Игорь Пресняков - Чужая земля

Доктор простился с гостями и устало повалился на диван.

Глава ХХ

В октябре 1897 года в Париж к заведующему заграничной агентурой департамента полиции Петру Ивановичу Рачковскому прибыл новый сотрудник, Валерий Галактионович Ардамышев. Деятельный Рачковский мгновенно оценил прекрасные достоинства молодого человека и не преминул поручить ему самые ответственные операции. Ардамышев входил в доверие к русским политэмигрантам, собирая информацию и устраивая чудовищные провокации; натравливал одни революционные группы на другие, вербовал тайных осведомителей и создавал лжеорганизации террористов для дополнительного привлечения недовольных царским режимом в России.

Уже к 1902 году тридцатидвухлетний секретный агент для особых поручений Ардамышев находился в пике своей славы и мог надеяться на самые блестящие перспективы по службе. Однако судьба рассудила иначе. Могущественный Рачковский посмел нелестно отозваться о тогдашнем фаворите императрицы французском мистике Филиппе, за что и впал в немилость, получил приказ сдать дела и явиться в Петербург. Вслед за шефом были отозваны и его секретные агенты. На Родине способные кадры из заграничной агентуры не затерялись. Министерством внутренних дел и департаментом полиции руководили люди не столь вспыльчивые и недальновидные, нежели государыня Александра Федоровна. Они умели терпеливо пережидать грозу, и очень скоро Рачковский получил повышение и стал вице-директором департамента полиции и заведующим его политической частью.

Ардамышев получил в управление десятое отделение особого отдела департамента полиции, ведавшего секретной агентурой.

Крушение карьеры Ардамышева (в ту пору уже полковника жандармерии) случилось после покушения на Столыпина, в сентябре 1911-го. Оказалось, что убийца, эсер Богров, был когда-то завербован в осведомители лично Ардамышевым! Валерий Галактионович получил отставку и предался написанию мемуаров.

Признавая несомненные заслуги Ардамышева в борьбе с революционным движением, друзья из департамента полиции выхлопотали ему солидную пенсию и состряпали, на всякий случай, документы на имя мещанина Сидора Сидоровича Фунцева. Отставной жандарм покинул шумный и неприветливый Петербург и поселился в одном из губернских городов в центре России.

Почти шесть лет прожил Фунцев в провинциальной глуши, покуда о нем не вспомнили самым невероятным образом. В феврале 1918 года в город вернулся эсер-террорист Шаньков. Отбыв на каторге двенадцать лет и будучи амнистирован Временным правительством, он успел поболтаться в Петрограде, где быстро понял, что новые порядки не вполне соответствуют его представлениям о подлинно народной власти, и решил дожить остаток своих лет в родных местах.

Как-то раз, возвращаясь с митинга памяти героев-народников, Шаньков наткнулся в трактире на Фунцева. Старый эсер-подпольщик мгновенно узнал в нем полковника жандармерии Ардамышева и не преминул донести в «чрезвычайку». Тогдашний Председатель ГубЧК Соломон Гиневич поначалу было вспылил и распорядился Фунцева немедленно расстрелять, однако скоро одумался, рассчитывая использовать знания и опыт жандармского полковника на благо Советской власти. Фунцеву ничего не оставалось, как заняться инструктажем недалеких в политическом сыске чекистов. А больному чахоткой полоумному эсеру Шанькову объявили, что он обознался. Впрочем, ветеран бомбистского движения вскорости умер.

В 1920 году, отправляясь к новому месту службы, Гиневич «подарил» Фунцева Черногорову. Кирилл Петрович ценил «грамотные кадры» и счел весьма неразумным использовать Фунцева лишь в качестве консультанта. Черногоров предложил бывшему жандарму взаимовыгодный пакт: Фунцев выполняет секретные поручения в качестве глубоко законспирированного агента, а Кирилл Петрович, со своей стороны, гарантирует ему безбедное существование, приличный социальный статус и пенсию по прекращении «активной работы». Фунцев с легкостью согласился, тем более что Черногоров ему явно импонировал: он был умен, честен с агентами и жесток с врагами. Лучшего шефа, за исключением, конечно, покойного Рачковского, и желать не приходилось.

Фунцев входил во все антибольшевистские союзы – от самых невинных кружков досужих болтунов-либералов до действительно опасных офицерских организаций. Примерив маску консерватора и вечно недовольного Советской властью, он был всеми востребован и уважаем. Только в 1920 – 1922-х годах Фунцев выдал сто тридцать два более или менее активных контрреволюционера. «Все мата хари и лоуренсы по сравнению с моим агентом номер один – просто дети, – говаривал Черногоров коллегам в Москве. – Была б моя воля, я бы его к ордену представил».

