Судебный дознаватель фараона - Анна Трефц
Здесь отсылка к известному мифу, как богиня любви Хатхор, узнав о том, что люди восстали против ее отца Ра, превратилась в свирепую львиноголовую богиню Сехмет и устроила геноцид древнеегипетского народа.
Он посмотрел на Запад, где большое и тяжелое оранжевое солнце зависло над ломаной линией желтых скал. Где-то вдалеке один долгий раз прогудела храмовая труба, возвещая о первом часе ночи.
— Ты идти можешь? — Гормери оглядел ее внимательно, словно доктор.
Дурацкий вопрос. Надо выбираться отсюда, надо вернуться домой до темноты, иначе отец с дедом ее палками побьют и будут правы. Никто не в праве заставлять волноваться родных людей. Даже любимица семейства, единственная дочь и младшая внучка. Так что может она идти или нет — дело последнее. Надо, значит пойдет.
Тамит оперлась ладонями о шершавую сухую землю, обильно сдобренную песком пустыни, и поднялась сначала на колени, а потом и на ноги. Ее пошатнуло. Писец проявил галантность, резво подскочив, подхватил ее под руку. Щеки тут же стали горячими. Хорошо, что сейчас почти вечер и не видно, насколько сильно они потемнели. И глаза она слегка прикрыла, чтобы он не заметил блеснувшую в них влагу. Но совладать с собой она не могла. Он такой внимательный, такой заботливый, ну как тут не разрыдаться от благодарности. Словно она не маджой, а внучка богатого купца, выпускница Школы Супруг Бога. Хотя такие девчонки вряд ли даже поняли, не то, что оценили бы подобное благородство. Скорее приняли как должное. Ведь с ними мужчины ведут себя так каждый день. Это у Тамит все впервые! Никто и никогда не оберегал ее. Не удерживал от падения. Родители не в счет.
А столичный писец еще и прошептал:
— Осторожнее. Ты все еще под действием зелья. Обопрись о мою руку.
Тамит бы не стала злоупотреблять. Кокетничать и завлекать она не умела, а хвататься за начальника это уж последнее дело. Но ее немилосердно штормило, ноги подгибались, а мрачнеющие с каждой минутой сумерки гнали прочь из незнакомого района. Поэтому она схватилась за подставленный локоть и навалилась на него всем телом. Не нарочно! А почувствовав его руку на талии, только жалко всхлипнула. Парень впервые обнимает ее, а она и воспользоваться не может. Жалкая, жалкая дурочка!
— Так, давай выбираться отсюда, — он потянул ее к домам. В золотом закатном свете они обросли темными тенями и четкими очертаниями.
Они прошли пустырь и вернулись на дорожку между домами. Кое-где хозяйки уже зажгли фонари или выставили большие медные подносы с тлеющими углями.
Тамит невольно замерла, любуясь улицей. Мерцающий свет людей мешался с божественным солнечным — это и есть граница дня и ночи, переход из жизни к вечности.
— Красиво, — выдохнула она.
Гормери ничего не ответил. Мужчины такое не замечают. Им важнее практическая сторона вопроса.
— Хорошо бы всю улицу так осветили. А то заблудимся.
— У вас тоже хозяйки это делают? Когда ждут кого-то домой?
— В Ахетатоне все освещают городские светильники. Есть специальная служба, которая отвечает за лампы на площадях и улицах.
— Но это как-то… Не по-домашнему. Как будто тебя не мама дома ждет, а писец управления.
Гормери дернул плечами. А Тамит тут же укорила себя за несдержанность. Надо ли этому доброму человеку знать, что она думает о порядках его родного города. Кто она такая, чтобы судить? Она прикусила губу, поклявшись впредь держать язык за зубами. Как она вообще может брюзжать! Сверкающее будущее лице молодого писца столичного кебнета тащит ее сейчас полумертвую через незнакомый район, а она вместо восторженных благодарностей, умудряется судить о родине благодетеля, да еще в таких хмурых тонах. Поэтому она набрала в грудь побольше воздуха и выпалила с энтузиазмом:
— Но это должно быть очень красиво! Когда все улицы освещены!
— Несомненно, — ответил он, совершенно точно думая о своем.
Ну вот. Она его обидела. А всему виной дурацкий язык. Тамит с силой прикусила его несносный кончик и тут же ойкнула. Слезы брызнули из глаз.
— Что? — он остановился и пытливо оглядел ее.
Под этим пристальным взглядом Тамит бросило в жар. Только не это, Хатхор заступница! Надо уяснить, что столичный писец не просто симпатичный мужчина, он ее начальник. И он тащит ее с пустыря вовсе не потому, что волнуется за нее. А потому что… потому что… в этом и была загадка. Почему этот баловень судьбы решил вдруг ее спасать? Недосказанность позволяла ее щекам наливаться темным румянцем всякий раз, когда он сжимал ее локоть, а ее бедное сердце тут же падало в пропасть, оставляя в горле тянущую пустоту.
— Вот! — она зачем-то показала ему раненный кончик языка и утерла набежавшие слезы.
— Аккуратнее. Ты все еще под действием зелья. Я доведу тебя до дома. Только скажи куда идти.
Вот это было зря. В планы Тамит не входило, чтобы незнакомый парень привел ее домой. Она прекрасно понимала, что за этим последует. И такое вряд ли понравится столичному писцу. А ей тем более.
Только вот боги в этот вечер, видимо, не найдя лучшего развлечения, запаслись леденцами с модным в этом сезоне дынным вкусом, и обратили все взоры на их скромные персоны. Как иначе объяснить, что, пройдя всего-то пары хетов по освещенной улочке она услыхала удивленное:
— Тамит? Какого демона ты тут делаешь?
Они оба замерли, наблюдая как широким решительным шагом к ним приближается огромный чернокожий маджой. Ее отец.
Глава 13
— Папа? — пискнула девчонка, словно сомневалась. Как будто этого темнокожего великана можно с кем-то перепутать. Если только со статуей. Но вряд ли по городу даже по такому отсталому в сумерках расхаживают ожившие статуи.
Значит отец у нее маджой. Это многое объясняет. Папа пристроил дочку в свое управление. Почему бы и нет, если дочка толковая. А Тамит не промах, это Гормери уже понял. И бегает хорошо, и допрос умеет вести. Надо бы похвалить ее перед начальством. Что писец и собрался сделать, но не успел, потому что подлетевший к ним стражник, решительно сграбастал его рубаху в области груди в огромный кулак и потянул наверх. Гормери даже крикнуть не успел, как повис над землей.
— Что ты делал с
