Алан Гордон - Тринадцатая ночь
Но то был не ветер. Где-то за моей спиной в роще смеялся человек, и мне сразу вспомнилось, что я прибыл сюда потому, что одного человека убил некто прятавшийся в этой роще. Я стоял совершенно открыто именно там, где стоял герцог.
— Клавдий? — осторожно позвал я.
Усилившийся смех показался мне вдруг ужасно похожим на зловещий хохот из моего ночного кошмара. Я вздрогнул и нервно оглянулся в поисках укрытия. Слева, метрах в семи от меня, лежал большой валун. Я шагнул к нему, и тут что-то просвистело мимо моего уха и спикировало вниз, на берег.
— Не суетись, шут, — сказал голос из моего прошлого. — Я хочу посмотреть, как время обработало тебя.
Из своего опыта я знал, что на перезарядку арбалета требуется не менее четырех секунд. Я успел скрыться за валуном между третьей и четвертой секундами: сделал кувырок и, сгруппировавшись, перекатился за каменную громаду. Спустя мгновение что-то лязгнуло по камню.
— Ну надо же, как досадно, — посетовал голос. — Первый раз я промахнулся из-за ветра, а второй — потому что тебе вдруг вздумалось скакать зайцем.
— Кто ты? — крикнул я. — Почему ты пытаешься убить меня?
— Неужели ты не знаешь?
— Я знаю, что ты заигрываешь с адским пламенем, используя это оружие.
— Да что ты говоришь? И почему же? Прошу, объясни!
— Арбалеты запрещены церковью. Выброси его, пока еще не слишком поздно.
Смех, в котором прозвучало искреннее удивление, эхом разнесся между деревьями. Спрятавшись за обломком скалы, обеспечившим мне временную защиту, я оказался слишком далеко от деревьев, чтобы отважиться на второй бросок. Надеясь, что враг выйдет из укрытия, я взял кинжал в правую руку, а нож — в левую, прикидывая, смогу ли нанести удар, прежде чем он убьет меня.
— Какое остроумие перед лицом смерти. Я восхищен. Но для убийства иноверцев сделано исключение, и с точки зрения Рима ты, как мне кажется, вполне подходишь под эту категорию.
— Я такой же добрый христианин, как ты, — возразил я.
— Тогда тебе пора побеспокоиться о твоей бессмертной душе.
Я выглянул из-за камня, и прямо над моей головой в него тут же врезалась стрела, осыпав меня осколками.
— Кто ты? — вновь спросил я.
— Не будь таким занудой, Фесте. Я знаю тебя как облупленного, да и ты меня знаешь. Конечно, я стал постарше, но зато многому еще успел научиться.
— «Мудрый умирает наравне с глупым»![18] — крикнул я.
— Смелые слова. Даже дурак при желании может цитировать Писание. А вот подходящая цитата для тебя: «Что колючий терн в руке пьяного, то притча в устах глупцов»[19]. Все мы умрем, шут, но многие умрут раньше меня, это я обещаю. Да, многие живут за этими крепкими стенами в ожидании смерти. Однако смерть дожидалась твоего возвращения. «Как пес возвращается на блевотину свою, так глупый повторяет глупость свою»[20]. Пусть эта притча станет твоим девизом.
«Поднаторел в Притчах», — подумал я, прикидывая, откуда он может появиться. Я услышал из кустарника звук медленных крадущихся шагов и крепче сжал оружие, собираясь для одного точного удара.
И тут до меня донесся крик Бобо:
— Беги, Фесте!
Всегда надо учитывать возможность импровизации, и я мгновенно бросился влево к роще, нырнул в заросли кустов и перекатился за самое толстое дерево, попавшееся мне на глаза. Издалека донеслись звуки борьбы, крик и треск веток под ногами убегающего человека. Потом все стихло.
Я немного помедлил. Солнце скрыло свой лик за дальними островами, а я все ждал, прислушиваясь, но ничего не слыша. Наконец с оружием наготове я направился в ту сторону, откуда доносился шум схватки. Я ступал осторожно, бесшумно, выслеживая человека, призвавшего меня в этот город. Меч мой спокойно лежал в ножнах — лесок был густоват для поединка на мечах, да я и не слишком искусно владел им. На открытой местности самострел давал ему преимущество, но в лесу с ножом в руке я одолел бы самого черта. Однако никто, похоже, не собирался нападать на меня.
И никто не напал. За четверть часа я сделал всего шагов шестьдесят, но никто так и не попался мне на пути. Мальволио давно ушел, зато я обнаружил Бобо. Он лежал на спине с окровавленной головой и глядел на кроны деревьев. Струйки крови ярко блестели на свинцовых белилах. Я принял его за мертвого, но он скосил на меня взгляд и слабо улыбнулся.
— Все в порядке, вы убедили меня, — прошептал он. — Мальволио здесь.
