Азазель - Акунин Борис Чхартишвили Григорий Шалвович
– Шеф, это я! – радостно объявил Фандорин, наслаждаясь эффектом.
Эффект и в самом деле превзошел все ожидания.
Иван Францевич прямо-таки остолбенел и даже руками замахал, словно хотел сказать: «Свят, свят! Изыди, Сатана!»
Эраст Петрович засмеялся:
– Что, не ждали?
– Фандорин! Но откуда?! Я уж не чаял увидеть вас в живых!
– Отчего же? – не без кокетства поинтересовался путешественник.
– Но как же!.. Вы бесследно исчезли. Последний раз вас видели в Париже двадцать шестого. В Лондон вы не прибыли. Я запросил Пыжова – отвечают, бесследно исчез, полиция ищет!
– Я послал вам из Лондона подробное письмо на адрес Московского сыскного. Там и про Пыжова, и про все остальное. Видимо, не сегодня-завтра прибудет. Я же не знал, что вы в Петербурге.
Шеф озабоченно нахмурился:
– Да на вас лица нет. Вы не заболели?
– Честно говоря, ужасно голоден. Весь день караулил на почтамте, маковой росинки во рту не было.
– Караулили на почтамте? Нет-нет, не рассказывайте. Мы поступим так. Сначала я дам вам чаю и пирожных. Мой Семен, мерзавец, третий день в запое, так что хозяйствую один. Питаюсь в основном конфектами и пирожными от Филиппова. Вы ведь любите сладкое?
– Очень, – горячо подтвердил Эраст Петрович.
– Я тоже. Это во мне сиротское детство застряло. Ничего если на кухне, по-холостяцки?
Пока они шли коридором, Фандорин успел заметить, что квартира Бриллинга, хоть и не очень большая, обставлена весьма практично и аккуратно – все необходимое, но ничего лишнего. Особенно заинтересовал молодого человека лакированный ящик с двумя черными металлическими трубками, висевший на стене.
– Это настоящее чудо современной науки, – объяснил Иван Францевич. – Называется «аппарат Белла». Только что привезли из Америки, от нашего агента. Там есть один гениальный изобретатель, мистер Белл, благодаря которому теперь можно вести разговор на значительном расстоянии, вплоть до нескольких верст. Звук передается по проводам наподобие телеграфных. Это опытный образец, производство аппаратов еще не началось. Во всей Европе только две линии: одна проведена из моей квартиры в секретариат начальника Третьего отделения, вторая установлена в Берлине между кабинетом кайзера и канцелярией Бисмарка. Так что от прогресса не отстаем.
– Здорово! – восхитился Эраст Петрович. – И что, хорошо слышно?
– Не очень, но разобрать можно. Иногда в трубке сильно трещит… А не устроит ли вас вместо чая оранжад? Я как-то не очень успешно управляюсь с самоваром.
– Еще как устроит, – уверил шефа Эраст Петрович, и Бриллинг, как добрый волшебник, выставил перед ним на кухонный стол бутыль апельсинового лимонада и блюдо, на котором лежали эклеры, кремовые корзиночки, воздушные марципаны и обсыпные миндальные трубочки.
– Уплетайте, – сказал Иван Францевич, – а я пока введу вас в курс наших дел. Потом наступит ваш черед исповедоваться.
Фандорин кивнул с набитым ртом, его подбородок был припорошен сахарной пудрой.
– Итак, – начал шеф, – сколько мне помнится, вы отбыли в Петербург за дипломатической почтой двадцать седьмого мая? Сразу же после этого у нас тут начались интереснейшие события. Я пожалел, что отпустил вас – каждый человек был на счету. Мне удалось выяснить через агентуру, что некоторое время назад в Москве образовалась маленькая, но чрезвычайно активная группка революционеров-радикалов, сущих безумцев. Если обычные террористы ставят себе задачу истреблять «обагряющих руки в крови», сиречь высших государственных сановников, то эти решили взяться за «ликующих и праздно болтающих».
– Кого-кого? – не понял увлекшийся нежнейшим эклером Фандорин.
