положении, в которое попал Филиппос. Что с ним станет? Ведь он один в доме, стоящем посреди леса. Не могло быть и речи о том, чтобы бросить ребенка на произвол судьбы. Впрочем, Каллистрата просила Артемия позаботиться о сыне. Это были ее последние слова, обращенные к нему. Значит, надо было заняться будущим мальчика… Что же, следовало найти в Рше или Смоленске достойную семью, готовую принять Филиппоса на три-четыре года. Потом боярин попросит князя Владимира принять его в младшую дружину. А пока боярин будет искать подходящую семью, он оставит мальчику деньги. Пусть ребенок поживет несколько недель у кого-нибудь в Рше… Главное, чтобы он не оставался наедине со своим горем. Но вдруг ребенок не знает никого, кто мог бы его приютить? Ну что же, в таком случае Артемий поговорит с Олегом!
Так размышлял дружинник, подъезжая к поляне, на которой стоял дом на сваях. Спрыгнув на землю, он поднялся на крыльцо и вошел. Филиппос сидел у тела матери. Он обрядил ее в просторное белое платье. У подножия кровати лежала сложенная толстая льняная простыня.
– Приветствую тебя, боярин, – сказал Филиппос, не отрывая взгляда от лица знахарки. – Я одел ее так, как она хотела. Теперь остается выбрать место для могилы и вырыть ее. Ты сильный, у нас двоих это не займет много времени. Присядь на минутку рядом с ней.
Сердце дружинника сжалось. Сев на краешек скамьи, он взял мальчика за руку. Несколько минут они оба смотрели в лицо Каллистраты. Его белизна навеивала воспоминания о греческих мраморных статуях. Черты женщины стали более тонкими и строгими. Артемий вспоминал о ее чудесном лучезарном взоре. Теперь же ее лицо освещалось каким-то прозрачным нематериальным светом.
– Знаешь, мы не обязаны молчать! – заявил Филиппос. – Ты не хочешь что-нибудь сказать?
– Я уже сказал ей об этом, – выговорил Артемий. – Я сказал ей, что люблю ее, прямо перед… концом.
Филиппос с облегчением кивнул. Минуту помолчав, он сказал:
– Она знала, что умрет. Она видела это в языках пламени в тот день, когда ты чуть не утонул. В то утро она сказала мне: «Эта встреча несет мне и жизнь, и смерть». Но я не держу на тебя зла. Моя мать знала об этом и желала этого. Это была ее судьба.
– Я мог бы ей помешать, – глухо откликнулся мужчина.
– Нет. Мы, греки, знаем, что такое судьба. Как-нибудь я объясню тебе. А теперь пойдем. Пора.
Взяв лопаты, они пошли в лес. Выйдя на небольшую солнечную поляну, окаймленную орешником и кустами дикорастущей малины, за которыми возвышались огромные клены, они остановились, обменявшись взглядом.
– Думаю, ей здесь понравится, – сказал Филиппос. – Она иногда приходила на эту поляну отдохнуть, когда весь день собирала травы в лесу.
Вырыв могилу, они вернулись в дом за телом. Каллистрату похоронили так, как она хотела, – завернутой в льняную простыню, прямо в земле. Артемий соорудил деревянный крест и воткнул его в небольшой холм, лишь слегка выступавший над высокой травой на поляне. Он вспомнил слова Каллистраты, которые Филиппос передал ему прошлой ночью: «В день, когда мое тело превратится в прах, чем ближе будет оно к земле, тем ближе моя душа будет к небесам».
Когда они вернулись в дом, Филиппос поставил на стол кувшин с прохладной водой, кувшинчик с малиновкой и несколько плошек с фруктами и овощами. Вынув из ивовой корзины ржаной хлеб, он тоже положил его на чистые доски. Мальчик пригласил мужчину разделить с ним простую трапезу на помин души его матери.
Поев, дружинник сказал:
– Теперь надо подумать о тебе, мой мальчик. У меня есть несколько предложений…
И Артемий начал делиться планами, но ребенок почти сразу же прервал его:
– Благодарю тебя, боярин, за то, что ты подумал обо мне, но это лишнее. Это правда, мне хотелось бы позднее вступить в дружину отроков. Но сейчас у меня нет никакого желания жить с чужими людьми. Я могу продолжать заниматься торговлей, которой жила мать. Она научила меня понимать лес, разбираться в лекарственных растениях и изготавливать различные снадобья. Не беспокойся обо мне. Мне будет гораздо лучше здесь, в моем доме, среди животных и растений. Все они – мои друзья. И, главное, не предлагай мне денег. Моя мать часто говорила, что деньги можно принять за товар или за работу, но не как подарок или услугу, даже из рук друга.
Артемий на мгновение задумался, а потом ответил:
– Твоя мать была гордой женщиной. Но я не хочу это обсуждать, тем более что одобряю твой выбор. Дать тебе денег было плохой идеей. Но, главное, я не хотел, чтобы ты оставался один. Поскольку ты не хочешь уезжать отсюда… По крайней мере, я знаю, что может доставить тебе удовольствие!
Взяв удивленного мальчика за руку, Артемий вывел его на крыльцо.
– Видишь моего верного друга, белую лошадь? Ты ведь ее любишь, не так ли? Ну что же, она твоя. Отныне она станет твоим другом.
Спустившись с крыльца, Филиппос подбежал к благородному животному и стал его гладить.
– Ну, ты доволен? – улыбнулся Артемий, подходя к мальчику. – Молчишь? Я уверен, что твоя мать была бы счастлива, узнав, что белая лошадь теперь принадлежит тебе.
