Николай Свечин - Пуля с Кавказа
Британец стоял, глядя в землю, и щёки его горели румянцем чахоточного.
– Ну?
Благово пнул сундук ногой:
– Вылезай, тварь! У нас смертной казни нет, пойдёшь на каторгу. Иначе Енгалычев пристрелит тебя без церемоний.
Никто не отозвался изнутри.
– Самый последний раз говорю: вылезай! – рявкнул генерал и прислушался. – Нет? Ну тогда получи!
И четырежды выстрелил в середину сундука. Изнутри раздался сдавленный стон. Мак-Кулох не выдержал и зарыдал в истерике. Фохт молча крестился, губы его дрожали.
– Я….я… рапорт на имя… – пробормотал он.
– Да будет вам, Сергей Францевич, – будничным голосом сказал директор канцелярии ВУК. – Багаж не вскрыли? Не вскрыли. Печать цела? Цела. О чём рапорт-то? Ну, повредили немного тару. Пустяк. Эй! Грузите. Куда нести-то, мистер Мак?
Унтер-офицеры отпустили британца, подошли к сундуку и подняли его на руки. Из щелей на пол обильно лилась кровь.
– Погодь! – скомандовал генерал. Подошёл поближе и смачно харкнул на крышку. – Вот! Это тебе за Власова.
Благово приблизился и тоже плюнул:
– А это за Попова.
– Теперь несите. Привет Сент-Джеймскому двору!
Генералы – статский и военный – удалились вместе. По дороге в департамент, в коляске, Павел Афанасьевич спросил:
– Ерёменко раскололся?
– И Ерёменко, и Кановцев. У последнего брат, оказывается, служит в Дербенте на телеграфе. Через него и пересылались сведения Лемтюжникову. Так что, барон оказался прав: тот знает всё о походе.
– Надо предупредить Таубе!
– Поздно. Отряд уже возле горы Эдрас. Молись Богу, Паша…
Глава 18
Покушение
Когда Таубе и Лыков выехали из Гуниба, уже начало смеркаться.
– Не пойму, зачем Лемтюжников прислал нам своё письмо, – громко рассуждал Лыков, ведя Мухаррама ровной рысью бок о бок с бароном. – Не допускал же он, что мы действительно явимся вдвоём к перевалу! Просто решил напустить туману?
– Есть одно объяснение, менее приятное, – ответил Таубе, на скаку вынимая из чехла «винчестер». – Лемтюжникову нужно было выманить нас с тобой из аула.
Под ложечкой у Алексея засосало. Он быстро нагнулся, но успел только взяться за цевьё «берданы», как впереди грохнул выстрел. Пуля прожужжала как шмель и чиркнула сыщика по плечу. Таубе вскрикнул за его спиной. Лыков с похолодевшим сердцем повернулся – барон в струнку выпрямился в седле, схватившись за шею.
– Прячься! – скомандовал Алексей. Они укрылись под нависающей скалой и прислушались. Далеко впереди стучали копыта одиночного коня.
– Уходит на Телетль. Скоро стемнеет; не догоним. Ты как? Он попал в тебя?
– Крови нет, – ответил Таубе, рассматривая ладонь. – Ударило по касательной.
– Айда в Карадах!
Манежным галопом друзья помчались в аул. Сумерки стремительно сгущались. Внезапно Таубе захрипел и повалился на холку своей кобыле. Тут же оправился, остановил бег, торопливо расстегнул крючок воротника и принялся осторожно тереть шею в месте удара.
– Что произошло? – подскакал встревоженный Лыков. – Жжёт или ноет? Лучше бы жгло…
– Шея стала опухать. Будто петлю на горло накинули…
– Быстрее в аул, к докторше!
Они снова понеслись вперёд. Алексей шёл теперь на рысях позади подполковника и не спускал с него глаз. Вскоре тот бросил поводья, схватился обеими руками за горло и стал валиться на бок. Сыщик успел подхватить его сзади за шарф, но слабая ткань лопнула. Тогда он обнял друга, одним рывком выдернул его из седла, посадил перед собой и ещё пришпорил абазинца. Виктор хрипел и прерывисто дышал; он был без сознания. Лыкову пришлось удерживать его левой здоровой рукой, а правой вести коня. Жеребец начал под тяжестью двух седоков замедлять бег. Тогда Алексей встал на секунду, мгновенно обрезал кинжалом торока и сбросил свои чемоданы на дорогу. А потом так жахнул Мухаррама плетью, что тот в один миг домчал до аула.
Лыков осадил коня перед домом Атаманцевой, соскочил с седла, подхватил валящегося барона на руки. Одним ударом ноги выбил калитку, ворвался на двор и принялся молотить сапогом по входной двери.
– Лидия Павловна! Скорее открывайте, это я, Лыков! Лидия Павловна! Очень срочно!
В доме зажглась свеча, дверь распахнулась и показалась Атаманцева в ночном капоте.
– Алексей Николаевич, это вы? Что случилось?
Лыков оттеснил хозяйку плечом, ворвался в тёмный дом и ринулся по памяти в смотровый кабинет. Растерянная докторша бежала следом и светила. Сыщик положил друга на кушетку.
