Валентин Лавров - Железная хватка графа Соколова
— Ну и дела. Неужели рухнет все предприятие и меня разоблачат?
ПОДВИГ КОНТРРАЗВЕДЧИКА
Если в трудную минуту человек не мечется и не впадает в уныние, Господь, по своей бесконечной милости, самые сложные и безвыходные дела устраивает наилучшим образом.
Ночной звонок
Стрелки больших малахитовых часов, стоявших возле камина, приближались к двенадцати часам. В «Астории» наступила сонная тишина. Граф Соколов задумчиво расхаживал по своему «люксу». Он размышлял: «Как поступить? Важнейшее дело по разоблачению германских шпионов и их агента Ленина — на грани срыва. Ждать утра? Слишком мало времени останется до прибытия ко мне распутной бестии Веры Аркадьевны. Сейчас телефонить жандармскому руководству? Нет, уже поздно, слишком неприлично».
И вдруг зазвонил телефон. Соколов услыхал незнакомый голос:
— Здравия желаю, господин Соколов. Простите за поздний звонок. С вами говорит адъютант министра внутренних дел, шефа жандармов, тайного советника Макарова. Александр Александрович просит вас, господин Соколов, прибыть к нему. Авто за вами отправлено. Незамедлительно выехать можете?
Испытывая приятное возбуждение, Соколов легко сбежал вниз по мраморной лестнице. Возле подъезда дожидалось авто с поднятым верхом. Несколько минут стремительной езды по улицам ночного Петербурга, и шофер, не жалея резины, лихо затормозил у богатого фасада министерства, что на Фонтанке, 16.
Дежурный офицер при виде Соколова вскочил, с улыбкой поклонился и сразу же открыл громадно-высокие двери в кабинет министра.
Большую часть просторного кабинета занимал длинный, со стоящими с обеих сторон креслами стол заседаний. Упирался он в другой стол с большой вызолоченной бронзовой чернильницей, несколькими изящными папками на столе, бумагами, зажатыми бронзовой лапкой, настольной электрической лампой. Вдоль стен стояли шкафы, уставленные книгами. Над столом висел портрет государя в золотой раме.
Новости, новости...
Из-за стола неспешно поднялся невысокий, сухощавый человек. На вид ему было лет за пятьдесят. Волосы, как у чиновников давно ушедшей николаевской эпохи, были зачесаны на виски. Короткая, росшая клочками борода переходила в баки. Сквозь очки в тонкой золотой оправе на сыщика глядели усталые, спокойные глаза.
Соколов знал, что Макаров — ставленник Столыпина, был прокурором Саратовской судебной палаты с 1901 по 1906 год, когда Петр Аркадьевич был там губернатором. И еще знал Соколов, что в полиции Макарова недолюбливают и прозвали Прокурором.
Министр протянул Соколову небольшую, жилистую руку, указал глазами на кресло, по-французски произнес:
— Я вас, граф, не видел давно — лет шесть. Вы стали еще более... атлетическим. Читал рапорты Сахарова и восхищался вашей успешной деятельностью. Сегодня доложил об этом государю. Тот просил выразить вам глубокую признательность, — и министр пожал Соколову руку. — За этим, собственно, я вас и вызывал.
Соколов поблагодарил. Министр продолжал:
— Государь просил передать вам, граф, что он возмущен позицией германского правительства. Государь ждет от вас успехов.
— Я польщен вниманием... — Соколов перешел на русский язык.
— И еще: командир корпуса жандармов генерал Курлов отстранен от должности. Государь считает, что лишь по недосмотру Курлова Богров сумел стрелять в Столыпина, а кроме этого, бывший глава жандармов виновен в других многочисленных упущениях по службе. Наблюдать за ходом операции государь приказал мне. Вашим непосредственным руководителем будет генерал Сахаров. Да, не удивляйтесь: начальник московского сыска повышен в чине. Вопросы, граф, у вас есть?
— Да, господин министр. За пять минут до звонка из министерства мне телефонила супруга фон Лауница...
— Этот проходимец находится сейчас в Петербурге. Он проник на территорию империи под именем Иоганна Белинга, коммерсанта. Совершеннейшая наглость! Мы контролируем каждый его шаг, но государь запретил негодяя арестовывать. Пусть тот заблуждается, думает, что провел нас.
— Лауниц назначил мне на завтра свидание — в девять часов.
Министр встал из-за стола, движением остановил Соколова, который тоже хотел подняться, стал задумчиво расхаживать вдоль книжных полок. Протер носовым платком очки.
— Место встречи известно?
