Клод Изнер - Роковой перекрёсток
— Слушаюсь, патрон! — отрапортовал Жозеф. — До свиданья, мадемуазель Таша!
— Всего доброго, Жожо, — откликнулась девушка.
Виктор подошел к ней.
— Не понимаю, зачем приходил Жозеф, — с деланным равнодушием сказал он, — обсудить дела можно было и завтра.
— Правда? — недоверчиво взглянула на него Таша. — А мне показалось, вы были очень увлечены беседой. Ты от меня ничего не скрываешь?
— Да что ты, дорогая, уверяю тебя…
— Смотри, если потом вдруг выяснится, что ты опять ввязался в какое-то расследование, и полиция придет меня допрашивать, мне придется лгать, а у меня это плохо получается.
— Полиция? С чего бы это полиции вмешиваться в мои дела? Мы не продаем краденого, — отшутился Виктор.
— Не спеши давать честное слово, любимый, чтобы не пришлось потом нарушать его, — проворковала Таша, прижимаясь к нему.
Она посмотрела ему в глаза, и он отвел взгляд. Победа в этом молчаливом поединке Таша вовсе не обрадовала.
Глава двенадцатая
23 ноября, понедельник
Виктор остановил экипаж на улице Линнея и вышел. Лил проливной дождь, порывистый ветер сбивал с ног. Было так пасмурно, что казалось, на дворе не утро, а поздний вечер. Виктор прошел мимо здания с вывеской: «Бальнеум: турецкие и римские бани». Он собирался еще раз осмотреть дом, где жил Базиль Попеш и проходили тайные свидания Гастона Молина и Элизы Фуршон.
Он еще раз обдумал детали расследования и пришел к выводу: улица Линнея, на которой жили Базиль Попеш и Гастон Молина, Ботанический сад, в котором работал Попеш, и больница Питье, куда его привезли, винный рынок, где нашли труп Гастона Молина, и тупик Беф, где живет Шарманса, а также приют Сальпетриер и улица Монж, связанные с загадочным доктором Оберто, — все, что имело отношение к этой истории, происходило в восточной части Пятого округа.
Виктор свернул на улицу Жоффруа-Сент-Илера. Ливень прекратился, и теперь дождь монотонно моросил. «Опять все тот же заколдованный круг, — думал Виктор. — Только обрадуешься догадке, как снова приходит неуверенность, а за ней — сомнения». Вскоре он оказался в безлюдном уголке на задворках больницы Питье. Тут можно было встретить лишь редких посетителей с гостинцами для больных. А жили в этом районе в основном рантье, служители Музея и университетские профессора. Он напоминал какое-то заколдованное сонное царство, тишину которого изредка нарушали доносившиеся из Ботанического сада пронзительные крики павлина и рев слона.
На улице Гласьер люди выходили из омнибуса и осторожно ступали на скользкий от дождя тротуар. Виктор обратил внимание на студента с потертой кожаной папкой под мышкой и подумал, что, наверное, тот каждый день проходит здесь ровно в девять-пятнадцать. «Как хорошо, что я волен распоряжаться своим временем», — подумал Виктор, вышел на улицу Монж, перевел дыхание и огляделся.
Если верить медной табличке, доктор Оберто, психиатр из больницы Сальпетриер, проживал в доме номер 68. Виктор с опаской вошел в кабину гидравлического лифта — в отличие от Кэндзи, ему вовсе не нравилось это новомодное изобретение. Дверь квартиры на пятом этаже открыл неразговорчивый слуга. Он спросил гостя, как его представить, и Виктор назвался Пиньо. Неслышно ступая по мягкому ковру, слуга проводил его из прихожей с обитыми красным шелком стенами в гостиную, игравшую роль приемной. Здесь царило полное смешение стилей, а вдоль стен стояли массивные дубовые кресла, сидеть на которых было крайне неудобно.
Посетители — трясущийся старик, желчный мужчина с подергивающимся от нервного тика глазом и бледная, худосочная дама средних лет — с надеждой взирали на дверь кабинета.
Виктор отошел к окну: за кисейными занавесками он разглядел кусочек Ботанического сада с несколькими голыми деревьями и царившим над ними вековым кедром. Дым из труб тюрьмы Сент-Пелажи и больницы Питье поднимался в небо и сливался со свинцовыми тучами, которые, будто крышкой, накрывали кипящий котел города. На другой стороне улицы подручный булочника с накрытой белой тряпкой корзинкой в руках прокладывал себе путь сквозь сплошной встречный поток прохожих. Виктор представил, как этот парень поднимается в тесную холостяцкую квартирку под самой крышей, где его поджидает старик военный в отставке, и ему стало тоскливо. Тем временем в приемной появился еще один пациент — прикованный к инвалидному креслу грузный мужчина. Виктор решил было почитать газеты, сваленные на столике, но сосредоточиться не получалось — мысли перескакивали с одного на другое. Тогда он стал рассматривать картину над камином: преподаватель обследует больного в аудитории, полной студентов-медиков. Виктор подошел поближе, чтобы разобрать подпись художника, но услышал мужской голос:
— Мсье Пиньо?