— Ты сможешь идти? — спросил я.
— Не уверен. Возможно, моя предсказательница слегка размечталась.
Я помог ему подняться, но он упал на колени и опустил голову.
— Пойдем, тебя ждет моя лошадь.
— Проклятие, я все испортил, — простонал он. — Мне же удалось выследить его. Еще шаг, и он был бы у меня в руках. Наверное, зря я раньше времени крикнул, пытаясь спасти вашу жизнь.
— Весьма признателен, спасибо. Зачем ты увязался за мной?
Мы, пошатываясь, вышли из леса, и мне пришлось практически тащить его на себе остаток пути до Зевса.
— Приказ отца Геральда, — сдавленно произнес Бобо. — «Главное, чтобы наш старый плут остался в живых, — наказал он мне. — Если пойдет блуждать один, следуй за ним. Мне не хочется, чтобы он сломя голову бросался в любые ловушки. Он более ценен для меня, чем все остальные, вместе взятые». Вот потому-то я и играл роль защитника. Отвратительно получилось, надо признать.
— Я буду рад поспорить с тобой на эту тему, когда ты оклемаешься.
Зевс глянул на нас с обычной «благожелательностью», но мой грозный взгляд, должно быть, усмирил его, и он позволил нам обоим забраться к себе на спину. Я сцепил руки Бобо у меня на талии и, поскольку он еле держался, сжал их левой рукой, почувствовав, как он содрогнулся от боли у меня за спиной. Я слегка натянул поводья, и Зевс поскакал обратно в город.
На спуске с горы нам встретился Клавдий и при виде нас придержал лошадь.
— Что случилось? — спросила Виола.
— Мальволио пытался убить меня, — сказал я. — Мой приятель помешал ему, но тот, к несчастью, расшиб ему голову.
— Везите его ко мне во дворец, — сразу сказала она. — Я съезжу за лекарем. Попросите Малахия устроить его в восточном крыле.
Миновав городские ворота, мы разделились.
К чести Малахия надо сказать, что, увидев состояние Бобо, он сразу распорядился перенести его в гостевую спальню и уложить в кровать. Препоручив Зевса заботам встревоженного конюха, я отправился за ними следом. Бобо лежал без сознания, его дыхание было неглубоким. Пришла служанка с тазиком воды и салфеткой и начала смывать с него кровь. Удар пришелся ему по самой макушке.
— Должно быть, его ударил высокий мужчина, — заметил Малахий.
— Возможно, — сказал я. — Я не видел его.
Внезапно Бобо вскрикнул и схватил служанку за руку. Она взвизгнула и выронила тряпицу, а Бобо сел и обвел комнату диким взглядом. Увидев меня, он снова лег.
— Извините, милая женщина, — пробормотал он. — Прошу вас, продолжайте, только не троньте мое лицо. Я предпочитаю умереть дураком.
— Подожди помирать-то, пока не пришел лекарь, — посоветовал я.
— Слышали мы об этом лекаре, — проворчал он. — Он прекрасно закончит дело, начатое тем негодяем.
— Он что, будет острить до самой могилы? — прошептал Малахий.
— Почему вы думаете, что могила остановит его? — ответил я.
Появившийся в дверях лекарь недоуменно обшаривал глазами комнату, пока мы все не показали ему на больного. Он обрадованно кивнул и, присев рядом с кроватью, принялся осматривать рану.
— Парень выглядит слишком уж бледным, — заметил он, и Бобо рассмеялся, хотя это явно причинило ему боль.
Лекарь обработал его рану и забинтовал голову. Закончив свое дело, он сказал:
— Больной потерял много крови. Такие удары по голове очень коварны. Он может выжить, но с таким же успехом может и помереть. Если рана распухнет, можно будет выпустить еще немного крови. Очень жаль, что сейчас не весна. Все мои пиявки сдохли, и до оттепели я не смогу пополнить их запас.
— Какой же это лекарь, если он не способен сохранить жизнь даже пиявкам? — воскликнул Бобо. — Ах, господин эскулап, мне до смерти хочется узнать, чем вы лечите больных пиявок?
— А пока чем мы можем ему помочь? — вмешался я, в основном для того, чтобы избежать апоплексического удара у лекаря.
— Присматривайте за ним. Если дыхание станет прерывистым, пошлите за мной. Вина он может пить, сколько пожелает.
— Вот это мне нравится, — прошептал Бобо. — Все говорят, что здесь превосходные погреба. Какой славный эскулап. Беру назад все сказанное о нем раньше.
— Угомонись, — взмолился я. — Если будешь плохо себя вести, я попрошу прооперировать тебя.
— Нет необходимости, нет необходимости, — поспешно заверил лекарь. — Пусть природа возьмет свое.
— Уж она не просчитается, — сказал я, и врач удалился. Я присел у кровати. — Как ты себя чувствуешь? Только по правде.