– Кто это? – Атаманцева поднесла огарок. – Барон! Что случилось? Он ранен? Я не вижу крови.
– Контузия в шею. Не понимаю, как пуля могла ударить в мышцу, но не пробить её. Видимо, стреляли из старого ружья, ещё гладкоствольного. То-то пуля так жужжала… Гортань опухает и сжимается, он теряет возможность дышать. Быстрее! Я видел у вас днём пиявок!
«Жевешка» поняла его с полуслова. Она бросилась к окну, схватила большую банку с плавающими в ней пиявками и запустила туда руку.
– Так… пять… Нет, лучше шесть! Посветите мне.
Быстро и без суеты Атаманцева поставила барону шесть крупных пиявок на правую сторону шеи. При свете стало заметным большое красное пятно в месте касания пули. Шея сильно распухла. Подполковник лежал на боку и с трудом дышал. Из горла его вылетали чуть слышные хрипы и свисты. По лбу, высокому и чистому, беспрерывно катились капли пота. Бледное красивое лицо стало быстро синеть и приобрело новое, скорбное выражение. Из барона уходила жизнь…
Атаманцева кинулась во внутренние комнаты. Лыков стоял на коленях перед кушеткой.
– Виктор! Виктор, держись! Дыши, дыши сколько есть сил! Продержись всего десять минут, и пиявки сделают своё дело. Не умирай, слышишь?
Откуда-то вынырнула «жевешка». Она подложила барону под другую сторону шеи свёрток со льдом, потом обняла Лыкова и силой оттащила его к стулу. Усадила, сунула в руки стакан и приказала:
– Пейте!
Тот машинально выпил – оказалось, в стакане был спирт.
– Сидите и молитесь. Больше ничего сделать нельзя. Он или выживет, или умрёт… Если ваш барон продержится ещё четверть часа, то всё обойдётся.
– Ещё как продержится! – без всякого сомнения заявил коллежский асессор. – Он из таких передряг выскакивал!
И тут же ударил себя кулаком по лбу:
– Ну зачем мы поехали в этот Гуниб! Ну зачем он так поздно догадался про засаду!
– Тихо! – одёрнула сыщика докторша. – Будьте мужчиной!
Алексей замолчал, потом подкрался к Таубе и прислушался к его дыханию.
– Он дышит. Едва-едва, но дышит!
Атаманцева опять оттащила его от кушетки.
– Поймите же: вы создаёте излишнее тепло, а ему сейчас нужен холод.
Они молча сидели напротив Таубе и не отрывали от него глаз. Алексей покосился на Лидию Павловну. Капор на ней распахнулся, сорочка съехала с плеча, обнажив грудь, но сыщика это нисколько не заинтересовало… Наконец, синее лицо барона начало снова бледнеть, а затем и розоветь. Потом он вдруг кашлянул и принялся жадно хватать воздух полным ртом. Две пиявки слетели с шеи больного. Атаманцева тут же подскочила и поставила на их место новые. Подполковник открыл глаза.
– Лидия Павловна…Чудо… Где я?.. Где Алексей Николаевич?
– Я тут, – вышел из-за плеча докторши Лыков. – Ты уже разговариваешь. Значит, всё в порядке!
Таубе с трудом поднял руку, потрогал шею под правым ухом.
– Что у меня там? Липкое…
– Не тормоши их. Это пиявки.
– Кто?
– Пиявки, Виктор Рейнгольдович, – пояснила Атаманцева. – Они вам жизнь спасли. Опухоль сняли. Уменьшается прямо на глазах. Часа через два уйдёте отсюда на своих ногах. Я не знаю, откуда Алексей Николаевич знает этот способ, но он вас с того света вытащил. Ещё бы пятнадцать минут, и было бы уже поздно.
– У нас в батальоне так поручика одного спасли, под Кобулетом. Я сегодня днём был у вас на перевязке, увидел банку и вспомнил. А если бы вы меня сюда не вызвали, не знаю, сообразил бы в той суете…
– Пиявки… Какая гадость… – прошептал барон. – Я их с детства боюсь.
Лыков с докторшей одновременно рассмеялись; Таубе тоже улыбнулся.
– Ну, они уже глазки строят, – сказал сыщик. – Лидия Павловна! Оставляю вам этого симулянта. Делайте с ним что хотите. Клизма, говорят, хорошо помогает от контузий… В Пятигорске с началом войны ходило немало таких офицеров; в народе их называли «сконфуженные». А мне нужно идти.
– Куда же вы, Алексей Николаевич?
– Разбираться, кто нас так подставил. А вы, извините, пока бы оделись. А то барон сейчас придёт в себя и… Я за него не ручаюсь!
Атаманцева со смехом выгнала коллежского асессора на улицу. Он быстро добрался до этапного двора, спросил стоящего на часах казака Одинцова:
– Господа офицеры все на месте?
– Господин подполковник вот как с вами уехали, так боле и не появлялись. Прочие все тута.
– Кто-нибудь из них отлучался?
– Так точно. Ротмистр Даур-Гирей вернулись час назад.
