Игорь Минутко - Золотая братина: В замкнутом круге

Купчая в руках Алексея Григорьевича мелко подрагивала.

– Тридцать пять миллионов марок за «Золотую братину»… – простонал он сквозь сжатые зубы. – Мерзавец!..

– Сделка, господа, это обоюдное согласие. – Арон Нейгольберг был теперь даже вызывающе спокоен и вместе с тем величествен. – Подчеркиваю еще раз: все сделано по закону.

Граф Оболин буквально пожирал глазами купчую:

– Он точь-в-точь скопировал мою руку!..

– А печать? – спросил Забродин.

– Да, это наша фамильная печать. – В руках Алексея Григорьевича был маленький саквояж. Он раскрыл его, вынул коробку из мореного дуба с инкрустациями, поднял крышку. В коробке лежала круглая печать. – Этой печатью скреплена купчая?

Хозяин магазина взял печать, передал ее бухгалтеру, тот приложил печать к подушечке с чернилами, хлопнул ею по чистому листу.

Все склонились над круглым отпечатком.

– Да, – сказал Нейгольберг, – именно эта печать, как вы видите, стоит на купчей.

– Значит, он все заранее… Сделал точную копию нашей печати. Теперь я многое, многое понимаю…

– Выпейте воды. – Линда протянула Алексею Григорьевичу стакан.

– Благодарю, мадам! – Казалось, граф совершенно успокоился. Сделал несколько глотков, повернулся к хозяину магазина: – Вы не окажете мне одну-единственную услугу?

– Все, что в моих силах, – вежливо улыбнулся Арон Нейгольберг.

– Разрешите взглянуть на «Золотую братину»… – Голос графа Оболина сорвался. – Скорее всего, в последний раз.

Несколько мгновений старик колебался, коротко взглянул на Линду и, что-то прочитав в ее глазах, сказал:

– Что же, господа, прошу!

Вслед за хозяином ювелирного магазина все спустились в подвальное помещение. Лампы оставались включенными, в их ярком свете сервиз на ковре предстал перед вошедшими материализовавшейся сказкой. Кирилл Любин успел отметить, что Забродин, который видел «Золотую братину» впервые, потрясен настолько, что, похоже, не контролирует себя: он вцепился в руку рядом стоящей Линды, и взгляд его лихорадочно блуждал по предметам сервиза… Глаза графа Алексея Григорьевича Оболина наполнились слезами. Он взял за ножки два золотых кубка, осторожно ударил их краями – родился тонкий мелодичный звон. Ударил еще раз и еще – звон стал многоголосым, как будто далеко-далеко заливался бубенец под дугой коренника в русской тройке…

Шедевр, достойный царицы

Глава 20

«Будет сервиз – будет вам и вольная»

Да… Видать, не бывает дорог длиннее, чем через русские равнины. Уже месяц на исходе: двадцать пятого января тронулся санный поезд из Санкт-Петербурга. Так и шли все эти нескончаемые дни: в первой тройке в санях закутанный в соболью шубу граф Григорий Григорьевич Оболин, во вторых санях – золото в кирпичных слитках, следом еще четыре тройки, с провиантом, со слугами, со всем необходимым в дальнем опасном пути. Сопровождала санный поезд охрана – тридцать молодцов-драгун на сильных боевых лошадях, и командовал отрядом молодой полковник Демин. Когда же конец белым бескрайним полям, бесконечным лесным дорогам, постоялым домам с угарной духотой горниц для знатных господ? Когда перестанут маячить перед глазами крупы лошадей, на которых плавится и вновь нарастает сизый иней, и потом, засыпая под жаркими одеялами, видишь их все снова и снова, неотвязно. И в ушах не умолкают бубенцовые звоны под дугами коренников… Измотала дальняя дорога. Скорей бы…

День нынешний снежный, с белесой мглой, мороз поумерил силу. Наметанной рысью идет коренник головной тройки. Полулежит в ней граф Оболин, поверх шубы укрывшись овчиной, – дремлет, глаза прикрыты. Должно, важную думу думает. Подлетел к саням на взмыленном жеребце (с удил хлопья пены летят) полковник Демин:

– Подъезжаем, ваше сиятельство! Вон он, за полем, Катлинский завод.

Приподнялся в санях Григорий Григорьевич, в клубящуюся мглу всмотрелся: очертания бревенчатых стен, сторожевая башня на углу, рядом колокольня церкви. Слава тебе Господи, добрались!.. А знатных гостей уже издалека увидели – ворота распахнуты: милости просим! Влетел санный поезд за деревянные стены – на маленькой площади перед двухэтажным домом, где и контора, и мастерские завода, тесно стало: лошади храпят, пар от них валит, драгуны спешились, перекликаются простуженными, зычными голосами. Поднялся из саней граф Оболин, потянулся, хрустнул суставами – ох и онемело же тело…

А на крыльце уж управляющий Людвиг Штильрах, с черной бородой, в низком поклоне нагнулся:

– Здравствуйте, Григорий свет – Григорьевич! Ждем! Еще вчера вестовой от хозяина нашего наказ привез: встретить. Банька истоплена, столы накрыты…

– Потом банька и прочее, – перебил граф Григорий Григорьевич. – Прежде дело… – Вынул из-за пазухи свиток, лентой перевязанный. – Вот тебе откупная, Демидовым вашим подписанная. Мастер Прошка Седой и три его подмастерья мои теперь.