Виктор вспомнил, что ради конспирации присвоил себе фамилию Жозефа, и повернулся. Кабинет доктора, в отличие от гостиной, был почти пуст: тут стояли только заваленный книгами стол и три стула. Если бы не несколько гравюр на стенах, можно было подумать, что вы оказались в кабинете чиновника. Доктор Оберто встретил Виктора дежурной улыбкой и приветливым жестом пригласил сесть. Лицо у него было моложавое, хотя в волосах уже пробивалась седина. Виктору показалось, что он уже где-то видел этого человека, но где именно, он не мог припомнить.
— Фамилия, имя, дата рождения, род занятий? — Оберто взял лист бумаги и окунул ручку в чернильницу.
— Пиньо Жозеф, 14 января 1860 года, предприниматель, — бодро солгал Виктор.
— На что жалуетесь?
— Ну… я… трудно описать…
— Головные боли?
— Случается, но…
— Бывает ощущение, будто голову сжало как тисками? Тяжесть в желудке?
— Да, особенно после еды.
Врач искоса на него посмотрел.
— А как с потенцией?
— Никаких проблем.
— Раздевайтесь.
— Послушайте, я вас обманул, — решил приступить к делу Виктор. — Я репортер и пишу серию статей о чрезмерном интересе публики к некоторым видам преступлений. Особенно меня интересует мотив мести. Я хотел бы узнать ваше мнение как психиатра, но вижу, вы очень заняты…
— Раз видите, зачем было отнимать у меня столько времени зря? Представьте себе, я тоже не чужд журналистики и отлично знаю, что главное в этой профессии — краткость!
Оберто отложил ручку, встал и подошел к окну.
— Ладно, я скажу вам, что знаю. Но учтите, я не специалист в области криминалистики. И даже если сталкиваюсь с человеком, способным совершить преступление, я далеко не всегда могу составить представление о мотивах, которые им движут.
— И все же, может, вам попадались такие, кто одержим жаждой мести?
— Великое множество. Но редко кто переходит от слов к делу.
— А что, по-вашему, может заставить человека отомстить обидчику через много лет?
— Убеждение, что не будь его, жизнь сложилась бы по-другому. Чем сильнее он пострадал, тем большую боль стремится причинить тому, кого считает виновным.
— Скажите, бывают ли другие причины для такого стремления покарать?
— Неизбежное следствие всякого страдания — ненависть. Сильное чувство, которое толкает к разрушению.
— И что испытывает человек, решившийся на месть? Ведь она не исправит причиненный ему вред!
— Нет, конечно, прошлого не воротишь. И в то же время, отомстив на деле или, что случается чаще, мысленно, человек пытается вернуть себе самоуважение. Эта тема часто становится сюжетом популярных романов — ведь люди любят читать о сильных чувствах. С незапамятных времен возмездие считалось священным: око за око, зуб за зуб. И будь то правосудие или десница Господня, факт остается фактом: в результате возникает порочный круг. На международном уровне желание отомстить часто ведет к войнам. Да что я вам рассказываю, вы и без меня все это прекрасно знаете. Если среди моих пациентов и есть потенциальные убийцы, то их мотивы слишком сложны, чтобы свести их к одной красивой фразе: «Я испанец, и нет для меня ничего слаще мести».[57]
Доктор Оберто вернулся за стол и открыл медицинский словарь. Виктор понял, что разговор окончен.
В приемную они вышли вместе. Посетители следили за ними настороженными взглядами. Виктор указал на картину над камином и спросил:
— Это работа кисти Готье?
— Нет, фамилия художника Жобер, он не слишком известен. Это полотно я храню в память о далеких временах, когда учился у профессора Жардена в Лионе. Я тут третий слева, вон, видите — тощий, с бородкой. Давно это было.
— Я слышал, что медицинский факультет в Лионе — один из лучших.
— Так оно и есть. Если вам интересно, приходите в Сальпетриер, я там читаю лекции по средам во второй половине дня. Заодно расскажете, как продвигается ваша статья…
Виктор взял наемный экипаж. «Ли-он, Ли-он»… Все вертелось вокруг этого слова. Даже гибель Базиля Попеша.[58] Но какое отношение ко всему этому может иметь психиатр? Может быть, тот факт, что он некогда жил в Лионе, — всего лишь совпадение? Нет, это не может быть случайностью. Если имя Оберто, как и Шарманса, упоминается в загадочной записке Гастона Молина, значит, доктор тоже связан с этим делом. Осталось только это доказать. Виктор решил положиться на интуицию.