– Ну, стихотворение у Некрасова: «От ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови, уведи меня в стан погибающих за великое дело любви». Так вот, наши «погибающие за великое дело любви» поделили специальности. Головной организации достались «обагряющие» – министры, губернаторы, генералы. А наша московская фракция решила заняться «ликующими», они же «жирные и сытые». Как удалось выяснить, через внедренного в группу агента, фракция взяла название «Азазель» – из богоборческого лихачества. Планировался целый ряд убийств среди золотой молодежи, «паразитов» и «прожигателей жизни». К «Азазелю» примыкала и Бежецкая, судя по всему, эмиссар международной анархистской организации. Самоубийство, а фактически убийство Петра Кокорина, организованное ею, было первой акцией «Азазеля». Ну, о Бежецкой, я полагаю, вы мне еще расскажете. Следующей жертвой стал Ахтырцев, который интересовал заговорщиков еще больше Кокорина, потому что был внуком канцлера, князя Корчакова. Видите ли, мой юный друг, замысел террористов был безумен, но в то же время дьявольски расчетлив. Они вычислили, что до отпрысков важных особ добраться гораздо проще, чем до самих особ, а удар по государственной иерархии получается не менее мощным. Князь Михаил Александрович, например, так убит смертью внука, что почти отошел от дел и всерьез подумывает об отставке. А ведь это заслуженнейший человек, который во многом определил облик современной России.
– Какое злодейство! – возмутился Эраст Петрович и даже отложил недоеденный марципан.
– Когда же мне удалось выяснить, что конечной целью деятельности «Азазеля» является умерщвление цесаревича…
– Не может быть!
– Увы, может. Так вот, когда это выяснилось, я получил указание перейти к решительным действиям. Пришлось подчиниться, хотя я предпочел бы предварительно полностью прояснить картину. Но, сами понимаете, когда на карту поставлена жизнь его императорского высочества… Операцию мы провели, но получилось не очень складно. 1 июня у террористов было назначено сборище на даче в Кузьминках. Помните, я еще вам рассказывал? Вы, правда, тогда своей идеей увлечены были. Ну и как? Нащупали что-нибудь?
Эраст Петрович замычал с набитым ртом, проглотил непрожеванный кусок кремовой трубочки, но Бриллинг устыдился:
– Ладно-ладно, потом. Ешьте. Итак. Мы обложили дачу со всех сторон. Пришлось действовать только с моими петербургскими агентами, не привлекая московской жандармерии и полиции, – следовало во что бы то ни стало избежать огласки. – Иван Францевич сердито вздохнул. – Тут моя вина, переосторожничал. В общем, из-за нехватки людей аккуратного захвата не получилось. Началась перестрелка. Два агента ранены, один убит. Никогда себе не прощу… Живьем никого взять не удалось, нам достались четыре трупа. Один по описанию похож на вашего белоглазого. Глаз как таковых, у него, впрочем, не осталось – последней пулей ваш знакомец снес себе полчерепа. В подвале обнаружили лабораторию по производству адских машин, кое-какие бумаги, но, как я уже сказал, многое в планах и связях «Азазеля» осталось загадкой. Боюсь, неразрешимой… Тем не менее государь, канцлер и шеф жандармского корпуса высоко оценили нашу московскую операцию. Я рассказал Лаврентию Аркадьевичу и о вас. Правда, вы не участвовали в финале, но все же очень помогли нам в ходе расследования. Если не возражаете, будем работать вместе и дальше. Я беру вашу судьбу в свои руки… Подкрепились? Теперь рассказывайте вы. Что там в Лондоне? Удалось ли выйти на след Бежецкой? Что за чертовщина с Пыжовым? Убит? И по порядку, по порядку, ничего не упуская.
Чем ближе к концу подходил рассказ шефа, тем большей завистью загорался взгляд Эраста Петровича, и собственные приключения, которыми он еще недавно так гордился, блекли и меркли в его глазах. Покушение на цесаревича! Перестрелка! Адская машина! Судьба зло подшутила над Фандориным, поманила его славой и увела с магистрального тракта на жалкий проселок…
И все же он подробно изложил Ивану Францевичу свою эпопею. Только об обстоятельствах, при которых лишился синего портфеля, поведал несколько туманно и даже чуть-чуть покраснел, что, кажется, не укрылось от внимания Бриллинга, слушавшего рассказ молча и хмуро. К развязке Эраст Петрович воспрял духом, оживился и не удержался от эффектности.
– И я видел этого человека! – воскликнул он, дойдя до сцены на петербургском почтамте. – Я знаю, у кого в руках и содержимое портфеля, и все нити организации! «Азазель» жив, Иван Францевич, но он у нас в руках!
