Убийства на водах - Полина Охалова
«Наденьте маски, чтоб я не могла судить о ваших чувствах и читать ваши мысли по выражению ваших лиц и глаз!» — сказала «Радда-бай» неожиданно низким и глубоким голосом.
Большинство из сидящих в зале прислонили к лицам картонные маски с разрезами для глаз и узкой прорезью на месте рта. Печорин успел подумать, что все они стали похожи на господина Горшенкова. Только пара офицеров и гимназист-сосед остались с голыми лицами, так как легкомысленно оставили где-то выданные на входе в зал маски.
Леля начала делать пассы руками, затем, указывая в левый угол зала, изрекла:
— Слышу и чувствую, как тут кто-то думает о письме, которое содержало печальное для нее известие!
Из левого угла послышался приглушенный женский вскрик.
— А отсюда идут волны довольства и счастия, — маленькая факирша указала в направлении, где сидел Раевич. — Но вместе с тем ощущаю чувство тревоги о том, что судьба переменчива. И эта тревога, сдается мне, не напрасна!
— А там — тут она показала рукой в сторону Печорина, стоявшего за стульями последнего ряда, — некто думает о том, что все кончилось и надо собираться в дорогу. Но некто ошибается — ничего еще не кончилось!
Печорин попытался снисходительно улыбнуться, но, по правде сказать, ему стало не по себе.
— А оттуда, о великий Будда! — Леля указала в противоположную сторону последнего ряда, — я чувствую, как оттуда идут волны зла и мрака! Они были сильны, а сейчас слабеют, но остался посеянный ими страх и превеликий испуг. Здесь кто-то испытывает ужас от постоянного столкновения со страшным злом! — в этом месте мелодия фортепьяно, звучавшая до этого под сурдинку, перешла в крещендо.
В зале наступила напряженная тишина, один из безмасочных офицеров кашлянул и завозился, пытаясь разрядить эту мрачную атмосферу. Гимназист громко иронически хмыкнул, и все стали «отмирать», понимая, что перед ними разыгрывается просто еще одно забавное представление, да еще с маленькой девочкой в главной роли.
Но вдруг в заднем ряду один человек из публики стал сползать со стула и валиться на сидящего рядом. Княгиня Лиговская, на колени которой головой упала соседка, при падении потерявшая маску, громко вскрикнула. Двое офицеров с помощью слуг подняли бесчувственную госпожу Горшенкову и, наступая на ноги сидящим, вынесли из зала. Мери велела отнести ее в свою спальню и открыть все окна. Дождавшись, когда мужчины выйдут, она быстро расстегнула платье Горшенковой и смочила ей лоб водой, к счастью, оказавшейся на прикроватном столике.
В дверь постучали и послышался голос Печорина: «Господина Горшенкова мы не нашли, он, вероятно, ушел чуть раньше, но я привел доктора. Он может войти?»
— Нет, нет, — вдруг открыла глаза пришедшая в себя Елизавета Николаевна, — не надо, не надо доктора, умоляю! Мне уже хорошо, я уже в добром здравии, это просто душно, душно было в зале! Здесь воздух и все прошло! — говоря это, она судорожно схватилась за ворот платья и принялась застегивать крючки. Но Мери успела заметить, что кожа под ключицами и на груди мадам Горшенковой была испещрена многочисленными шрамами и язвами.
«Вот почему она носит закрытые платья», — догадалась Мери.
— Елизавета Николаевна, я думаю, вас непременно должен осмотреть доктор!
— Нет-нет, обморок мой уже миновал, и я знаю, в чем причина этих знаков на моем теле, которые Вы успели увидеть. Я знаю, что это и как лечить, мне не надо новых советов докторов, со мной все хорошо.
Мери поняла, что госпожа Горшенкова стесняется своего телесного уродства и не хочет обнажать его перед мужчиной, будь он даже и доктором.
— Ну хорошо, я сейчас велю Аглаше принести Вам свежей воды и уксуса, чтоб протереть виски. Вы полежите тут, а потом Вас кто-то из офицеров проводит домой.
Мери поднялась, а Елизавета Николаевна, взяла ее за руку и умоляюще посмотрела своими прекрасными темными глазами:
— Дорогая княжна, обещайте мне, поклянитесь мне, что Вы никому не раскроете моего секрета! Его знает только один человек — мой супруг, и вот теперь Вы.
— Хорошо, хорошо, обещаю Вам твердо! — Мери решила, что она завтра зайдет навестить Елизавету Николаевну и осторожно попытается поговорить с ее мужем о том, что он должен уговорить жену показаться врачам.
Глава одиннадцатая. Примирение
Несмотря на происшествие с мадам Горшенковой, которое помешало Леле вполне насладиться триумфом своего выступления, гости расходились, довольные вечером. Молодежь осталась танцевать в саду, а публика постарше отправилась по домам, обмениваясь приятными впечатлениями. Особенно поражались талантам маленькой Радды-бай, предрекая девочке большое и необычное будущее.
Печорин, который уже причислял себя к партии ветеранов, шел по бульвару, провожая коллег-докторов Вернера и Мойера. Последний спросил, продолжает ли поручик интересоваться формами безумия и типами безумцев.
— Наверное, Ваш специальный интерес был вызван какими-то особыми обстоятельствами? — спросил доктор, но сразу перебил себя — Ну это я так, по-стариковски любопытствую, простите меня великодушно!
— Да нет, Вы правы, обстоятельства были, но сейчас мой интерес стал уже чисто умозрительным. Я все думаю, доктор, — отчего же люди впадают в это моральное безумие, становятся маниаками? В детстве маменькой избалованы были или просто так им на роду написано?
— Меня самого эта проблема очень интересует, она еще медициною мало исследована. Есть, вероятно, потомственная предрасположенность, а что касаемо маменьки, то, судя по тому, что я читал и наблюдал в своей практике, то скорей наоборот — у таких людей в детстве были родные или наставники, которые их мучили и испытывали от того удовольствие. И взрослые жертвы сих истязаний с одной стороны, мстят, а с другой, — подражают, хотят то же услаждение получить.
— Но такие безумцы-маниаки все же, я полагаю, весьма редки, — вмешался в разговор доктор Вернер.
— Не знаю, коллега, не уверен. Они же по большей части выглядят вполне нормальными и впадают в моральное помешательство только при схождении определенных условий. Думаю, часто их злодейства остаются неузнанными и не наказанными, и душегубы умирают своей смертью, оплаканные ничего не подозревающими домашними. Впрочем, вопрос этот еще совсем не изучен, кто знает. Но такой тип безумия весьма любопытен и многое говорит о природе человеческой. Может, когда-нибудь такие маниаки станут героями романов во французском духе, — рассмеялся Мойер, поднимая шляпу в прощальном жесте, — Спасибо, что проводили, покойной Вам ночи, господа!
Печорин, проводив и доктора Вернера до дому,
