Эллис Питерс - Прокаженный из приюта Святого Жиля
Ивета сидела вместе с Мадлен в своей комнате и с безразличным видом занималась вышиванием. Правда, теперь она могла, если бы захотела, выходить на прогулки, но только в пределах аббатства. Один раз она уже так и сделала, очень осторожно, но слуга Пикара вернул ее обратно вежливо, но настойчиво, причем с такой гнусной ухмылкой, что щеки девушки запылали румянцем. Да и что толку было выходить из дома, не имея возможности покинуть пределы монастыря? В иных обстоятельствах это, быть может, и доставило бы ей удовольствие, но не теперь, когда Йоселин скрывался неведомо где и она никак не могла свидеться с ним. Лучше уж сидеть дома и жадно прислушиваться, не принесет ли ветер какую-нибудь весточку от возлюбленного. Единственным ее другом тут был тот добрый монах, который однажды отвел от нее грозу и потом вернул ее к жизни в этом печальном мире, но в последнее время и с ним ей не удавалось поговорить. Правда, был еще Симон. Конечно, он настоящий друг и не верит в те страшные обвинения, что выдвигаются против Йоселина. Если выпадет случай, он наверняка поможет. Оставив вышивку, Ивета сидела просто так и вдруг услышала голоса, которые доносились из соседней комнаты. Даже внутренние стены в странноприимном доме были толстыми и хорошо поглощали звук, однако Мадлен если что и услышала, то, похоже, не придала этому значения. Ивета прислушалась. Так и есть, дядюшка с кем-то ссорится. Она определила это не столько по громкому голосу, сколько по раздраженной интонации, на самом деле говорили довольно тихо и слов разобрать было совершенно невозможно. Второй голос принадлежал какому-то явно молодому человеку. Тот, похоже, защищался и был чем-то очень удивлен, словно некое обвинение свалилось на него как снег на голову. Некоторое время было тихо, но затем вновь послышались какие-то резкие звуки. Судя по голосам, говорившие отчаянно спорили. Ивете показалось, что по тембру голоса она узнала его обладателя, и это лишь омрачило ее. Что такое могло случиться между ее дядей и Симоном? Ведь второй голос, без всякого сомнения, принадлежал именно ему! Неужели дядюшка подозревает во всех смертных грехах любого молодого человека, который оказывается подле нее?
Кто-кто, а она отлично понимала, что у ее дядюшки и впрямь есть сокровища, которые необходимо строго охранять, — это она сама, ее принадлежность к знаменитому роду, которая висит у нее на шее, словно мельничный жернов, а также выгода, которую можно извлечь из положения опекуна столь богатой наследницы. Но ведь совсем недавно Симона привечали, допускали к ней, ему улыбалась тетушка Агнес.
Мадлен сидела склонившись над чепцом, что вышивала для себя, и, похоже, вовсе не слышала голосов. Правда, она уже в возрасте и слух у нее похуже. Если она что и услышала, то лишь легкий шум.
Но вот все смолкло. Хлопнула дверь. Ивете показалось, что она услышала, как стукнула и следующая дверь — резкий, глухой хлопок. Затем послышался робкий стук в дверь ее собственной комнаты, и она отворилась. Как и ожидала Ивета, вошел Симон. Тем не менее она немного растерялась и не знала, что сказать. Но Симон, похоже, вовсе не смутился.
— Доброе утро, Ивета, — просто сказал он. — Госпожа Мадлен, не могли бы вы оставить нас на минуту вдвоем? — обратился он к Мадлен.
Та еще не забыла многозначительных улыбок и кивков, которыми награждала Симона леди Агнес, поэтому в ее глазах он все еще находился в привилегированном положении. Она оставила свое шитье, сделала реверанс и покинула комнату.
Как только дверь закрылась за ее спиной, Симон встал на колени перед Иветой и придвинулся к самому ее уху. Несмотря на все свое спокойствие, щеки его горели румянцем, он тяжело дышал, и ноздри его нервно раздувались.
— Слушай внимательно, Ивета! Наверное, меня к тебе больше не пустят… Если Мадлен скажет им, что я тут, с тобой, они выгонят меня взашей. Я к тебе с весточкой от Йосса!
Разволновавшись, Ивета хотела расспросить Симона поподробнее, но тот приложил палец к губам, призывая ее к молчанию, и стал говорить сам, быстро, тихо и взволнованно:
— Сегодня, после вечерни, Йосс просит тебя прийти в травный сарайчик. А я должен привести ему коня и ждать на другой стороне ручья. Я его не подведу, не подведи и ты. Все поняла?
Ивета кивнула, ее переполняли радость, удивление и тревога.
— О да! Да, Симон! Я все сделаю! Слава Богу, что у него такой верный друг! А ты… Что там у вас стряслось? Почему они переменились к тебе?
