Евгений Сухов - Заговор русской принцессы
— Губы откусишь! — воспротивилась Луиза, но уже через секунду сникла под натиском русского государя.
Подхватив Луизу, он понес ее на кушетку и, продолжая целовать, полез руками под платье, уверенно расправляясь с многочисленными застежками. Девичье бедро было гладким, упругим. Его так и хотелось попробовать наощупь.
— Ой! — вскрикнула Луиза. — Ты меня ущипнул!
— То ли еще будет, милая!
Петр Алексеевич хапнул ее губы и долго держал во рту, пока, наконец, Луиза не сомлела и не отдалась на волю государя.
* * *Устав от любви, Петр Алексеевич возлежал поверх атласных одеял. Длинный, худой, остроносый, разбросав руки по сторонам, он напоминал подбитого журавля. Вот, кажется, отдышится птичка да и вознесется к самому потолку.
Губы графини Корф невольно тронула довольная улыбка. А царь Петр хорош! Кто бы мог подумать, что он может быть таким страстным. И это несмотря на то, что адюльтер, произошедший между ними, оказался очень стремительным, а своим нетерпеливым поведением царь больше напоминал подростка.
Впрочем, это была едва ли не главная черта в его характере. За что бы ни брался Петр, он все проделывал резво: быстро вкушал, разбрасывая ошметки еды по всему столу, передвигался скорым шагом, интенсивно размахивая руками. Поговаривали, что если дело доходило до любви, то свою избранницу он брал в самых неожиданных местах, не удосуживаясь предварительными ласками.
И все-таки произошедшее выглядело удивительным. Несмотря на свой немалый любовный опыт, графиня была вынуждена признать, что прежде с ней подобного не случалось. Именно в нетерпеливости Петра заложена та новизна, которой ей не хватало в последнее время.
Прелюбодеяние отняло у государя много сил, и он, распластанный, слегка посапывал, смешно задрав нос кверху.
Приподнявшись, Луиза внимательно всмотрелась в Петра Алексеевича. Его лицо выглядело на редкость спокойным, выразительным, даже где-то красивым. Как это ни странно, но спящий Петр выглядел даже поинтереснее бодрствующего. Он без конца носит какие-то маски: то бывает зол, а то вдруг становится весел до невероятности. Может предаваться и необъяснимому унынию, но всякий раз его лицо приобретает заметную асимметрию — правый уголок рта заползает вверх, так что невозможно получить полное представление о его внешности.
И вот сейчас, в безмятежном состоянии, черты лица его сгладились, и Луиза признавала, что он был по-мужски красив.
Неожиданно Петр пробудился. Открыв глаза, некоторое время смотрел прямо на склонившуюся перед ним Луизу, после чего невесело пробубнил:
— Не налюбовалась еще?
Стараясь скрыть смущение (кто бы мог подумать, что она еще его не растеряла), произнесла нарочито равнодушным голосом:
— А тебя разве это тревожит, Питер? Может, ты боишься в меня влюбиться?
Петр оглядел свое голое тело. О привлекательности говорить не приходилось. И чего только в нем бабы находят?
Подтянув простыню на ноги, произнес опечаленно:
— Как не бояться! Была у меня одна, так всю душу вымотала, что до сих пор отойти не могу. — Сузив глаза, спросил: — Ты не из таковых?
— Я совсем другая, Питер, — заверила Луиза. — Неужели ты этого не понял?
В глазах Петра вспыхнул озорной огонек. В нем просыпался аппетит.
— Да как не понять? — буркнул Петр Алексеевич. — Понял сразу, как увидал. Так чего же ты меня так долго мучила?
Изящная ладонь Луизы легла на плечо Петра, ненавязчиво скользнула по руке и направилась к груди. Вот он какой Питер — самый настоящий мужлан в царском обличье. С такой породой мужчин ей приходилось встречаться только в юности, когда она была бедна и не имела право выбора.
Графиня не сомневалась в своем искусстве дарить ласки. Они одинаково эффектно действуют как на обыкновенных кучеров, так и на королей.
Петр Алексеевич закрыл глаза, уносясь в царство блаженства. Всего лишь негромкий стон свидетельствовал о том, что в сей раз его душа забралась почти под самую пуповину неба.
* * *Пошел шестой день пребывания Петра Алексеевича в доме Луизы. Царь Петр был не из тех мужчин, что способны проводить с женщиной две ночи кряду, но на этот раз все происходило иначе. Он просыпался только для того, чтобы овладеть Луизой. Затем уходил на кухню, чтобы испить пива для восстановления сил, поглазеть с минуту в распахнутое окно: мол все ли хорошо в государстве. Потянется разок, разминая утомленные конечности, и вновь с головой окунается в плотскую радость.
