Александр Сухов - Джоконда улыбается ворам
– Вы не робейте, Себастьян, можете осмотреть его со всех сторон. Теперь он в вашем распоряжении. А вы встаньте, уважаемый Габе, чтобы вас можно было лучше рассмотреть.
Служащий музея обошел вокруг задержанного, для чего-то пристально стал рассматривать его затылок, затем убежденно произнес:
– Не похож! Тот был чернявым, а этот блондин.
– Волосы он мог перекрасить, мог надеть парик. Какие еще приметы у него имелись?
– Помню, были усы, да и ростом он был повыше.
– Вы сразу узнали бы его при встрече?
– Думаю, узнал бы, – нерешительно ответил Себастьян.
Марсель Габе с облегчением вздохнул.
– Я же вам говорил, господин инспектор, к похищению «Моны Лизы» я не имею никакого отношения. Статуэтки брал, бес попутал! Но я могу вернуть их все до одной, господин инспектор, вы только будьте милосердны, спасите от каземата.
– В участок его! – распорядился инспектор Дриу. – У нас еще будет время с ним побеседовать.
Надев на Марселя Габе наручники, полицейские вывели его из комнаты.
– Да вы не робейте, Себастьян, – с напускной веселостью обратился инспектор к служащему музея, – расскажите все, что видели. Присаживайтесь на этот стул, – показал он на место, где минуту назад восседал Марсель Габе. – Вам удобно?
– Конечно, не диван, но ничего, я потерплю, – неожиданно улыбнулся служащий.
– Ха-ха-ха! А вы не без юмора. Значит, дело у нас с вами пойдет. Так что вы там видели, рассказывайте!
– В Лувре я работаю штукатуром, – начал посетитель. – Стены со стороны Луврской набережной совсем пообтерлись, вот нас и наняли их обновить. Я как раз на смену заступил, а тут смотрю, человек из запасного выхода вышел и в сторону проходной направился. Приостановился около шлагбаума, по сторонам посмотрел, а как увидел, что охранника нет, так тотчас вышел и, не оглядываясь, потопал дальше. Возможно, я бы и не обратил на него внимания, но что-то мне в его внешности не понравилось. А потом думаю, видно, человек торопится куда-то, чего это я со своими подозрениями лезу?
– Что у него было в руках?
– Какой-то предмет, завернутый в белую тряпку. Это я потом догадался, что эта была картина, а тогда об этом и не думал.
– Что было дальше?
Штукатур передернул плечами:
– Особенно-то я за ним не следил. У меня ведь своя работа. Да и кто же полагал, что он вором окажется?
– Тоже верно. А что дальше было, не помните?
– Кажется, около него пролетка остановилась. Когда посмотрел в следующий раз, то его уже не было. Скорее всего, он на ней и уехал.
– Больше вы ничего не заметили? Может быть, возница чем-то выделялся. Скажем, одеждой или внешностью?
Пожав плечами, Себастьян проговорил:
– Обыкновенный. Я ведь на него и не смотрел, у меня своих дел было невпроворот. Так я могу идти, господин инспектор? Меня мастер только на час отпустил.
– Идите, вы нам очень помогли.
«Теперь в Лувр, – решил инспектор, – нужно пообстоятельнее побеседовать с этим охранником».
Охранника, оказавшегося крепким коренастым человеком с выступающим животом, Дриу застал в служебном помещении, он пил кофе, держа чашку в руках.
– Я инспектор Дриу, не могли бы вы ответить на один вопрос?
– Пожалуйста, господин инспектор, – отставил охранник чашку с кофе.
– Как так получилось, что через ваши ворота вышел преступник? – строго спросил инспектор.
– Может, вы все-таки ошибаетесь, господин инспектор? – с надеждой спросил сторож. – У меня все под охраной.
– Есть свидетель, который утверждает, что видел, как через ваш выход прошел около восьми часов утра в день ограбления неизвестный. Предположительно это был взломщик. Что вы можете сказать по этому поводу?
– Э-э…
– У вас зафиксировано, кто в это время выходил через служебный выход? – напирал инспектор.
Охранник тяжело вздохнул и безрадостно признался:
– Не зафиксировано… В это время я как раз пошел за водой, у нас перекрыли кран. Отсутствовал недолго, может, минут десять-пятнадцать. А потом целый день больше никуда не отлучался.
– Что ж, кажется, мне все ясно, – сказал Дриу, надевая шляпу.
– А что мне делать, господин инспектор?
– Готовьтесь к гильотине, милейший, – хмыкнул Дриу.