— Пока нет. Утром, в десять, его супруга прибудет ко мне в «Асторию»... для амурного свидания. И заодно сообщит место встречи.
— Амурные свидания? Ну, полковник, вы, как говорят в народе, на ходу подметки режете. Восхищен, право. У этой дамы и ее мужа постарайтесь выведать: субсидируют ли германские власти только этого... как его?
— Ленина.
— Да-да. Или есть у них другие протеже? Хотя не исключаю, что этот Ленин простой аферист, вроде Соньки Золотой Ручки. Постарайтесь напоить фон Лауница, чтобы язык развязал. Он выпивоха.
Смелый план
Но тут гений сыска несколько остудил разгорячившегося министра. Он сказал:
— Ваше превосходительство, в этом деле есть маленький «пустячок». Фон Лауниц лично знаком со Штакельбергом, под именем которого я выступаю.
У министра вытянулось лицо. Он растерянно подергал бородку:
— Тэк-с, тэк-с! И что вы, граф, предлагаете?
— Фон Лауниц страстно влюблен в свою супругу. И вот когда эта дама придет ко мне... — Соколов изложил план действий.
Министр внимательно слушал, и его благородное лицо все более выражало недоумение. Наконец, покачал головой:
— Нет, это фантастика! Так не бывает, так не может быть. Встречаться с фон Лауницем, понятно, вам нельзя. А что, если вы ему заявите: заболел опасной заразной болезнью? Тогда это станет важным аргументом...
— Простите, ваше превосходительство, это смешно: «заразная болезнь»! Фон Лауниц сразу заподозрит неладное. Тем более что его жена подтвердит: был здоров как бык! А вот если этот Лауниц сам с извинениями сообщит мне: «Как жаль, дорогой Штакельберг, никак не могу сегодня вас видеть!», то я с глубоким вздохом отвечу: «Весьма огорчительно! Так мечтал встретиться с вами. Ваш образ глубоко запал в мое сердце после нашей встречи в Берлине...»
Министр с недоверием посмотрел на Соколова:
— Уже один дерзкий и смелый замысел делает вам
честь, Аполлинарий Николаевич! Но, увы, мой дорогой, наша служба предполагает твердый расчет, а у вас хоть и восхитительная, но химера. — Вздохнул. — Вы прямая противоположность вашему батюшке. Тот всегда твердо стоит на реальной почве, поэтому он и сделал блестящую карьеру. Однако... желаю вам успеха! Если ваш замысел провалится, то на вокзале при отъезде арестуем фон Лауница, а через посла в Берлине вручим германскому правительству ноту решительного протеста: это противоречит международному праву и добрососедским отношениям — поддерживать террористические партии.
— Нет! — Соколов резанул взглядом министра. — В этом случае рухнет вся наша операция.
— А что вы предлагаете?
— Я германские деньги забрал бы в казну — для материальной поддержки вдов и сирот полицейских чинов, павших в борьбе с преступностью. Ленина, Парвуса и прочую шпану без суда и следствия передушил бы, как самых гнусных негодяев, готовящих моей великой Отчизне гигантскую братскую могилу. Впрочем, господин министр, у меня к вам просьба...
Безобразия
Макаров перестал расхаживать, с самым деловым видом уселся за стол и подозрительно, сквозь стеклышки очков взглянул на грозного и знаменитого графа:
— Слушаю вас, граф.
— Арестованный в Саратове германский шпион Барсуков-Штакельберг выдал нам свои связи и явки, включая самого фон Лауница и его супругу. И сделал это под мое твердое обещание: мы освободим его из тюрьмы. Согласитесь, ваше превосходительство, игра стоила свеч.
— Вы что сказали? — Министр аж подпрыгнул в кресле. — Обещали выпустить преступника? Кто вам дал право нарушать закон? Курлов вылетел со службы из-за подобной штучки: он выпускал террористов, чтобы те сделались платными осведомителями. — Макаров вновь вскочил с кресла, начал расхаживать по кабинету, нервно хрустя суставами пальцев. — Я нарушать закон не собираюсь. И подумайте трезво: выпущенный на свободу Барсуков-Штакельберг может вас «засветить».
— На первых порах, пока я отправлюсь на задание к Ленину в Галицию, Барсуков может быть взят под гласный надзор полиции, — осторожно заметил Соколов. — За его домом мы установили бы постоянную слежку. Может, еще какая-нибудь рыбина клюнет? По завершении операции мы выдворим Барсукова за пределы империи.
— Нет, нет, это форменное безобразие!
Соколов подумал: «Господи, до чего у нас глупые правители!» Пряча в густых усах легкую усмешку, спросил:
