Валентин Лавров - Блуд на крови. Книга вторая
Теперь, собравшись к внучке, Варвара Михайловна известила об этом лишь Ивана, наказав, чтоб он внимательней присматривал за домом, а госпожу Боневольскую попросила прогулять для естественной нужды Мими два раза — вечером и утром.
На другой день Варвара Михайловна возвратилась восвояси лишь после обеда. Дома она застала глубокий траур. Госпожа Боневольская словно в шекспировской трагедии заламывая руки и орошая свое чело потоками слез, воскликнула:
— Беда! О, горе черное пришло к нам в дом! Мими уж нет. И хладный прах ее лежит у ваших ног.
Варвара Михайловна огляделась и действительно увидала любимую собачку, безжизненно раскинувшуюся в углу на коврике.
Когда хозяйка пришла в себя, она услышала взволнованный рассказ актерской вдовы:
— Согласно вашей просьбе, пошла я сегодня утром погулять с Мими. Веду ее на поводке. Справляет она нужду, лишь возле тумб желтые пятна оставляет. Вдруг навстречу нам идет высоченный господин. Одно плечо у него выше другого. Лицо узкое, некрасивое. Нос большой, в розовых прожилках. Осклабился этот прохожий, полез в карман, достал кусок колбасы, кинул собачке: «Кушай!» Не успела я что-либо сообразить, как Мими съела колбасу.
Варвара Михайловна сквозь слезы спросила:
— На прохожем была белая шляпа?
Удивилась госпожа Боневольская:
— Какая осведомленность! Откуда вы знаете? Зарыдала еще сильнее хозяйка, но сквозь слезы выдавила из себя:
— И… что дальше?
— Пришли домой. Мими сделалась вялой. Уже на лестнице ее стошнило. Потом она начала дико выть и кататься по полу. Из пасти пошла розовая пена. Минут через пятнадцать собачка испустила последнее дыханье. Лестницу Иван вымыл, а бедная Мими… вот лежит.
Хозяйка с нежностью взяла на руки тельце покойной и вдруг радостно вскрикнула:
— Ах, крошечка, ты еще жива!
…Собака действительно еще дышала. Хозяйка нежно ухаживала за ней, но — увы! Вскоре Мими сдохла — теперь уже по-настоящему. Горе Варвары Михайловны было беспредельным.
— Нет, тут не без коварной причины! — твердила хозяйка. — Это к чему-то страшному.
Вскоре явились предзнаменования еще более ужасные.
СТРАХ
Отплакала хозяйка свое горе, помолилась перед образами и решила, что Господь милостлив и дальше ее жизнь пойдет прежней чередой.
Закончился Рождественский пост. До Нового года оставалось два дня. Варвара Михайловна обещала на праздник посетить дочку на Пресне
И вот в последнюю ночь года ей приснился жуткий сон. Виделось, что она идет полем и ее все время настигает какая-то страшная тень. И тень не простая — дьявола. Потом тень настигла и обволокла чернильной темнотой. А когда словно чуть забрезжил свет, Варвара Михайловна узрела себя молодой. Она лежала на каких-то досках обнаженной до пояса и вокруг ее грудей полыхало пламя, но боли уже не было. И тело ее стало все более раздуваться и как бы покрываться сажей.
С криком ужаса пробудилась Варвара Михайловна. Был ранний час. За окном серел неясный рассвет. Медленно падал крупный снег. Хозяйка быстро оделась, взяла извозчика и покатила на Пресню к родственникам.
Всех переполошил столь ранний визит. Запинающимся голосом Варвара Михайловна поведала свой страшный сон. И пробормотала:
— Попомните мое слово: скоро я умру, и умру не своей смертью.
Как ни успокаивали ее близкие, Варвара Михайловна продолжала твердить свое:
— Конец, дни мои сочтены! Все предзнаменования говорят об этом — и пропажа саквояжа, и смерть Мими, и тень нечистого (тьфу, прости Господи!), и странный сон про обнаженную грудь… Я, пожалуй, нынче ночевать у вас останусь. Дворника Ванюшку предупредила, он за домом присмотрит.
Это было очень странно: обычно родня дружно уговаривала Варвару Михайловну остаться и она не желала соглашаться, а тут — нате вам! — сама захотела.
Через два дня вернулась хозяйка домой. Там верный Иван строго порядок наблюдает. С двух жильцов сумел старый долг за квартиру получить, размел снег вокруг крыльца, песком посыпал дорожку:
— Чтоб, Варвара Михайловна, вам было не скользко преодолевать пространство…
И добавил, понизив тон:
— На самый Новый год, питая отвращение к пьянству, я презрел все кумпании и вышел во двор глянуть за порядком ваших, сударыня, владений. И вдруг вижу, а глазам не верю: идет к нашему крыльцу неизвестный субъект мужеска рода, но вроде бы как по очертанию конфигурации женщина. Я к фигуре: «Кто, дескать, такой и что тут желаете?» Сей субъект отвечает нежным, как бы бабьим голосом: «Пардон, я ошибшись». Хотел его схватить, а он мне в глаза табак бросил и вышиб из меня слезы и полное неведение.