– И это ведаем, ваше сиятельство, – подтвердил Людвиг Штильрах, все еще в поклоне находясь. Однако откупную принял.

– Ну так и веди к Прошке Седому.

За управляющим, в сопровождении полковника Демина, по тусклым переходам, по скрипучим лесенкам следовал Григорий Григорьевич, щурясь, напрягая зрение, – как в преисподнюю попал после бескрайнего снежного простора. Осторожно держал в руке кожаный мешок. Все трое оказались в закопченной мастерской: низкий черный потолок, горн пышет алым жаром – как вход в царство адово. Чадно, воняет чем-то кислым. А у горна, скованные одной цепью, с кандалами на ногах, трудятся Прошка Седой и его подмастерья – Данилка, Егорка да Васька Лапоть. Шевелятся еле-еле, лениво, угрюмо. Никто не оглянулся на вошедших.

Сел Григорий Григорьевич на лавку у стены, спросил Людвига Штильраха:

– Почто они у тебя как мухи мореные?

Управляющий развел руками, но вздохнул тяжко, и вздох его говорил: «Сам гляди, твое сиятельство».

– Ведаешь ли, Прошка, теперь я твой хозяин, – сказал граф Оболин.

– Слыхали, – ответил Прошка Седой, не поднимая головы, не глядя на своего нового властелина.

Вынул Григорий Григорьевич из кожаного мешка скифскую братину, встал, подошел к мастеру, протянул чашу, спросил:

– Можешь такую же из золота сотворить?

Не спешил с ответом Прошка Седой, долго, сосредоточенно рассматривал братину, потом сказал:

– Сперва железы сыми, боярин.

– Расковать их! – приказал граф Оболин.

Быстро сбегал куда-то управляющий с лицом радостным, вернулся с двумя кузнецами. Те, тоже с лицами довольными, сбили с Прошки Седого и его подмастерьев кандалы, освободили от цепей. Снова стал рассматривать скифскую братину Прошка Седой, и в глазах его затрепетали огоньки, озарился лик изумлением, восторгом, волнением… Наконец молвил:

– Хошь по меди да чугуну мы работаем, но и по золоту изладим.

– А к ней, Прошка, – продолжал граф Оболин, – сотвори золотой сервиз на семьдесят персон. И чтоб братина в нем – как матка с роем пчел, одна семья. Потом… По сей братине сразу видать: от скифов она. Ну а ты сработай так, чтобы понятно было: и братина, и сервиз – из России, из мест зауральских. Сможешь?

Опять не спешил с ответом мастер, думал, склонив голову на грудь. И произнес:

– Ты, боярин, нам тело расковал… – Вздохнул Прошка глубоко. – Душу ты нам раскуй. Для такого дела свобода нужна. Ведь как мы свои работы ладим? Мое мастерство в руках, Данилкино, – он показал на хрупкого, тонкого мастерового, – в глазах: рисунок он по железам точно ведет, линию чует. Егоркино мастерство, – и он показал на мастерового со светлыми волосами, подвязанными ремешком, – в ушах: насечку он по слуху делает, железо, что зверь лесной, выслушивает. А у Васьки Лаптя мастерство… – могучий Васька Лапоть набычил шею, усмехнулся потаенно, – его мастерство в языке.

– Почто в языке? – нахмурил брови граф Оболин.

– А вот почто, – ответил Прошка Седой. – Мы дело проворим, а Васька горн раздувает и песни нам поет. Под них мы работаем посуды наши. Так вот, боярин… Заказ твой велик и почетен. Но чтобы исполнить его по всем законам нашего мастерства, должны мы быть свободными не токмо телом, но и духом. Даруй нам, боярин, вольную, тогда сотворим тебе чудо-сервиз с братиной посередке.

Долго, трудно думал граф Григорий Григорьевич Оболин. И сказал наконец:

– Вот мое решение: будет сервиз – будет вам и воля. Исполните заказ – тотчас вольную подпишу всем четверым. Слово графское даю!

Обвел взглядом Прошка Седой подмастерьев – те, взглядами же, ответили ему: да!

– Что ж, боярин, – сказал мастер, – согласные мы…

Сделал граф знак рукой полковнику Демину, тот вышел. И скоро слуги стали вносить в мастерские золотые слитки-кирпичи, заиграло в них пламя из горна отсветами и солнечными зайчиками.

Путешествие «Золотой братины»

Глава 21

Яхта «Ольга»