Джанет Глисон - Чаша Бланшара
— Я ничего об этом не слышал. Наверняка кто-то из бродяг продал все за несколько шиллингов, — ответил мистер Мэттью, медленно кивая головой и скорбно сложив губы. — Хотя за пистолет можно было получить по меньшей мере пять гиней.
— Этот разговор меня совсем расстроил, чувствую, как начинает болеть голова, — прошептала миссис Тули. — Пожалуйста, будьте так добры, извините меня.
Не успел ужин слуг завершиться, как с военной точностью на них навалились последние ежедневные обязанности. Поскольку миссис Тули удалилась на покой, помочь Агнесс и Дорис с подачей блюд наверх было некому. Пэтси отправилась наводить порядок на туалетном столике Лидии, доставать ее ночную рубашку и уносить вещи, требующие ее внимания. Джон и Филипп, нагруженные корзинами с углем, поддерживали огонь в гостиной, библиотеке и столовой, затем переоделись в вечернюю форму, для того чтобы подать ужин хозяевам. Нэнси вооружилась тремя медными грелками, наполненными горячими углями, и тремя свечами, которые будут гореть ночью. В каждой из спален Бланшаров она задернула тяжелые бархатные шторы, разобрала постели, добавила угля в камины (ранее разожженные Филиппом) и убедилась, что все горшки на своем месте.
Тем временем мистер Мэттью вынул ночную рубашку и колпак Николаса и, положив их греться, приготовил все, что требуется для утреннего туалета хозяина: аккуратно сложил полотенца, достал бритву, мыло и кисточку для бритья из волоса барсука. Затем провел пальцем по краю тазика для умывания, чтобы убедиться, что там не осталось следов грязи. После чего отнес несколько предметов одежды вниз, в буфетную, чтобы Джон их вычистил и выгладил.
Закончив с этим, мистер Мэттью занялся более приятными обязанностями: с торжественностью королевского слуги он водрузил графин с кларетом на серебряный поднос и отнес его наверх, в столовую. Осторожно поставив графин на сервировочный столик, он снял нагар со свечей на стенах и зажег свечи в подсвечнике на столе. Затем, выйдя на лестницу, крикнул Джону и Филиппу, чтобы те поторопились, и занял свой пост у двери, готовый созвать семью.
Во время приготовлений к ужину начался сильный ливень. Агнесс, оторвав взгляд от подносов с едой, взглянула на крупные капли, стекающие по стеклу. Из кладовки вышла Дорис с маслом в руках. В этот момент раздался нерешительный стук в кухонную дверь.
— Посмотреть, кто там? — спросила Дорис, повернувшись к двери.
— Нет, — сказала Агнесс, преграждая ей путь и яростно краснея, поскольку была уверена, что это Томас Уильямс, и ей не хотелось давать повод для сплетен среди прислуги. — Я позабочусь о двери. Оставь масло, иди в посудомоечную и начинай чистить кастрюли. Я здесь и без тебя управлюсь.
В одном Агнесс не ошиблась: за дверью действительно стоял Томас Уильямс, но он был не один, рядом с ним находился некто, приведший ее в большое смущение.
В абсолютной тишине Агнесс удивленно переводила взгляд с одного гостя на другого и не могла вымолвить ни слова.
— Ну, миссис Мидоус, плохо вы нас встречаете в такой ненастный вечер. Если вам нечего сказать, то, может быть, мы войдем и сядем, пока вы подыщите слова. Я нашел своего спутника на вашем пороге. Он совершенно промок, и ему немедленно нужно согреться и поесть.
Агнесс почувствовала, как от ее щек отливает кровь.
— Да, вам лучше войти, — сказала она.
ГЛАВА 25
Томас Уильямс переступил через порог, а за ним вошел посиневший от холода круглощекий мальчуган с темными глазами лет десяти. Его темные кудрявые волосы, совсем как у матери, прилипли ко лбу, и вода, стекая с них на промокшую одежду, оставляла лужи на полу.
— Питер! — воскликнула Агнесс, прижимая промокшего сына к груди. — Что могло случиться? Как ты попал сюда?
Между приступами дрожи Питер объяснил, что, после того как миссис Кэтчпоул написала Агнесс письмо, состояние ее значительно ухудшилось. Ее сестра была слишком занята, ухаживая за больной, чтобы еще присматривать и за ребенком. Поэтому она посадила Питера в дилижанс и заплатила кучеру, чтобы он проводил его до Фостер-лейн. Но, когда они приехали в город, кучер сказал, что у него другие важные дела и времени провожать Питера нет. Его оставили недалеко от Фостер-лейн, в месте под названием Стрэнд, и сказали, что он легко доберется пешком.