Спецагент номер один незамедлительно доложил шефу о «посиделках» у доктора Решетилова. Черногоров в тот же день проинформировал Москву. Двадцать второго октября пришел ответ:

«Секретно.

Тов. Черногорову

В связи с запланированной на ближайшие дни ликвидацией „группы Якушкина», входящей в Монархическую организацию Центральной России (МОЦР), считаем доложенную вами в СШ три тысячи двадцать два от 19.10.1924 информацию оперативно непригодной для разработки МОЦР. Расследование или использование в иных целях фактов сотрудничества гр. Зябловского В. Ф. и Решетилова А. Н. с членами МОЦР оставляем на ваше усмотрение, в зависимости от политобстановки в губернии и намеченных вами мер по борьбе с контрреволюционными элементами.

Зам. начальника КРО ОГПУ СССР

Кирилл Петрович несколько огорчился, что не удастся использовать местных крамольников в большой игре, и решил посоветоваться об их дальнейшей судьбе с Фунцевым. Он вызвал спецагента на конспиративную квартиру, переоделся в цивильное платье и поехал на встречу.

На рандеву с шефом Фунцев всегда приходил заранее. Вот и сегодня Черногоров уже с порога почувствовал запах кофе.

– А-а, это вы? – послышался из кухни голос Фунцева. – Присаживайтесь, я буду сей момент.

Через минуту он появился с дымящейся «туркой» в одной руке и двумя чашечками в другой.

– Знаю-знаю вашу, Кирилл Петрович, страсть к хорошему кофе, – сладострастно прищелкнув языком, промурлыкал Фунцев. – Вы не находите, что кофе как бы сближает нас?

Черногоров вежливо улыбнулся и дождался, пока Фунцев наполнит чашечки и усядется в кресло напротив. Затем Кирилл Петрович сделал глоток и протянул спецагенту ответ из Москвы. Внимательно прочитав депешу, Сидор Сидорович вопросительно посмотрел на шефа.

– Хочу просить совета в отношении Зябловского и Решетилова, – сказал Черногоров. – Можно ли использовать их в наших собственных замыслах?

– Не думаю, – покачал головой Фунцев. – Они – не контрреволюционеры, более того, даже не потенциальные. Попытка их вербовки как осведомителей также обречена на неудачу – старые интеллигенты чересчур щепетильны.

Сидор Сидорович сложил руки на животе и покрутил пальцами.

– Измельчали господа заговорщики, – с легкой грустью проговорил он. – Осталась одна вдохновенная болтовня! Скучно работать… По мне – так всыпать этим Зябловскому с Решетиловым сотни две шпицрутенов и – сослать на Енисей медведей агитировать.

Черногоров улыбнулся:

– Дела настоящего хочется, Сидор Сидорович?

– Да уж надо бы послужить во благо Родины.

– А ведь силенки-то еще есть! – шутливо подмигнул Кирилл Петрович, оценивающе оглядев крепкую фигуру Фунцева. – Запрошу-ка я Центр, может, пошлем вас с миссией за границу.

– Высокое доверие, – протянул Сидор Сидорович.

– Удивлены?

– Нет. Мы с вами, Кирилл Петрович, одного поля ягоды, прекрасно понимаем друг друга. Тайная полиция – она и при коммунизме будет та же, что и при царе-батюшке. Тайная полиция – учреждение государственное, обязанное стоять на страже его устоев. Для правильной работы такой полиции необходима единая с государственным аппаратом линия, особый социальный статус, всесторонняя поддержка государства. Стоит ли удивляться, что высокий чиновник советской, простите, жандармерии доверяет царскому агенту? Собака, как говорится, собаку не ест.

Черногорову не понравилось сравнение его с жандармом, и он поспешил вернуться к своему вопросу:

– Так как вы посоветуете поступить с Зябловским и Решетиловым? Арестовать их, пропесочить для острастки, да и отпустить на все четыре стороны?

– Ну, а как иначе? – зевнул Фунцев, прикрывая ладонью рот. – На нас лежат не только охранные функции, но и общественно-педагогические!

Глава XXI

Дебаты затянулись до темноты. Каждый пункт повестки дня обсуждался бурно и весьма дотошно. В конце концов Бехметьев отложил вопрос «Об упорядочении дисциплинарных взысканий» как наиболее острый – до возвращения Трофимова (директор четвертые сутки пребывал в командировке). Утомленные участники производственного совещания завода «Красный ленинец» поспешно согласились и стали расходиться.