Валентин Лавров - Триумф графа Соколова

Но он тут же вскочил и продолжил свое наступление.

Через мгновение сыщик влетел в дом. После яркого солнечного света не сразу увидал Семена, который был Мишкой Маслобоевым. Тот, встав на табуретку, судорожно шарил рукой за божницей.

Сыщик закричал:

— Руки вверх!

Мишка выхватил из-за божницы револьвер, но при этом произошла заминка: длинным дулом револьвер зацепился за цепочку, на которой висела лампада. Та, проливая масло, полетела вниз, на старые газеты и журналы, лежавшие на полу.

Соколов бросился к Мишке. Мощным ударом ноги он выбил из-под него табуретку. Мишка полетел кубарем вниз и с размаху хлопнулся спиной на стоявший у стены комод. Грохнул выстрел, с потолка посыпалась труха.

Сыщик обеими руками вцепился в револьвер, вместе с Мишкиной кистью крутанул его с жуткой силой. Злодей дико заорал от боли. Револьвер стукнулся о дощатый пол. Сыщик подхватил оружие.

Для более сильного впечатления Соколов с размаху, словно кувалдой, грохнул кулаком, сжимавшим револьвер, Мишку по скуле. Голова жертвы мотнулась в сторону, Мишка, не издав звука, вмиг обмер и тяжело повалился на пол.

«Где сообщница?» — озаботился Соколов. Он окинул быстрым взглядом помещение: у окна обеденный стол, несколько ободранных стульев, печь с полатями, лавка, занавесь в другую комнатушку, обычно заменяющая в бедном жилье дверь.

Соколов распахнул занавесь. Перед ним предстала небольшая спальня с окном, выходившим на зады. Окно было распахнуто…

Соколов выглянул во двор. Под окном снег был изрядно утоптан. Зато на снежной целине, шириной не более аршина и ведшей к забору, запечатлелись свежие глубокие следы. В заборе были отброшены две доски.

— Вот куда она делась! — азартно воскликнул Соколов. Он хотел было догонять беглянку, как вдруг за спиной услыхал подозрительное потрескивание, в нос потянуло запахом дыма.

Сыщик бросился назад в дом.

Упавшая лампада воспламенила валявшиеся газеты. Те полыхнули высоким, жарким пламенем, перекинулись на табуретку и стену, сухие словно порох.

Рядом лежала жертва необузданной силы русского богатыря. Огонь ласкал ноги Мишки, и брюки уже дымились.

Соколов подхватил несчастного под мышки. Сыщик тащил злодея, и ноги жертвы гулко стучали по ступеням крыльца. Пребывавшего в беспамятстве Мишку сыщик отволок от порога саженей на пять и бросил на снег.

— Живой? — поинтересовался дворник.

— Сейчас очухается, уже носом дергает! — Соколов стал снегом тереть своей жертве уши.

Злодей дышал сипло и поверхностно.

Соколов оглянулся: на пожар со всей улицы сбегался встревоженный народ. В калитку, осторожно озираясь, вошел знакомый дворник. За ним широко шагал городовой.

Пламя тем временем бушевало все ярче.

— Как бы этот господин не поджарился, — озабоченно произнес городовой, плечистый мужик лет сорока с умными веселыми глазами.

— Жареный преступник — замечательно, но он мне пока требуется в натуральном виде! — сказал Соколов. — Эй, дворник, не вертись как капля на… Хватайте, ребята, этого дядю и оттащите подальше от огня. Вот сюда, любезное дело! Городовой, разотри ему снегом уши.

Городовой засмеялся.

— Как пьянице? Это дело привычное. — И он начал сноровисто выполнять целительную процедуру.

— И шею потри, затылок! — подавал полезные советы Соколов.

Мишка наконец заморгал глазами, замычал что-то, отмахиваясь обеими руками, явно не согласный со средствами народной медицины.

— Отдохнул, и будя, стрелок хренов! — Соколов рывком поставил злодея на ноги.

Тот был в домашней одежде — в синий горошек фланелевой рубахе, поверх которой была надета кургузая жилетка, в галифе и в войлочных бахилах.

Соколов вытащил из кармана наручники, надел их на злодея. Подтолкнул коленом под зад:

— Топай к саням, на ветру вмиг очухаешься.

Извозчику приказал:

— Накрой этого обалдуя медвежьей полостью!

— А как же вы, ваше сиятельство? Мороз жуткой силы… — Извозчик вопросительно смотрел на графа.

— Здоровье этого… мне сейчас дороже собственного! И гони в Бутырку. — Повернулся к дворнику: — Вызови, братец, пожарников, да срочно. Прикажи, чтобы спасли все, что можно.

Умный городовой вопросительно взглянул на сыщика:

— Господин полковник, прикажете охранять?

— Гляди в оба! А я пришлю полицию для обыска.

— Слушаюсь, господин полковник!

Соколов прыгнул в сани, и они понеслись по залитым вечерним солнцем улицам самого прекрасного в мире города.

Прилетев в Бутырку, Соколов первым дело протелефонировал Мартынову:

— Задержал облагодетельствованного тобою Семена Кашицу. На самом деле это Мишка Маслобоев, карточный шулер, пьяница и террорист. Вышли людей, пусть тщательно обыщут пожарище, хотя там, кажется, выгорело все до основания, — Назвал адрес. — И еще одной преступнице удалось бежать.

— Как так? Преступница бежала? — возмутился начальник московской охранки.

Соколов в двух словах объяснил.

Мартынов, склонный к поучениям, начал поучать:

— Полковник, зарубите себе на носу: так на задержание не идут! В интересах этого важного дела необходимо было установить наблюдение за преступниками. Ведь если бы Маслобоев находился на свободе, то мы могли бы проследить его связи…

Соколов насмешливо сказал:

— Передовую методику по системе Лебедева и Вейнгарта я знаю. И даже Достоевского читал. А ты, Мартынов, сейчас рассуждал как Порфирий Петрович: «Посади я преступника слишком рано, то, пожалуй, определенное положение дам, уйдет он от меня в свою скорлупу. А оставь я такого господина на свободе, сам мне такую улику приготовит, что на дважды два — четыре походить станет».

— Разве это не верно?

— Верно, но лишь в принципе. Это в математике все делается по застывшим правилам, а сыск — дело тонкое, вдохновенное. Тут надо быть и Пушкиным и Толстым одновременно. Ведь эта парочка могла и день, и два любовью утешаться и не иметь контактов с внешним миром. В это время их товарищи, которые нам неизвестны, много страшных дел натворили бы. Скажем, тебя, Александр Павлович, гордость России, похитить, а потом, как прокурора — ссыпать в урну.

Мартынова, видать, от таких предположений передернуло:

— Тьфу, что вы, полковник, говорите — слушать тошно!

Соколов невозмутимо закончил мысль:

— Тем более что у нас, по известным тебе причинам, каждый час дорог.

Мартынов вздохнул, примиряюще проворчал:

— Если бы дом был оцеплен, так никто и не ушел бы.

Соколов парировал:

— Если бы иногда мудрое начальство по своей наивности не отпускало преступников, то и не было бы нужды гоняться за ними по два раза. И заметь, с риском для собственной жизни.

— Кто сбежал, приметы, а лучше фамилия известны?

— Запиши: Елизавета Блюм, старая знакомая Гарнич-Гарницкого. Та самая, что в Монте-Карло дарила свои ласки этому сластолюбцу.

Мартынов завидовал успеху Соколова у женщин. Он с иронией вставил:

— Как вам, полковник, госпожа фон Лауниц?

— У меня по службе, а не ради удовольствия.

— Приметы этой Елизаветы имеются?

— Со слов Гарнич-Гарницкого, девица интеллигентного вида, лет девятнадцати-двадцати, роста приблизительно два аршина шесть вершков, восточный тип, глаза серо-зеленые, брови густые, темные, дугообразные, кожа матовая, рот средний, губы пухлые, волосы густые, темно-русые, чуть вьющиеся по вискам, шея высокая, фигура стройная, голос приятно-низкий. Все! Я больше ничего не знаю.

— Не очень много!

— Обратись к Гарнич-Гарницкому, он тебе опишет малейшие подробности ее прелестей. Прикажи, Александр Павлович, чтобы на всякий случай заглянули в адресную книгу, да и по агентурным связям проверили. Елизавету необходимо проследить, установить связи. Адью! Иду Семена-Мишку допрашивать.

Подумал: «Если я память ему не отшиб!»

У Мишки с памятью оказалось все в порядке. В отличие от челюсти, которой еле двигал.

Мишка усиленно растирал себе ушибленную шею. Он вовсе не был похож на того нагловато-отчаянного типа, которого впервые сыщик увидал в поезде. Теперь преступник был испуган и угнетен.

Соколов успокоил:

— Из-за шеи не беспокойся. Здоровая она или прыщ на ней, все равно в петле ей висеть.

Мишка побледнел:

— Чего, в какой петле?

— Веревочной, мылом промазанной. Чтоб скользила лучше. Заодно можешь и гигиену соблюсти — казенным мылом шею намылить. Ну и палач за ноги дернет — все быстрей дух твой поганый отлетит.

Мишка был окончательно раздавлен. Он загундосил:

— А чего я сделал? И вообще не желаю с вами, сатрапами, разговаривать. Слова из меня не выжмете. Из пушки в потолок пальнул? Так я думал, что на меня грабители налетели. За это меня судить не будут. Долой самодержавие! А вы пошли все на…