Лев Портной - Акведук на миллион
— Жан! Мы уезжаем! Едем в Садовники.
— Но что за спешка, сударь?! — всполошился он.
— Внезапная ревизия Московского казначейства, — бросил я на ходу.
Глава 18
На улице томился ванька с узкими дрожками.
— Любезный, поедем-ка на Берсеневку, — велел я.
— Отчего же не поехать, — сонным голосом протянул он.
— А более подходящего экипажа мы не найдем? — жалобно спросила Алессандрина.
— С милым рай и на жердочке, — ответил я и, подхватив графиню, усадил ее на дрожки. — Жан, садись рядом.
— Вроде бы милый — ты, а не твой камердинер, — усмехнулась Алессандрина.
— Я сяду на другую сторону и возьму тебя за талию, так легче держать равновесие, — ответил я.
— Пресвятая Дева Мария! — воскликнула графиня. — Девятнадцатый век, а в Москве до сих пор проблемы с городским транспортом!
Дорога оказалась тряской; пришлось левой рукой держать за талию графиню, а правой ухватиться за кучера. Дрожки ухали в ямы, и мы черпали ногами грязь. Один раз въехали в глубокую лужу. Мы с графиней одновременно согнули колени и едва не свалились, потеряв равновесие.
Из темноты слышалось чавкание. Следом за нами двигалась какая-то колымага, но я не придал этому значения: мало ли кто едет поздней ночью по своим делам.
Жан сидел спиною к нам, беспечно болтал ногами и мурлыкал песенку. Но на повороте с Моховой каналья сковырнулся с дрожек. Угодивший в грязь кот Нуар злобным воем напомнил французишке, что лучше было б остаться у графини Неверовой.
Возле Казенной палаты я дал ваньке денег и велел ждать нас, сколько понадобится. Мы прошли вдоль линии домов, отсчитали третье по счету здание, переполошили всех сонных жителей, но вытащили из постели Арсения Феофановича, заставили одеться и немедленно отправились в присутствие.
Сторож Московской казенной палаты, наверное, в жизни не видел более странной компании. Пришлось потратить два рубля на убеждение инвалида, что женщина в мужском платье и иностранец с черным котом непременно должны сопровождать ревизора, ежели таковому приспичило ночью засесть за отчеты.
Арсений Феофанович зажег свечи и подтянул к столу несколько громадных связок с документами. Увидев несметное количество папок, распухших от бумаг, я приуныл. Если эти отчеты копились на протяжении четверти века, сколько же понадобится времени, чтобы их изучить?..
— Вот, ваше благородие, здесь все, — промолвил коллежский секретарь.
Казалось, он только в эти минуты окончательно проснулся и теперь заметно нервничал.
— Все, говоришь, — прищурился я, размышляя, с чего начать.
— Извините за настойчивость, — вдруг произнес Арсений Феофанович, — но вы точно знаете, что ваши действия дозволены, так сказать? Ночь все-таки…
— А ты бы хотел, чтобы я работал под надзором Чоглокова? — повысил я голос на экзекутора. — И кстати, Арсений Феофанович, если имеешь что сообщить, так говори немедленно! Облегчи душу! Ручаюсь, если это важные сведения, тебе ничего не будет. А иначе окажешься соучастником!
Руки у коллежского секретаря затряслись, губы задрожали. Как и Чоглоков, наверняка он понятия не имел о заговоре. Но с другой стороны, если злодеи испугались, что следы их деятельности обнаружит ревизор из Санкт-Петербурга, то уж экзекутор на месте тем более должен был что-то заметить.
Нет, что-то здесь не так. Я потерял день, теперь выбрал новый путь, однако же и он вполне мог оказаться ошибочным.
— Вспоминай, Арсений Феофанович, вспоминай, — машинально промолвил я, с тоскою глядя на кипы пожелтевших от времени бумаг.
Городец натащил вокруг стола несколько пудов документов. Боже, и я собирался копаться в них, надеялся извлечь что-то ценное…
И вдруг меня осенило.
— Кстати, Арсеньюшка, а все-то нам ни к чему. Ты дай только те документы, что относятся к правлению нынешнего государя, Александра Павловича.
— А-а-а, это мы мигом, — с неожиданной готовностью объявил Арсений Феофанович. — Это ж за год всего.
Он выложил на стол несколько папок с документами, имевшими, в отличие от прочих, свежий вид и не грозивших рассыпаться от прикосновений.
— Ты, Арсеньюшка, как будто облегчение испытал сейчас, словно страх прошел, — отметил я вслух. — Или вы не воровали в последний год?
— Что же вам, Петр Ардалионович, воры-то кругом мерещатся? — ответил экзекутор.
