Дмитрий Леонтьев - Обитель

...Это был безмолвный диалог. Он ответил мне, умыв ноги ученикам. Что ж, это был Его выбор — но не мой! Я никогда не смирюсь ни перед кем! Я не раб! Когда-то Он предложил мне выбрать, что важнее. Теперь моя очередь. Чтобы Единственная Надежда и Спасение Иудеи — учил смирению?! Нет! Гордость — единственное, что всегда давало нам силы! Гордость не позволяла забыть, что мы — богоизбранный народ, не похожий на всех не­достойных варваров и язычников, окружающих нас! Гор­дость выводила нас из плена, наполняя священной яро­стью и волей к победе! Гордость не давала угаснуть надежде! Гордость, а не смирение! Я даже не знаю такой беды, которая смогла бы охладить этот жар. Но раз ник­то не хочет дать нам избавления, ни царь, ни Бог и ни герой, тогда я — сам! — буду решать! Да, мне неизвестны помыслы Бога, но у Него — вечность, а я просто не могу столько ждать. Учитель избрал слишком сложный путь. Слишком длинный и слишком узкий. С гордо поднятой головой в эту дверь войти нельзя. А я не склонюсь и не встану на колени! И Ему не дам...

Он протянул мне кусок хлеба, привлекая внимание, и сказал: «Писание исполняется, и Я буду предан. Ядя-щий со Мной хлеб поднимет на Меня свою пяту. Все сбудется, но... Лучше бы предателю не родиться вовсе». Твердо глядя Ему в глаза, я принял хлеб и, нарочито медленно работая челюстями, проглотил свою долю. Я помнил о предупреждении Каифы. Я знал, на что иду. И я готов был отвечать за каждый свой шаг. Иудея будет свободна, даже если мне придется погибнуть. Я видел, как Он огорчен. И ученики, видя, как Он возмутился духом, загалдели, спрашивая: «Кто предаст Тебя, Учи­тель?» Он вздохнул и сказал мне: «Иди и делай свое дело». Некоторые, думая, что Он посылает меня за по­купками, просили что-то купить и им, и лишь Петр и Си­мон смотрели на меня с испугом. «Иди»,— сказал Учи­тель... В ушах у меня шумело — наверное, запах той серы, которой я надышался у Каифы, все еще дурманил мой мозг. Но я всегда был сильным. У каждого своя ноша, и каждый принимает на себя столько, сколько может вынести. И если надо взять всю вину на себя, то имен­но я ее и возьму. Иудея будет свободна. И все узнают, что Он — Мессия... А я... Я сделаю для этого все. И я встал и вышел...

Как красив был Гефсиманский сад! Какая луна све­тила над ним! Все было серебряным, словно укрытое снегами далеких северных стран... Он не зря любил это место, собираясь здесь с учениками... Раб первосвященника Малх нес передо мной фонарь, но в этом не было нужды: лунного света было достаточно, и оступался я не из-за темноты. Я всегда надеялся, что умру с мечом в руке, посреди кровавой схватки с римлянами, а при­дется умереть вот так... Но я буду знать, что смерть моя будет первым шагом к освобождению Иудеи. Пусть это будет подобно халакосту — жертвенному всесожжению. А если и не сейчас, то чуть позже, когда римляне начнут грозить Ему, но восстание начнется! И я готов принять от Него смерть... А так хочется увидеть победу... Стоять рядом с Ним над поверженным римским орлом, и дышать с Ним одним воздухом — воздухом жизни и свободы...

Они были на том же месте, где и всегда. Завидев нас, ученики испуганно вскочили и отступили за спину Учителя. Они всегда прятались за Ним... «Кто? — спросил меня начальник стражи.— Я не вижу в темноте». Молча я подошел к Учителю... Никогда еще я не испытывал такого страха и такрй любви одновременно. Раньше я думал, что это невозможно... Я знал, что сейчас слу­чится. И я поцеловал Его, приветствуя и... прощаясь. «Иуда,— сказал Он.— Целованием ли предаешь Сына Человеческого?» И я закрыл глаза, ожидая... «Кого вы ищете?» — услышал я голос Учителя. «Иисуса Назо-рея,— ответил начальник стражи.— Кто ты?» И тут Учитель произнес ИМЯ БОГА... Мои глаза открылись. Стража и рабы Каифы лежали перед Ним ниц, пора­женные услышанным. И лишь я стоял перед Ним, гор­до выпрямившись, и ждал своей участи... Увидев это, Петр выхватил меч. Шагнул вперед и Симон. «Мы ис­кали лишь Иисуса из Назарета»,— прошептал стоящий на коленях возле меня Малх. Петр опустил на его го­лову меч... Затаив дыхание, я ждал, ждал, ждал... Миг наступал... Учитель взял из рук Петра меч и отбросил в сторону. «Оставьте,— сказал Он.— Довольно. Все дол­жно сбыться». Прикоснулся к рабу, исцеляя, сделал знак стражникам подняться... «Каждый день Я был с вами в храме,— сказал Он прячущимся за спины ра­бов священникам.— И вы не поднимали на Меня рук. А сейчас, под покровом темноты, вышли на Меня с ме­чами и кольями, как на разбойника.... Теперь ваше вре­мя, и власть тьмы... Я мог бы просить Отца Моего, и Он дал бы Мне легионы ангелов, но как же тогда сбудется то, что должно быть?.. Делайте свое дело».

