А. Веста - Звезда волхвов
Будимир огладил бороду, видимо, этот жест всегда приносил ему успокоение, и быстро собрался для ответа:
– Проповедь Христа, как она обрисована в Новом Завете, имеет мало общего с церковным учением. Христос – революционер и реформатор – взломал изнутри веру своих предков. О том, что он послан лишь к погибающим овцам дома Израилева, он говорил неоднократно, не упоминая при этом никакой другой народ. Все остальное – отсебятина, не имеющая отношения ни к России, ни к русским. Если бы люди внимательно читали даже доступные им источники, у них бы не осталось иллюзий насчет собственного положения подкидышей в колыбель единственного богоизбранного народа. Спросите у любого православного, имеет ли он дома иудейскую Тору, читает ли ее, и получите отповедь, что, конечно же, не имеет и не читает. Тем временем он обязан ее читать!
– Что?!! – почти обиделся Квит. – Это уж слишком!
– Ничего особенного в моем утверждении нет. Тора, иначе «Пятикнижие Моисея», – одна из книг Библии. У иудеев и христиан – одни пророки, одни святые праотцы, схожие обряды и символика.
– Надо же, я этого не знал. Насколько мне известно, у этих учений немного общего.
– При желании из Библии можно набрать два сборника взаимно противоречивых цитат. И если в начале книги «Элохим», то есть Боги, именуют человека своим чадом возлюбленным, то в конце мы слышим только одно: «раб... раб и раб!» Нуждается ли Отец небесный в рабах? Я лично уверен, что нет.
– Вам бы лекции в университете читать! – издевался Квит.
– Мы, язычники, стараемся узнать как можно больше, и чем больше узнаем, тем шире наше чувство родства со всем миром. Мы не воюем с христианами. Мы видим, что русский народ через страдания и боль, через свой пламенный дух сумел перебороть чужебесие. Но все это еще не говорит о том, что его единственное спасение во Христе.
– Вы настроены очень воинственно. Это правда, что вы намерены требовать возвращения высотки, именуемой вами Холм Велеса?
– Да, мы, как правопреемники русского исторического язычества, готовы доказать наше право на сокровища «национального периода» в международном арбитражном суде.
– Боюсь, что в международный арбитраж вы, Будимир, обратитесь нескоро. Сознаюсь, ваша жаркая проповедь возымела на меня действие, но быть последовательным язычником сегодня, должно быть, крайне тяжело.
Будимир удивленно поднял брови.
– А как же! – поднажал Квит. – Язычники обязаны сжигать жен вместе с их умершими мужьями, «избивать старую чадь», то есть убирать престарелых родичей, если доход в семье ниже прожиточного минимума. Истинные язычники «чтут срамные уды, в образ сотворены» и «похищают девиц у воды». Кстати, и Лада Ивлева тоже погибла у воды, вернее от воды.
– При чем тут это? Вы вырываете куски целостного учения, то есть занимаетесь «ересью». По-гречески это слово означает «выбор». Но ереси больше присущи христианству с его запретом свободного познания, «гнозиса». Христианство устояло лишь на жестком запрете развития и познания. Жрецам новой веры везде мерещился рогатый, и любой психиатр знает название этому явлению.
– Да, психиатрия, так сказать последняя инстанция даже для следователей. Позвольте взглянуть на ваш нож, разрешение на ношение имеется?
Перед тем, как протянуть руку к кинжалу в грубых кожаных ножнах, Квит успел мигнуть помощнику, давно караулившему в дверях.
Будимир инстинктивно схватился за нож.
Через секунду ему заломили руки за спину и опрокинули на колени.
– Да, не скоро, не скоро... До арбитражного суда еще далеко, ох как далеко. А вам для начала придется объяснить, как попали пряди волос и подвеска погибшей Лады Ивлевой в ваше становище.
– Не понимаю, о чем речь, – прохрипел волхв, с ненавистью глядя на Квита.
– Волосы изъяты десять минут назад в присутствии понятых из-под объекта, именуемого «древом желания». А подвеска висела на ветвях. Как она там оказалась? Говори!
Будимира силой удерживали на коленях, Квит взял в ладонь густую гриву волхва и, заломив голову, с минуту смотрел в его горящие ненавистью глаза.
– В глаза, в глаза смотри!
С преступниками, отягченными чувством вины, этот прием срабатывал безотказно: особо нервные из «мокрушников» боялись, что следователь читает в их зрачках картину убийства.
– Овечкин Сергей Михайлович, вы обвиняетесь в убийстве с ритуальными целями. И чем скорее вы начнете сотрудничать со следствием, тем больше шансов, что разбирательство не будет слишком тяжелым для вас.
