Дмитрий Леонтьев - Обитель
— А о том в приличном обществе и говорить не принято, не говоря уже о святом месте,— сказал игумен.— Но запах с вашим приходом появился — в этом вы правы.
— Зря вы так со мной,— хорошее настроение все равно не покидало комиссара.— Может, мы вам и не по душе, но мы теперь здесь власть. А как там у вас сказано: «Нет власти не от Бога»?
— Так вы-то как раз и не от Бога,— спокойно возразил старец.— Значит, и власти у вас нет.
— Зато есть сила,— заверил Звездин.— Поможет вам сейчас ваш Бог? Как думаете?
— И эти слова говорили две тысячи лет назад,— кивнул настоятель.— Ничего нового ведь придумать не можете, а тщитесь народы устрашать... Примитивно.
— Вы, батюшка, забываете, что не с полуграмотным прихожанином дело имеете. Я-то знаю, что самое страшное как раз то, что примитивно. Кто не боится первобытного примитивизма акулы? Жажды крови крокодила? Жала змеи? Паука?
— Ну, вот ты и сказал,— кивнул настоятель. Улыбка исчезла с лица комиссара. Склонив голову набок, он долго рассматривал игумена. Тот не отводил взгляд.
— Ты опасен, старик,— сказал, наконец, Звездин.— И твой клоповник всегда будет распространителем заразы. Ты ведь никогда не успокоишься, да?
— Богу служить? Разумеется.
— И не боишься?
— «На крест не просятся, но и от креста не бегают».
— Да если б ты тихонечко свои свечки жег — кому бы ты был нужен? — поморщился комиссар.— Но ведь тебе этого мало...
— Это называется о Боге проповедовать,— сказал настоятель.— Чтоб в вашем тумане люди дорогу найти могли.
— Да нет уж! Это мы, а не какой-то там Бог людям свободы даст! — нарочито повысил голос Звездин, видя, как осторожно выходят на площадь собираемые красноармейцами люди.— Сколько времени было у вашего Бога? И что Он дал? Голод? Войны? Разруху? Нищету?! А мы всех равными сделаем! Войн больше не будет! Слез не будет! Денег не будет! Все будут свободны! Не будет ни царей, ни других эксплуататоров! Народ будет сам решать, как ему жить! Сам, а не царь и не Бог! Кончилось их время! Смотрите!
Он вытащил маузер и трижды выстрелил по висящей над входом в храм иконе. Посыпалось битое стекло. Народ ахнул.
— Ну?! — повернулся к толпе комиссар.— Где этот Бог?! Что ж он меня не карает?! Где его сила?! Где?!
— Так уже покарал,— вздохнул настоятель.
— Как? — не понял комиссар.
— Ума лишил...
По толпе прокатился осторожный, но явно презрительный смех. На скулах Звездина заиграли желваки.
— Этих — в сарай, под арест! — приказал он красноармейцам.— Живо!
И повернувшись к толпе, крикнул:
— Все! Кончилось старое время! Освобожденные рабочие и крестьяне взяли власть в свои руки! Теперь вы хозяева!
— А сам-то из каких будешь? — спросили из толпы.— Крестьянин, аль рабочий?
— Я?.. Я за рабоче-крестьянскую власть! — ответил Звездин.— Товарищи Ленин и Троцкий подготовили для вас декреты о земле и мире! Крестьяне получат землю, рабочие — фабрики! Мы прекратим все царские войны! А вслед за нами, по нашему примеру, поднимется рабочий класс всего мира! Мы стоим на пороге грандиозных событий, товарищи! Пролетарии всех стран соединятся в своем стремлении к свободе и справедливости!
— А править-то кто будет? — раздался все тот же голос.
— Народ и будет!
— Мы?
— Вы! — убежденно крикнул Звездин.— Вы теперь хозяева всего! Некому вас больше эксплуатировать!
— Ну, раз мы — хозяева, то... отдал бы ты нам батюшку,— попросили из толпы.— Да и церковь бы нашу не трогал... Хватит, пострелял уже...
— Кто?! Кто это сказал? — завертелся по сторонам комиссар.
— Ну я сказал,— вперед выступил бородатый мужик в распахнутом тулупе.
— Поповский холуй?! — сверкнул на него глазами Звездин.— Ты кто?
— Крестьянин я,— пожал плечами мужик.— Арсением кличут, Никитиным. Да меня здесь все знают.
— Из зажиточных?
— Какое?! Из всего скарба: дом покосившийся, да коровенка с тремя курями. А из «богатства» — четверо пострелят сопливых по лавкам животами бурчат...
— Так что ж ты за угнетателей своих держишься, как раб за цепи? Говорю тебе: ваше теперь все! Вон сколько всего вокруг — бери не хочу! Доски для крыши, бревна для сруба, посуду! Все — твое!
— У-у,— печально протянул мужик,— да ты, барин, никак и впрямь умом тронулся. Я сроду не воровал, а уж из церкви...
— Дурак! — рявкнул Звездин.— Я ж вам русским языком объясняю: свобода пришла! Свобода! Советская власть освободила вас!
— Так мы сами или власть совецка? — уточнил кто-то из толпы.— А ежель мы, то батюшку нам верни!
— Да! — подхватили женские голоса.— Как без батюшки? Ни креститься, ни помереть... Кто вместо него службу весть станет? Власть совецка? А коль ты власть новая, так не безобразь! Объясни народу — куда и за что монахов забираете? Мы всем обществом хлопотать за настоятеля станем!
Недовольные голоса в толпе нарастали. Звездин затравленно озирался, все больше щерясь, как загнанный волк.
— Молчать! — наконец не выдержал он.— Молчать, я сказал! Хотите вы или нет, но мы вытащим вас из этой серости! Вы, дурачье безграмотное, сами не понимаете, что мы вам даем! Поймете — руки целовать будете!
— А-а... ну, это знакомо,— кивнул бородатый Арсений и, безнадежно махнув рукой, побрел прочь. За ним начали расходиться и остальные.
— Куда?! — крикнул Звездин.— Куда пошли?! Быдло! Серость! Для вас же... Видите?! — в ярости повернулся он ко мне.— Рабы! Стадо! Мы ради них жизни не жалеем, а эти... Ничего! Ничего, господин англичанин! Дайте срок! Увидите вы еще другую Россию! Новую!
Ответить я не успел: красноармейцы привели арестованного князя Маргиани. Одежда на князе была порвана, из разбитого носа текла кровь, но гордый грузин еще ярился, ругая державших его бойцов на трех языках сразу.
— Этого куда? Тоже в сарай?
— Этого — сразу к стенке! — распорядился Звездин.— Это убежденная контра, нечего с ним лясы точить.
— Боишься, собака?! — крикнул князь.— Какой ты мужчина, а?! Ты — шакал!
— Боюсь? Тебя?! Уже нет. Ты ведь просто труп.
— За солдатами прячешься? Сам подойти боишься?!
— Ну вы же прятались за жандармами? — парировал комиссар.— Вся царская власть только на штыках и держалась. Тебе ли говорить?.. Да уведите вы его, наконец!
— Господин Звездин! — счел нужным вмешаться я.— Вы собираетесь расстрелять его без суда? Простите, но это противоречит всем нормам международных конвенций. Или вы собираетесь уничтожать своих врагов вне всяких законов и правил?
— Вы забываете, что в России идет гражданская война,— сказал он, но все же сделал знак солдату остановиться.— И суд уже свершился. Народный суд.
— И вы действуете от его имени? — намекнул я на его неудачную попытку вызвать симпатии у крестьян.
— Да! — не смутился он.— Пусть они темные и отсталые, но мы действуем в интересах народа и во имя народа.
— Странные способы вызвать симпатию Запада. Подобные методы...
— А Западу просто придется смириться с этим,— жестко оборвал он меня.— Это наше, внутреннее дело. Единственное, что вам надо понять, что мы — реальная власть в этой стране. Мы! Только мы способны не только взять власть, но и удержать ее. Да — такими вот «непопулярными» на вашем Западе методами... Мы не хотим повторять ошибки Николая Второго, который испугался прозвища «кровавый» в своей борьбе за власть и проворонил царство. Ему была дороже семья. Мы готовы пожертвовать всем. И запачкаться кровью не боимся. Нужен террор? Будет террор! Зато будет и наша власть. Мы не боимся ни чужой крови, ни своей... Не верите? Смотрите! Отпустите его,— приказал он солдатам.— Отпустите, отпустите... Ты назвал меня трусом? Говорил, что я прячусь за солдат? Тебе я доказывать ничего не собирался — чести много. А вот вы, господин Блейз, запоминайте хорошенько... Товарищ Плаудис, принесите нам две сабли. Я дам князю возможность проявить свою «мужественность».
Бесстрастный латыш подал знак, и два красноармейца отстегнули от пояса шашки.
Комиссар скинул куртку, фуражку, взял одну из шашек, иронично глядя на пленника, спросил:
— Не передумал? Может, все же лучше сразу, не мучаясь?
— Не дождешься! — презрительно бросил тот.— Хоть одного с собой заберу!
— Не надо,— послышался голос от дверей храма.— Ни к чему это...
Юродивый вышел из церкви и приблизился к Мар-гиани. Он был по-прежнему простоволос и бос, но теперь на нем были белые, как снег, портки и рубаха, а на лице не осталось и следа безумных кривляний. Как тогда, при нашем с ним разговоре.. Странный это все же был человек...
— Это еще что за явление? — удивился Звездин.— Почему этого дурня в сарай не посадили? Только его нам для полной картины не хватало...
Юродивый между тем погладил князя по руке, словно успокаивая, и попросил:
— Оставь. Не его эта смерть. Не заслужил. Ему это не страшно. Его другое ждет... Бог терпелив, но мудр и справедлив... Смирись, предоставь все на волю Божию. Оставь это, брат.