— В полицию сообщил, Ванюшка? — дрожащим голосом спросила хозяйка.
— Без вашего регламента не имел на то оснований! Сбегать?
— Теперь, думаю, поздно. За верную службу на, возьми… — и Варвара Михайловна протянула Ивану пять целковых из денег, которые тот получил от жильцов.
В тот же вечер Иван с восторгом рассказывал всем постояльцам о своем героизме. Те дружно согласились: «Дело с переодетым фигурантом нечистое. Жаль, что его не поймали!»
Теперь уже не только Варвара Михайловна, но и все жильцы испытывали чувство страха.
ДЫМ
21 января 1893 года крестьянка Мария Костина, снимавшая две комнатушки в собственном владении дворянки В.М.Карепиной, лежала поутру в постели. На улице было морозно и трудно было вылезти из-под одеяла. Мария рассчитывала время суток по колокольному звону соседнего Рождественского монастыря. К ранней литургии созывали давно, а по окончании службы колокола еще не слышно было. Из этого Мария вывела, что сейчас уже возле часов восьми.
Вдруг покой ее был нарушен самым необычным и тревожным образом. Кто-то сильно долбил в дверь и кричал: «Мария, Мария, скорей отвори!»
Она быстро сунула ноги в валенки, накинула на голое тело бараний тулуп и поспешила в прихожую:
— Кто там?
— Это я, — раздался громкий тревожный голос. — Архипов Иван, дворник. Скорее открой, горим! Пожар!
Мария быстро стукнула по щеколде, распахнула двери. Иван был страшно взволнован, что-то говорил о том, что из комнаты барыни валит сильный дым, что надо что-то делать, а что именно, он, Иван, сообразить не может, потому как сам во время сна наглотался дыма. Мария мгновенье подумала, потом сказала:
— Стой тут в прихожей, я хоть малость облачусь!
Она поспешила в комнату и сбросила прямо на пол тулуп с плеч, между раздвинутых занавесок Иван увидал ее белое тело с небольшими крепкими грудями. Мария натянула на себя зеленое байковое платье, крикнула:
— Иди сюда!
Когда Иван вошел, весь дрожа от возбуждения (Мария давно ему нравилась), девка сказала:
— Ванька, а что-то ты ко мне прибежал? Я-то вить в другом флигеле, у вас там есть суседи поближе.
Иван помялся. Он, честно говоря, и сам не знал, почему прибежал именно к Марии. Потом произнес:
— Ты завсегда рано подымаешься, а наши жильцы подолгу дрыхнут.
— А не сгорят?
— Не должны, по всему вероятию. В хозяйкиных комнатах дым валит, а огня не видать пока. Готова? Ну, побегли шустрей.
Они пришли в кухню, где жил Иван. Далее, в комнаты хозяйки, двери были закрыты изнутри. Пахло гарью, тянуло дымом.
Иван бросился к дверям, стал долбить в них кулаками:
— Барыня, барыня! В ответ — молчание.
— Ванька, брось руки отбивать, — сказала Мария. — Иди-ка ты в участок и заяви. Тут дело нечистое.
Иван почесал в затылке и отвечал:
— И то!
Он медленно натянул на себя башлык, надел шинель и отправился в полицейскую часть. Дежурный офицер накричал на него:
— Из-за всяких пустяков полицию беспокоить? Разбаловались!
Офицер был не в духе. Ночью в участок привели буянившего господина, избившего сначала извозчика, а затем и вступившегося за него городового. Офицер накричал на хама, а затем без лишних разговоров закрыл его в кутузку. Лишь ближе к утру выяснилось, что арестант — племянник генерал-губернатора. Буян с извинениями был выпущен, посажен на извозчика, которому дали приказ доставить господина домой без взимания платы.
Теперь офицер боялся взбучки за свою излишнюю строгость к лицу высокопоставленному. Впрочем, смягчившись, он посоветовал Ивану:
— Иди к городовому. Скажи, что я приказал ему явиться на место происшествия и разобраться в случившемся по всей форме.
Иван поплелся искать городового.
Тот стоял на посту. Иван передал ему устный приказ офицера.
Фамилия городового была Кунявин. Это был человек среднего роста, с широченными плечами и обветренным лицом, с рвением несший свою нелегкую службу.
— Ты, дурья башка, посмотрел бы прежде, чем бегать в участок! — Кунявин выразительно постучал себя по голове. — Вот наперлось в Москву всякой деревенщины! Ну, поворачивай живей. Побежали!
Кунявин действовал решительно. Едва он ворвался в дом, в котором уже никто не спал и на лестнице толпился народ, как крикнул:
