Роберт ван Гулик - Убийство по-китайски: Смертоносные гвозди
Столичный гость наблюдательностью не отличается, заметил судья Ди про себя. Что же он, интересно, не видит, что ему только сорок шесть? Но, поймав свое отражение в зеркале, он понял, что прошедшие несколько дней оставили отпечаток на его лице — борода и виски из черных стали серыми…
Судья разложил на столе стопки бумаг и дал приезжим чиновникам краткие разъяснения по содержимому каждой. Впрочем, когда он дошел до их с Хуном замысла о займах для крестьян, он незаметно для себя оживился и стал подробно, с воодушевлением его объяснять. Приезжие внимательно слушали, но судья быстро заметил, что на самом деле им просто скучно. С еле слышным вздохом закрыв папку, он снова вспомнил слова отца: «А когда ты достигнешь вершины, ты поймешь, как там одиноко…»
Сыщики сидели у очага, устроенного прямо в каменном полу дома стражи. Они вспоминали погибшего Хуна, но скоро разговор как-то сам собой сошел на нет, и теперь все трое молча глядели на пляшущее пламя. Первым заговорил Дао Гань:
— Может, предложить нашим столичным друзьям партию в кости?
Ма Жун поднял на него глаза.
— Забыл, кто ты такой? Не пристало достопочтенному господину главному секретарю заниматься азартными играми!.. Слава Небесам, наконец-то ты сменишь этот свой ужасный кафтан на пристойную одежду!
— Сменю, сменю, когда приедем в столицу, — пообещал Дао Гань. — А ты тоже помни о своем положении, Ма Жун, и не задирайся! Как-никак мы с тобой люди почтенные, пожилые… Смотри-ка, у тебя уже и седых волос сколько…
Ма Жун обхватил колени руками.
— И жирею я что-то, — угрюмо сказал он, но вдруг его лицо осветилось улыбкой. — Ну, ничего. Вы только представьте, каких девочек мы себе найдем в столице!
— Да кто на нас там посмотрит, — мрачно ответил Дао Гань.
Ма Жун глубоко задумался.
— А ты не каркай! — набросился на друга Цзяо Дай. — Что мы, старики, что ли? Ну, и поспим в одиночестве пару ночей, так что ж из этого? Зато уж одна-то вещь от нас точно не уйдет!
Цзяо Дай поднял руку, словно бы в ней был бокал.
— Хорошее вино! — подхватил Ма Жун. — Пойдемте, я вам покажу лучшее местечко в городе!
Друзья вскочили, схватили Дао Ганя под руки и зашагали к воротам.
Послесловие
История о теле без головы основывается на подлинном рассказе из китайской книги по криминалистике XIII века «Тан-инь-би-ши, аналогичные происшествия под сенью грушевого дерева. Учебник криминалистики и юриспруденции». Книга эта переведена мною и издана в Лейдене в 1956 г. В рассказе номер 14 (дело в нем происходит приблизительно в 950 г. н. э.) повествуется о том, как некий купец, вернувшись домой из деловой поездки, нашел мертвое тело своей жены, от которого была отрезана голова. Родственники жены обвинили в убийстве его, и под пытками у него вырвали признание своей вины. Однако чиновник, расследовавший преступление, оказался на редкость проницательным — у него возникли сомнения, и он стал допрашивать похоронщиков, не происходило ли каких-либо подозрительных событий в последнее время на кладбище. Кто-то вспомнил, что как раз недавно один богач заказывал похороны девушки, а гроб с телом показался уж слишком легким; чиновник распорядился вскрыть гроб, и оказалось, что внутри лежит лишь отрезанная человеческая голова. Чиновник сделал вывод, что этот богатый человек сам убил девушку, чьи похороны заказывал, но положил в гроб одну голову, а тело оставил в доме купца. Безголовое тело должны были принять за тело жены этого купца, которую убийца увел с собой и укрыл у себя дома, сделав своей любовницей. В этой истории, впрочем, есть несколько неясных моментов — непонятно, в частности, почему купец не заметил, что тело принадлежит не его жене; такого рода неясности я постарался устранить при работе над этим детективом.