– Ты лжешь... Больше я ничего не скажу.
– В таком случае вы арестованы.
На запястьях Будимира щелкнули наручники.
– Итак, с какого времени ваша секта практикует человеческие жертвоприношения?
Будимир молчал.
– Вы будете отвечать?
– Нет.
– Что вам известно о других сектах подобного толка?
– Ничего. Никаких ритуальных жертвоприношений наша община не проводила.
– Тем не менее на трупе обнаружены улики, не оставляющие сомнений, что это не просто убийство, но убийство церемониальное, культовое...
Квит не договорил, его срочно вызвали в соседнее помещение, где «кантовали» Кощунника. Это была маленькая хитрость, пока Квит отсутствовал, его помощники должны были подготовить арестованного к принятию важного для него решения – сотрудничать со следствием.
По-наполеоновски сложив на груди руки, Квит наблюдал за происходящим в соседнем кабинете, где со скованными за спиной запястьями (видимо, уже успел побуянить), гордо выпятив широкую грудь, Кукер пел героическую песнь собственного сочинения. Сильный голос резонировал столь мощно, что закладывало уши.
– Не ветры степные завыли над долом, не звонкие роги! То рек Святослав из обителей Ирия светлых. К далеким сынам обращался с заветом прощальным: «Не верьте, потомки, лукавым пришельцам, что мягко крадутся, а сами уж точат кинжалы на вольное русское племя. Не верьте лукавым! Лишь злато их бог всемогущий, и нету отечества им, как отечества нету у злата! А если опутает Змиево племя могучего тура, и тропы его источники вспенятся ядом, вы лишь позовите, и предки придут к вам на помощь, И Велес, и Хорс, Поревит и Семаргл легкокрылый...»
– Скажи мне кудесник, любимец Богов, – Квит прервал его вдохновенный речитатив, – что сбудется в жизни с тобою?
Кукер замолк, завертел короткой шеей, пытаясь оглянуться на голос за спиной.
– Развяжите его и оставьте нас одних, – приказал Квит подручным.
– История, мой любезный кощунник, развивается по спирали. – Квит прошелся по кабинету с выражением глубочайшей задумчивости. – Не впервой бунтуют язычники и не впервой сталкиваются с законом. Я готовился к нашей встрече, перечитывал хроники. Прошло без малого тысяча лет с тех пор, как ваш коллега-волхв поднял восстание в Великом Новгороде. Князь Глеб Святославич, ответственный за порядок в тогдашней северной столице, вежливо спросил у волхва-буяна, что тот делает сегодня вечером?
– Многие чудеса совершу! – ответил народный мститель, потрясая палицей, и толпа поддержала его яростным ревом.
Князь усмехнулся подобному туманному прогнозу, вынул из-под плаща меч и снес кудеснику башку. И вправду: чего достоин вещун, который не знает, чем закончит свой день? Разочарованная толпа разошлась по домам, ибо за кем сила, за тем и правда.
– Да, не впервой на Руси терзают язычников каленым железом, – ответил Кукер. – Не впервой обвиняют облыжно в грехах и напастях. Ты-то сам чьих будешь? Кто твои отец с матерью? Какого ты рода-племени? Уж не Змиева ли? Что-то ты больно черен и кудреват! По словам и по делам – ты чужак, что тебе до русской боли? До русских богов?
– А кто ваши боги? Деревяшки?
– «Наши боги – суть образы», – так на дыбе твердил русский волхв зверюге Яну Вышатичу. Все Белозерские волхвы были повешены на дубах этим, с позволения сказать, воеводой. Таковы были цивилизаторы Руси. Видите, даже имя палача для истории сохранили, а имя волхва не сберегли, запамятовали.
Квит заглянул в документы задержанного: бард, самодеятельный поэт-песенник. Творческая личность!
– Ну, уж вас-то, Дмитрий Павлович Курослепов, история запомнит. На сей счет будьте покойны. Куда спрятал труп?!! Труп куда спрятал?!! Кто убивал, говори!!! Говори. В камеру тебя, к паханам, гнида длинноволосая, к утру закукарекаешь, певец! – Квит, выкатив глаза, тряс за грудки Курослепова, но это был лишь прием. Так брали на калган слабонервных, чтобы сократить допросное время.
– Лейтенант! – окрикнули Квита из коридора. – Арестованный Овечкин хочет сделать заявление.
Квит оправил щеголеватый галстук и, совершенно спокойный, вышел в соседний кабинет. Он всегда знал, что допрос задержанного и особенно первоначальное следствие – творческий процесс, и, кроме пещер ужаса, и скрежета зубовного, в нем встречаются и приятные неожиданности, вроде встречного признания.