Глава 21. Кажется, мы напали на след
Длинной трелью зазвучавший на столе телефон заставил комиссара оторваться от протоколов допросов, веером разложенных на столе.
– Слушаю, – буркнул комиссар.
– Это господин Марк Лепен? – прозвучал бодрый голос.
– Он самый, с кем имею честь общаться?
– Вас беспокоит господин Легро, таможенная служба. У вас имеется для меня минута?
– И вы еще спрашиваете, господин Легро? У вас есть что-то интересное для меня?
– Кое-что имеется, – со значением произнес начальник таможенной службы Франции. – На борт парохода «Кайзер Вильгельм», направляющегося в Нью-Йорк, поднялись два австрийских художника – Стефан Мозер и Филипп Лохнер… Записали?
– Записал.
– В руках у них было по две картины, не исключено, что одна из этих картин может быть «Моной Лизой».
– А сами таможенники досматривали багаж?
– Досматривали. На первый взгляд, все в порядке. Но они могли поверх «Моны Лизы» нарисовать еще одну, которую потом можно легко смыть.
– Спасибо за информацию, любезнейший господин Легро, мы обязательно проверим.
* * *
Всего-то за несколько дней исчезнувшая картина «Мона Лиза» сделалась невероятно популярной. Ее изображение теперь печаталось миллионными тиражами. Новости о расследовании кражи выносились на первые страницы газет, отчего у изданий невероятно поднялись тиражи. «Мона Лиза» стала самой узнаваемой картиной в мире, и теперь о ней стало известно даже тем, кто был весьма далек от мира искусства. Всякая новость о «Моне Лизе» многократно перевешивала любое политическое событие или скандальную хронику. Судьба шедевра не оставила равнодушным ни одного француза, даже клошаров, побиравшихся на улицах и базарах, можно было встретить с газетой в руках, читающих о судьбе национального достояния Франции.
Потерю «Моны Лизы» французы восприняли больнее, чем следовало ожидать. Дела стали принимать более драматичный оборот, когда вдруг выяснилось, что несколько дней назад к картине подходили несколько человек не то немецкой, не то австрийской национальности. Выдвинули предположение, что в «Квадратный салон» они наведывались затем, чтобы организовать похищение картины.
Вскоре полиция неподалеку от Лувра задержала трех немцев, у которых обнаружилась папка, в точности совпадающая по размеру с картиной, причем это был единственный предмет багажа. Путешествуя без вещей и денег по городам Франции, они невольно вызвали интерес криминальной полиции. На вопрос Марка Лепена, что же они делают в Париже, отвечали: сами они бродячие художники, но к похищению картины «Мона Лиза» отношения не имеют. Тщательно проведенное следствие установило, что так оно и было в действительности. Во всяком случае, в то время, когда была украдена картина, в городе их не было. После того как они с недельку покормили клопов в местном околотке, их погрузили в полицейскую карету и выдворили за пределы государства.
Однако антинемецкая истерия уже давала свои всходы. Газеты запестрили статьями, обвиняющими кайзера в краже национальной святыни. Вход Лувра был завален цветами, – так парижане выражали свой траур по исчезновению великой картины. С каждым часом цветов становилось все больше, и если рассматривать Лувр издалека, то невольно начинало казаться, что он произрастает из цветочного поля. Через горы букетов проходили узкие тропинки, по которым сотрудники музея и туристы из боязни помять разложенные цветы добирались до Лувра.
Комиссар Марк Лепен вышел из Лувра и направился в сторону парижской полицейской префектуры, располагавшейся в бывших солдатских казармах. Это было весьма неприветливое помещение, лишенное элементарного уюта. Там же в дальнем конце коридора размещался уголовный отдел Сюрте.
Комиссар аккуратно перешагивал через разбросанные ярко-белые лилии и красные хризантемы. В центре площади был установлен большой гроб, также со всех сторон обложенный цветами, подле него на щите было написано: «Место успокоения «Моны Лизы»». Марк Лепен невольно поморщился, подумав: «До чего только не додумаются!»
Вернувшись в свой кабинет, комиссар развернул очередную газету и на второй странице увидел крупную карикатуру, на которой была изображена группа туристов, собравшихся перед пустым местом в «Квадратном салоне» с торчащими из стены крюками, где еще совсем недавно висела «Мона Лиза». На вопрос, куда подевалась картина, гид степенно объяснял туристам, что германский кайзер приобрел «Мону Лизу» для обмена ее на Марокко. Ситуация была удручающей, и единственное, что оставалось, так это в досаде покачать головой и надеяться, что тщательное расследование принесет свои плоды и с картиной ничего не случится.