— Потому что я заступился за Йосса. Я сказал им, что никакой он не убийца и не вор и что, когда правда выяснится, им придется взять назад все оскорбления, высказанные в его адрес. Так что теперь они настроены против меня. Но смотри, вот записка Йосса!
Ивета сразу узнала почерк юноши и с трепетом прочла послание. Она благоговейно держала в руках кусочек пергамента, словно это были святые мощи, затем, как бы нехотя, вернула его Симону.
— У меня это могут найти… — сказала она. — Забери с собой. Я сделаю все, о чем он просит. И тысячу благодарностей тебе за твою доброту. Прости нас обоих за то, что мы втянули тебя в эту историю, ведь у тебя могут быть неприятности.
— Неприятности? Какие там неприятности! — горячо прошептал Симон. — Что мне до них, если со мной твоя добрая воля!
— Она будет с тобой всегда… Даже больше, чем просто добрая воля! Ты так добр ко мне. Что бы я делала без тебя? Если мы вырвемся на свободу… если удастся… мы обязательно найдем тебя. Ты всегда будешь нашим самым дорогим другом!
Ивета погладила юношу по руке, желая хотя бы этой невинной лаской выразить ему свою благодарность, передать словами которую она не могла, но тот предостерегающе поморщился, отдернул руку и, одним резким движением встав с колен, отошел в сторону, потому что за дверью раздались чьи-то шаги, щелкнул засов.
— Травный сарайчик! — шепнул Симон Ивете и поймал ее сияющий взгляд, полный решимости и вместе с тем испуганный.
— Рад был увидеть, что вы так быстро поправляетесь, — громко произнес он сухим тоном, едва дверь открылась. — Я не могу уйти, не засвидетельствовав вам свое почтение.
Решительным шагом в комнату вошел Пикар, его узкое, скуластое лицо было холодно, голос еще холоднее.
— Вы еще здесь, мессир Агилон? — предельно учтиво сказал он. — Наша племянница отдыхает у себя в комнате, и не нужно ее беспокоить. Я полагал, что вы поспешили вернуться домой и заняться сборами. Ведь вы обещали присоединиться сегодня к людям шерифа и отправиться с ними на поиски преступника. Надеюсь, вы не нарушите своего слова?
— Не сомневайтесь, я сделаю все, что от меня требуется, — сухо ответил Симон. — Но не на коне же моего друга! Уверяю вас, милорд, я присоединюсь к шерифу как положено и в должное время.
За спиной Пикара появилась леди Агнес, губы ее были плотно сжаты. Прищурив глаза, она с подозрением смотрела на Симона. Тот отвесил низкий поклон Ивете, учтиво поклонился ее тетушке и вышел из комнаты. Пикары в молчании проводили его глазами до порога, затем повернулись к Ивете. Та молчала, кротко склонив голову над шитьем, дабы скрыть радость, которую она была не в силах согнать со своего лица. Некоторое время в комнате стояла напряженная тишина, наконец Пикары вышли, закрыв за собой дверь. Они так ни о чем и не спросили Ивету, и она решила, что они ушли более или менее удовлетворенными. Но разве могли они понять, что творилось в ее душе? Да они даже не представляли себе, на какие испытания готова она теперь пойти ради Йоселина!
Сразу после завтрака брат Кадфаэль отправился в путь на муле, которого он взял в монастырской конюшне. Как раз в то время, когда Ивета получила записку от Йоселина, монах, миновав Бейстан, был уже на краю леса, недалеко от охотничьего домика. Чтобы добраться до деревни Торнбери, не было нужды сворачивать на тропу, ведущую к домику. Кадфаэль взял чуть правее, к западу, и поехал в сторону опушки Долгого леса. От охотничьего домика до деревни было никак не больше мили, но для Кадфаэля так и оставалось загадкой, почему та женщина оставила свою прекрасную лошадь и отправилась в деревню на своих двоих.
Уже ближе к деревне деревья расступились, и в солнечном свете глазам Кадфаэля открылись зеленые луга и убранные поля, небольшие, но хорошо ухоженные. Разбросанные там и сям в окрестных лесах, виднелись небольшие росчисти под пашню, где, видимо, трудились младшие сыновья местных семей. Впереди монах увидел несколько невысоких бревенчатых домов, над которыми, словно вуаль, висели голубые дымки. Стоявшая на отшибе деревенька была крохотной и бедной, здесь жили люди, которым приходилось добывать хлеб насущный в поте лица своего, однако тут было вдоволь дров и раздолье для браконьеров. Кадфаэль подумал, что браконьерство, поди, и есть главное занятие местных жителей. Да и у колесника здесь проблем с материалом, наверное, не было — выбирай любое дерево по вкусу. Вяз был хорош для ступиц, дуб с прямыми волокнами шел на спицы, гибкий, упругий ясень был незаменим при изготовлении обода — все под рукой!