Убийство с помощью гвоздя — один из наиболее известных мотивов китайской детективной литературы. Самый древний источник относится к началу нашей эры: в уже упомянутом сборнике «Тан-инь-би-ши», в рассказе номер 16, говорится о судье по имени Ен Цын, который заподозрил насильственную смерть мужа некоей вдовы, при том что на теле покойного не было никаких следов. Финал — находка гвоздя в черепе — имеет несколько вариантов. В самой старой версии этого рассказа судья Ен Цын замечает рой насекомых на верхушке черепа. В самой поздней версии, датируемой XVIII веком, судья заставляет вдову-убийцу признаться в совершенном преступлении, разыграв в суде настоящий спектакль и заставив ее поверить, что она в аду, перед подземным судом. Этот рассказ называется «У-цзэ-тянь-сы-да-ти-ань» и был издан в моем переводе в Токио в 1949 г. Впрочем, для «Смертоносных гвоздей», написанных для западного читателя, я намеренно выбрал другой финал, основанный на рассказе Г.-С. Стента («Двойное убийство с гвоздем»; журнал «China Review», 1881 г.). Там судебный эксперт осматривает тело, но ничего не находит, и тогда жена советует ему осмотреть череп и специально поискать гвоздь. Судья предъявляет обвинение вдове покойника и немедленно предъявляет другое — жене эксперта, ибо только собственный опыт мог натолкнуть ее на такую мысль. Выясняется, что судебный эксперт — не первый, а второй ее муж; производят вскрытие тела ее первого мужа и находят такой же гвоздь в черепе. Обеих женщин судья приговаривает к казни.
Если в предыдущих повестях судья Ди предстает как гениальный детектив, не совершающий ошибок, разгадывающий самые сложные интриги и наказывающий преступников, то здесь я попытался изобразить его с другой стороны: его расследование заходит в тупик, и он готов пойти на серьезный риск, чтобы докопаться до истины, а в случае неудачи понести наказание. Известно, что почет и уважение, которыми пользовались китайские судьи, относились не столько к ним самим, сколько к Закону, чьим именем они вершили суд, и к Империи, которой они служили. Закон всегда прав, но судья может впасть в заблуждение; и тогда судью должно приговорить к наказанию, как любого другого человека, — судьи не обладали неприкосновенностью и не могли рассчитывать ни на какие послабления. В Древнем Китае действовал принцип «фань-цзо» — принцип обращения приговора: тот, кто возвел ложное обвинение на невиновного, приговаривается к наказанию, которое было уготовано для обвиняемого. Несколько характерных деталей в сюжетной линии с вдовой Лу я почерпнул из книги «Ди Гун Ань», а кроме того, своему развитию этот сюжет обязан многочисленным просьбам моих читателей и читательниц, утверждавших, что в жизни судьи Ди пора бы появиться прекрасному полу.
История Ляо Лень-фан и Ю Гана основана на представлении древних китайцев о том, что добрачные связи позволены только мужчине и только с посторонними женщинами, но никак не с собственной невестой. Связано это было с тем, что отношения со свободными женщинами и куртизанками — частное дело каждого мужчины, но женитьба касается всей его семьи, в том числе и умерших предков, которым следовало торжественно сообщить о помолвке. Считался преступным тот союз, о котором не было объявлено предкам. С незапамятных времен китайцы смотрели на непочтительность к родителям и родственникам как на преступление, «бу-дао», то есть «преступная дерзость». Бу-дао каралось жестокой казнью.
Вообще, поклонение предкам являлось одной из основ китайской религии. В каждом доме имелось особое помещение, в котором стоял деревянный ящик с плитками, символизирующими души умерших предков рода. Глава семьи сообщал предкам обо всех важных событиях, происходящих с ним и его домашними, и, кроме того, душам регулярно приносили в жертву пищу. Так предки продолжали участвовать в жизни рода; родовые связи были превыше жизни и смерти.
Именно культ предков обусловливает то, что осквернение могилы считалось в Китае страшным преступлением и преследовалось по закону. В законодательстве, официально отмененном лишь в 1911 г. при провозглашении Китайской Республики, читаем: «Всякий, повинный в раскапывании могилы, приводящем к выставлению гроба на всеобщее обозрение, получает 100 ударов и подлежит ссылке из родных мест на расстояние не менее 3000 миль. Если же кто, раскопав, как сказано, могилу, далее вскрывает гроб с телом, того следует предать пыткам и смертной казни через удушение» (Да Цин Ле Ли, свод законов Китая, глава CCLXXVI. Перевод сэра Томаса Стантона, Лондон, 1810).
Для понимания личности Лань Дао-гуя нужно хорошо представлять себе, какую роль играл спорт, и в частности борьба, в китайской культуре. Борьба для китайцев была не столько средством самозащиты, сколько составной частью философии укрепления тела и духа человека. В XVII веке китайские переселенцы распространили эту философию в Японии, где и зародилось дзюдо (джиу-джитсу). Что же касается истории вдовы Лу, заинтересованный читатель может найти множество сведений в книге Дж. Нидхэма «Наука и цивилизация в Китае», я же сообщу только, что в Древнем Китае верили в существование женщин-вампиров, колдующих и насылающих порчу левой рукой.