— Подлец! Негодяй! — возмутилась Агнесс, раскрасневшись от гнева. — Бросить беззащитного ребенка! Как бы я хотела добраться до этого мерзавца…
Тем временем она стащила с Питера промокшую одежду, завернула его в одеяло и стала греть бульон.
Она как раз намазывала маслом толстый кусок хлеба, когда в кухню вошла миссис Тули в поисках ложки для своего эликсира. Экономка была в ночной рубашке, на ее плечо свисала седая косичка. Она водрузила на нос пенсне и изумленно уставилась на Томаса Уильямса и ребенка, завернутого в одеяло из конского волоса и сидящего у огня. Затем она перевела недоумевающий взгляд на Агнесс, чье лицо излучало больше тепла, чем ей когда-либо приходилось видеть. Цвет же лица миссис Тули, напротив, из бледного стал серым, таким же как ее косичка.
— Миссис Мидоус, — произнесла она дрожащим голосом, — мне нет необходимости напоминать, особенно вам, что слугам в этом доме не разрешается принимать никаких гостей! Этот мужчина не работает в доме, равно как и ребенок. Надеюсь, вы сможете дать разумное объяснение их присутствию и позаботитесь, чтобы их немедленно здесь не было. Вы знаете, что я приболела. Как могли вы совершить такой непростительный поступок? Я думала…
— Могу я представить вам мистера Томаса Уильямса? — перебила ее Агнесс. — Он один из ремесленников в мастерской мистера Бланшара и пришел, чтобы сообщить мне кое-что, касающееся Роуз и пропавшей чаши для охлаждения вина. Вы знаете, что я помогаю ее вернуть.
Но миссис Тули только слегка подобрела, и ее голова качалась на шее, как лист на ветру.
— А ребенок?
Агнесс налила немного бульона в чашку.
— Мистер Уильямс подобрал его на пороге и привел сюда, потому что малышу некуда было больше идти, — сказала она.
Агнесс протянула чашку Питеру, которого так напугали строгость и недоброжелательность миссис Тули, что он отказался есть и безвольно свесил руки.
— Он подобрал его на пороге? Тогда позвольте вас спросить, мистер Уильямс, кто внушил вам, что кухня одновременно является приютом или больницей для найденышей? — заикаясь, спросила экономка.
Агнесс, красная как рак от переживаний, взяла ложку и попыталась уговорить сына съесть хоть немного горячего бульона.
— Разумеется, мне такое и в голову не приходило, мадам, — ответил Томас Уильямс, избегая встречаться взглядом с Агнесс. — Я только хотел помочь. За ребенком хорошо присматривают, но так вышло, что он потерялся. Я подумал, что мы можем его ненадолго приютить, а потом решим, куда его отправить.
— Ваши филантропические склонности достойны всяческой похвалы, сэр, — сказала миссис Тули, выпрямив спину и сжав губы так, будто ей пришлось отведать уксуса. — Но кто дал вам право распространять их на мою кухню? Вне всякого сомнения, у него полно вшей и всяких других насекомых. Дорис завтра придется выскребать здесь все с каустиком… Если ты знаешь, что для тебя лучше, мальчик, ты заберешь свои вещи и уйдешь, — продолжила миссис Тули, внезапно повернувшись и обращаясь непосредственно к Питеру. Тон у нее был ледяной. — Иначе мне придется послать кого-нибудь из лакеев за стражником.
— Нет, я этого не позволю, — заявила Агнесс, поворачиваясь к экономке. — Если уйдет он, с ним уйду и я.
— Простите? — воскликнула миссис Тули. — Что вы хотите этим сказать, миссис Мидоус? Вы что, совсем с ума сошли? Какое вам дело до этого бродяжки?
— Если хотите знать, этот мальчик — мой сын, — твердо сказала она. — Женщина, которая присматривала за ним, заболела и больше не может держать его у себя и поэтому вернула его мне. Под дождь я его не отправлю. Если уйдет он, уйду и я.
Миссис Тули ахнула и покачнулась. Оперевшись о стену одной рукой, чтобы устоять на ногах, она другую прижала ко лбу. Когда она снова заговорила, ее голос звучал гораздо тише.
— Разумеется, эти глаза, волосы… я должна была догадаться. Почему я не догадалась?
Когда миссис Тули разобралась в ситуации, ее огорчение не только не уменьшилось, а, наоборот, возросло. Она слишком закоснела в раз и навсегда установленных порядках, и даже маленькое отступление от них было немыслимо. Но странно, она чувствовала себя неловко, отдавая нужные распоряжения.
— То, что он ваш сын, не означает, что ему можно здесь остаться, — заявила она, теребя карман в поисках своих солей.
— Но что вы будете делать, миссис Тули? — резко спросила Агнесс. — Пошлете его в работный дом или на улицу?
Миссис Тули открыла шкатулку со своими солями и шумно понюхала.