Было похоже, что Петр позабыл обо всем. Даже Потешные баталии, ради которых царь откладывал самые серьезные дела, его уже не манили. Трижды заявлялся любимец Лефорт. Первый раз зашел поинтересоваться о том, так ли Луиза хороша в постели, как это может показаться со стороны. Второй раз визит состоялся вечером: любимец сообщил, что дворец переполнен гостями, среди которых и три его кузины, к которым Питер когда-то питал интерес. И, не дождавшись от царя определенного ответа, ушел. Третий визит был еще более коротким. Едва перешагнув порог дома, Лефорт услышал могучие вскрики государя и тотчас догадался, что в сей час ему не до праздных разговоров.
* * *Весть о новом увлечении государя разнеслась по Москве стремительно. Даже в самой захудалой лавке знали о том, что у Петра Алексеевича объявилась новая любовница, что он оставил государственные дела, все время отдавая амурным забавам. А потешные полки, лишившись своего родителя, оставались ныне бесхозными и занимались тем, что палили из мушкетов по воронью, вдруг странным образом слетевшемуся со всей округи в Москву.
Прочей челяди за прошедшие несколько дней увидеть государя посчастливилось только однажды — когда он выходил в сад, сорвать яблоко. Заприметив выглянувшего из-за забора Меншикова, царь прокричал ему в окно, чтобы в следующую среду потешные полки строились на озере, где сам Петр будет непременно. Не дождавшись ответа, задернул занавески, словно пропал.
По словам бояр, преданно карауливших его в дверях, государь Петр Алексеевич изрядно сдал телом. Его так шатало от усталости, что он передвигался от одной яблони до другой, цепляясь за кусты.
Было отчего беспокоиться! Если дело так пойдет и далее, то иноземка иссушит царя до смерти.
Кто не беспокоился о здоровье государя, так это только старый Христофор Валлин, чья коморка располагалась как раз под спальней графини. Затаившись, он не без удовольствия вслушивался в поскрипывание кровати, понимая, что с каждым стоном царь Питер все сильнее прикипает к графине.
Так что будет чего отписать министру!
Похоже, что русский царь въехал в хоромы Луизы надолго, а однажды обмолвился о том, что подарит ей новый дом — каменный. Глядя на идиллию, неожиданно возникшую между царем Петром и иноземкой, почему-то верилось, что государь способен остаток жизни провести в объятиях фаворитки. А то и вовсе подвинуть законную супругу с престола…
Вот тогда заживут возлюбленные сладенько!
* * *Потешные полки, как и было оговорено, разбившись на два враждующих воинства, подошли к озеру. Отстояли положенное время, дожидаясь главнокомандующего Петра Алексеевича с генералиссимусом Ромодановским, а потом, узнав, что царь по-прежнему милуется с немкой, вяло помахав саблями, разошлись.
Без государя оно как-то не воюется. Не тот кураж!
После чего дружно, слившись в единый поток, потянулись к трактирам (благо, что в Преображенском селе их было немало), где, как правило, оставались до самого утра, чем неимоверно радовали хозяев.
Лишь на десятый день государь почувствовал вкус к делам. Вышел на крыльцо и повелел позвать генерала Лефорта.
Любимец явился тотчас. Как всегда шумный и невероятно веселый, он долго тискал своего лучшего друга Питера за плечи, как если бы их последняя встреча состоялась в позапрошлом веке, а потом повел в своей дворец — отмечать «возвращение государя».
Однако разочарование случилось уже после первого часа общения. Петр Алексеевич неожиданно заскучал, отвернулся от всех предложенных девок, а потом, не взирая на протесты любимца, направился к дому мадмуазель Луизы.
Глава 16 ТАЙНЫЙ ГОСТЬ
Поздно вечером в дом Валлина постучали. Приоткрыв дверь, барон увидел человека в темном плаще. На голове визитера широкополая шляпа, скрывавшая лицо. Обычно так одевались бродячие артисты, нередко приезжавшие в Москву. Барон хотел было прогнать с порога бродягу, но тот слегка приподнял шляпу, показав сухощавое лицо.
— Проходи, — смущенно произнес Христофор Валлин, впуская полуночного гостя.
Выглянув за дверь, хозяин осмотрел калитку, придорожные кусты, подступившие вплотную к дому. Ничего настораживающего. Потревожил порыв ветра верхушки яблонь, да и сник. А у самого крыльца едва различимый шорох — то ночная тварь!