... И бежали Его ученики. Связали и увели Его. А я все стоял с гордо поднятой головой. Один, посреди залито­го лунным светом Гефсиманского сада... Я понял, что будет. Но Миг уже прошел, а Час наступал... »

ГЛАВА 6

Листая старую тетрадьРасстрелянного генерала,Я тщетно силился понять:Как ты смогла себя отдатьНа растерзание вандалам?!О, генеральская тетрадь,Забытой правды возрожденье,Как тяжело тебя читатьОбманутому поколенью...

A утром в обитель вошел отряд. Звездин разбудил меня громким, «хозяйским» стуком в дверь. Выйдя на крыльцо, я увидел стоящих перед воротами монастыря всадников с красными звездами на остроконечных шап­ках. Они стояли молча, ожидая, и всполошившиеся бабки крестили их, как истуканов.

— Ну вот и все,— довольно сообщил мне Звездин.— Молодец, Матис. Всех привел, кажется, даже без потерь. Железный мужик. Пойдемте, господин Блейз, я по­кажу вам лицо революции.

Заметив наше приближение, высокий бритый наголо человек с огромным сабельным шрамом на лице соско­чил с коня и, сильно растягивая слова, доложил с харак­терным акцентом:

— Товарисч ком-миссар! Отряд красноармейцев прип-пыл в ваше распоряжение! Потерь нет! Командир отряда Плаудис.

— Проблемы были?

— Мы их решили,— кратко ответил бритоголовый. Разговорчивостью он явно не отличался.

— Разрешите, господин Блейз, представить вам образцового командира Красной Армии — Матиуса Плау-диса. Профессиональный военный, без колебаний перешедший на сторону освобожденного народа. А это — наш долгожданный гость из Британии, господин Джеймс Блейз. Берегите его как зеницу ока, Плаудис. Глаз с него не спускайте.

На мой взгляд, приказ звучал несколько двусмысленно, но спорить я не стал и пожал крепкую руку латыша. У него было странное лицо: обветренное, волевое, ма­лоэмоциональное и совершенно неуместные своей грус­тью глаза. Но в целом он мне понравился. По крайней мере, этот тип людей был мне хорошо знаком. Устал я немного от «неопределенности» русских, про которых еще Достоевский говорил: «Никогда не знаешь, что от него ожидать — то ли в монастырь уйдет, то ли деревню спалит». Простой, профессиональный рубака, надежный и исполнительный, каких можно найти в армии любой страны.

— Бойцы тоже из инородцев? — полюбопытствовал я.

— Нет,— вздохнул Звездин.— Латыши у нас на вес золота. Ульянов не зря называет их «преторианской гвардией». Надежный народ. Мы ставим их на самых ответственных местах: командиры среднего звена, со­трудники ЧК, комиссары... Будь это возможно, только из них регулярные части бы и набирали. Но их мало для такой огромной страны. Приходится прибегать к помо­щи китайских наемников и прочих... сочувствующих нам товарищей из братских, порабощенных стран. У наших-то дисциплина хромает. Ничего, товарищ Троцкий по­рядок в армии наведет, дайте срок... А красноармейцы эти — из перешедших на нашу сторону резервных час­тей, не желающих своей кровью платить за чуждые им интересы буржуев...

— Дезертиры? — догадался я.

— Ну зачем так оскорбительно,— усмехнулся Звездин.— Речь идет о классовом сознании бойцов.

— Не боитесь, что они и ваши «интересы» сочтут не такими важными по сравнению со своими?

— Товарищ Плаудис умеет организовывать железную дисциплину,— заверил Звездин.— К тому же, как я говорил вам, это отборный отряд.

— Понятно,— сказал я.— Когда собираться в путь?

— Не будьте так эгоистичны,— укорил меня Звез-дин.— Бойцам надо передохнуть, набраться сил. Да и ло­шади изрядно притомились. К тому же у меня есть здесь незаконченные дела.

— Дела? — удивился я.— Здесь? Не вы ли еще вчера маялись со скуки?

— А сегодня я — первый представитель рабоче-крес­тьянской власти, прибывший в эти края. И надо всем это накрепко объяснить.

— Почему же вы не сделали это вчера?

— Потому что я не бродячий проповедник, господин Блейз, а представитель революционного народа на вра­жеской территории. И мне еще жизнь дорога. Или вы до сих пор не поняли, в какой старорежимный клопов­ник попали? Попы, недорезанное офицерье, затаившиеся буржуи-кровососы... Здесь много дел... Где мои вещи?

Один из красноармейцев подал ему дорожную сумку. Звездин подпоясался портупеей с огромной деревянной кобурой для маузера, сменил шапку на кожаную фураж­ку и довершил свое преображение золотым пенсне.