— Как что? — ухмыльнулся я, вспомнив слова Герарда-старшего. — Вам ведь не дай воровать по ходу дела, так вы б еще на двадцать пять лет затянули стройку.
Алессандрина раскрыла папки. Но составленные на русском языке бумаги разобрать не смогла, отложила их в сторону и уселась за стол, приготовившись терпеливо ждать.
Я просмотрел документы. Это были расписки и отчеты об израсходованных деньгах, разложенные в календарном порядке.
— Жан, — кликнул я французишку. — Поможешь мне. Давай-ка разложим эти документы по видам расходов.
Подошедший Жан вытянул одну бумагу и подал мне. Это оказалась ведомость выплат командующему Московским военным гарнизоном, из которой следовало, что занятые на строительстве водопровода военные получали: унтер-офицеры — по пятнадцать копеек в день, солдаты-минеры — по десять, а простые служивые — по восемь. Я отложил документ на угол стола и сказал:
— Арсений, следи внимательно. Сюда будем складывать выплаты военным.
Жан выбрал еще несколько листов. Из них я узнал, что плотникам выплачивалось по восемь рублей сорок копеек в месяц.
— Так. Это что? Расписка от господина Холмогорова Василия Васильевича о получении средств на обследование воды. Ерунда какая-то. Отложи-ка вон к краю.
Жан отодвинул документ. Бумага оказалась возле Алессандрины. Она придавила ее пресс-папье с бронзовым медведем и улыбнулась мне. Похоже, ничего ты здесь не найдешь, но не стоит расстраиваться, говорили ее глаза.
Я отвернулся, потер руки, и мы продолжили сортировать бумаги. Однажды попался отчет самого начальника Гидравлического корпуса генерал-поручика Фридриха Вильгельма фон Бауэра, составленный на немецком языке.
— Арсеньюшка, ты ж говорил, что у тебя все чин чином! А отчет уже покойного генерал-поручика попал в дело за последний год! — пожурил я экзекутора.
И вдруг раздался голос Алессандрины.
— Я понимаю так, что мне вы подкладываете бумаги, не имеющие большого значения, — так, пустяки.
— И что? — спросил я, подозревая какой-то подвох.
— Я ничего в этих бумагах не могу разобрать, кроме цифр. От скуки я их сложила. Получилось больше десяти тысяч рублей.
— Сколько?! — изумился я.
— Похоже, это все-таки не пустяки, — улыбнулась Алессандрина.
Я перебрал отчеты неизвестного мне Холмогорова Василия Васильевича. Графиня оказалась права. За прошедший год на пробы воды этот господин, по всей видимости ученый, получил больше десяти тысяч рублей!
— Жан, да за эти деньги он мог Москва-реку развернуть на север! — воскликнул я.
— Нет, сударь, только Яузу-с, — ответил мосье Каню.
— Арсеньюшка, как бы найти этого Василия Васильевича? — спросил я.
Коллежский секретарь, послюнявив пальцы, перебрал бумаги, пробежал глазами нужную и сообщил:
— Моховая, доходный дом купца Галымайко.
— Дамы и господа, в путь! — скомандовал я.
Глава 19
— На Моховую, — приказал я ваньке. — Доходный дом Галымайки знаешь?
— Это рукой подать, — ответил он. — Через мост воротиться.
— Мужик говорит, что это совсем рядом, — утешил я Алессандрину, вновь усаживая ее на дрожки.
Ванька не обманул. Через несколько минут мы остановились возле трехэтажного особняка. Мы вновь переполошили весь дом прежде, чем за дверью раздались осторожные шаги. Женский голос с полусонной хрипотцой спросил:
— Кто там? Что случилось?
— Ничего не случилось, сударыня, — успокоил я неизвестную. — У нас срочное дело к господину Холмогорову. Не откажите в любезности, позовите его. Дело государственной важности, отлагательства не терпит.
Лязгнули запоры, и дверь отворилась. Перед нами стояла женщина лет сорока — сорока пяти, насколько мог я судить при свете свечи.
— Василия дома нет, — сказала она. — Он отправился в Санкт-Петербург. А я его жена.
— Мама, все в порядке? — раздался голос у нее за спиной.
— Не волнуйся, Андрюша. — Госпожа Холмогорова обернулась, и мы увидели худощавого молодого человека, который всматривался в наши лица сквозь круглые очки, сидевшие на тонком носе с горбинкой.
Противоречивые чувства охватили меня. Сердце сжалось от тоски: я понимал, что передо мною сын и теперь уже вдова убитого в Санкт-Петербурге человека. Но и кровь забурлила от азарта охотника, взявшего верный след. А еще мелькнуло печальное наблюдение: господин Холмогоров жил на Моховой в Москве, а смерть нашел в Санкт-Петербурге, но тоже на Моховой.
