Алексей Фомичев - Сам без оружия
Впечатленный гневной тирадой режиссера Щепкин как-то пропустил упоминание о гримере и художнике. Состояние Зинштейна его заботило куда больше. Этак и до истерики дойдет, а она точно ни к чему.
— Вы… вы… деньги!.. О боже! — Зинштейн сжал кулаки. — Вы украли эти деньги! И теперь нас ждет тюрьма! Каторга! Это невыносимо!
— Сергей Михайлович, придите в себя! Какая тюрьма? Деньги мои! И я их вкладываю в дело! Приедем в Москву, попросите свежих столичных газет. Увидите заметки о начале съемок нашего фильма. Какой же вор будет кричать об этом на всю страну?
Щепкин положил руку на плечо Зинштейна, заставляя его замолчать.
— Да, небольшие накладки с персоналом. Но это мелочи. Что мы, не найдем оператора? Или гримера? Что до Дианы… вот увидите, как раскроется ее талант! Вы же это сами признали! Ну?
Упоминание о газетах и Диане немного успокоили режиссера. Тот искательно покосился на Диану и вновь получил обворожительную улыбку. Слабый румянец выступил на щеках Зинштейна.
— Но придется начинать сначала!
— У нас еще есть время! Актеры есть, персонал наберем. Дадим телеграмму в газеты Владивостока о том, что нужны специалисты. Хоть один-то там есть, уверяю вас! Это я знаю наверняка! Не стану же я вкладывать такие деньги в пшик?!
— Откуда вы можете знать?
— Я бывал во Владивостоке и занимался делом, связанным с синема, — спокойно объяснил Щепкин. — Кстати, что такое бок-офис, и я знаю.
— Но сценарий! Мне надо писать сценарий, а времени все меньше! Я хотел начать работу, однако и художник слабоват. Вот его творение.
Зинштейн вытащил альбом, раскрыл его. На одной странице был нарисован столик в купе, причем вполне неплохо. На второй человек в длинном плаще. Во всяком случае, Щепкин и Холодова так решили. Однако даже им было видно, что автор шаржа явно недосидел на уроках, поэтому рисунок вышел, мягко говоря, слабым.
— Пусть этот ваш Микеланджело рисует предметы. А рисовать людей наймем другого, это тоже не проблема.
Щепкин отложил альбом, внимательно посмотрел на Зинштейна.
— Сергей Михайлович, дорогой, давайте договоримся так. Все, что вам нужно для работы, мы организуем. Наш Георгий и впрямь достанет что угодно, только объясните толком. Вы пишите сценарий, работайте с актерами. Вот Диана в полном вашем распоряжении. Будет брать у вас уроки… мастерства. Вас же я попрошу меньше нервничать и переживать. Договорились?
Зинштейн тяжело вздохнул, одарил Щепкина тяжелым, совсем не подходящим ему взглядом, покосился на Диану.
— Попробую. А вы попробуйте не врать мне больше.
Капитан засмеялся.
— Идет!
Когда они вышли из купе, Диана прижалась к Щепкину и зашептала:
— Кажется, наш гений перенервничал. Как бы не сорвался опять.
— Вот и проследи за ним. Поговори, успокой, очаруй. Чтобы больше не думал о ерунде. Он нам нужен сейчас, да и потом тоже.
Диана отстранилась от Щепкина, прищурила глаза.
— Хороший совет вы даете, Василий свет Сергеевич. А ну как и правда очарую! Забудет наш режиссер и о сценарии, и о фильме. А?
— А ты не в ущерб работе.
— А ревновать не будете, господин меценат? А то еще на дуэль вызовете Сереженьку!
Капитан покачал головой.
— А ты не увлекайся. Особо так… — он посмотрел по сторонам. — Кстати, скоро Москва. Надо подготовить шифровки. Где там наши дилетанты? Как бы американца совсем не споили!..
3
Поезд сбавил скорость, минуя небольшой подъем. Мелькание деревьев и столбов за окном стало медленнее, глаза смогли различить даже узкую тропку, петлявшую между кустарников.
Сидевший в своем купе Скорин прислонился лбом к стеклу, ощутил приятный холод и расстегнул верхние пуговицы рубашки. Жарковато стало. Проводник топит немилосердно, все угодить хочет пассажирам.
А скорость падает. Можно выйти в тамбур, открыть дверь и прыгнуть вниз, на покатую насыпь. Земля мягкая, удержит. А потом в лес и поминай как звали. Если Зинштейн разболтает легавым, что художник Гриша вовсе не художник, Щепкин и его дружки захотят узнать, кто же тогда на самом деле этот Скорин. Придумать историю? А поверят? И что потом? Жаль, до Щепкина так и не добрался. Подстеречь бы его сейчас…
Так что, прыгать? Поезд едва ползет, но после подъема вновь наберет скорость. Потом будет поздно, можно и ноги переломать, и шею свернуть. Ну, Гриша, решайся!..
Еще не зная, как поступить, Григорий вышел из купе, пошел по коридору, ответил на вежливый поклон проводника и тут вдруг вспомнил, что забыл саквояж. Но возвращаться не стал. Деньги при нем, а остальное пусть едет дальше.
Дверь в тамбур была приоткрыта, видимо, проводник в спешке забыл запереть. Григорий дернул дверь, вышел в тамбур и увидел Зинштейна. Тот стоял возле открытой двери вагона, глядя куда-то вдаль. Руки режиссера судорожно сжимали поручни, а лицо застыло, словно маска. Ветер бил его растрепанные волосы. Зинштейн вдруг со свистом втянул воздух в грудь и почти выкрикнул:
— Это невыносимо!
И подался вперед.
Григорий моментально оказался рядом, схватил режиссера за руку и дернул назад.
— Ты что, Сергей Михайлович? Перепил, что ли?
Зинштейн глянул на Григория широко раскрытыми глазами:
— Что вам? Пустите меня, Григорий! Я обманут всеми! Я втянут в авантюру! Я взял деньги на фильм, я окажусь в тюрьме за растрату!
Он попытался вытащить руку из захвата, но сил не хватило. Григорий держал крепко.
— Скорость низкая, не разобьетесь. Переломаете руки-ноги, будете лежать в лечебнице и проклинать себя. Так лучше, что ли?
— Что? — Зинштейн словно только сейчас обнаружил, что поезд едва ползет. — Проклятье! Мне ни в чем не везет!
— Это вы из-за того, что я плохо рисую, решили головой вниз нырнуть?
Режиссер глянул на Григория как на умалишенного.
— Да при чем тут вы? Ваши каракули меня не волнуют! Наша… Ик! — он икнул, как-то испуганно выдохнул и посмотрел на Григория. — Да отпустите же меня!
— У вас фсе ест о’кей? — раздался за спиной чей-то пьяный добродушный голос.
Григорий обернулся. У двери в салон стоял здоровый американец, явно подшофе, и удивленно смотрел на Зинштейна со Скориным.
— О’кей, о’кей, дядя Патрикей! Не видишь, свежим воздухом дышим. — Григорий дернул Зинштейна на себя, закрыл дверь вагона. — Помогает при перепое.
— Что ест перепой? Много виски?
— Много водки без закуски.
— Йес, это ест плохо, — американец икнул. — Я тоже подышать воздух. Голова меньше спэнс… кружит…
Зинштейн потер руками лицо, глубоко вздохнул, глянул на Григория.
— Благодарю. Э-э… я уже надышался. Пора работать! Я покажу этим… что Зинштейн зря деньги не получает! Пусть не указывают!..
Он одернул пиджак, несколько испуганно покосился на дверь вагона, видимо, вспомнил, как висел на поручнях.
— Григорий, вы будете мне нужны. Надо кое-что нарисовать. Сможете?
— Попробую…
— Тогда идем! Джек, прощу прощения, надо работать! Дело!
— Йес, бизнес превыше всего! — Браун качнулся, похлопал себя по животу. — А я отдохну… надо успокоить… Сорри.
Зинштейн решительно раскрыл дверь в салон и первым пошел вперед. Григорий двинул следом, лихорадочно размышляя, что раз режиссер не сказал о нем Щепкину, то и тревожиться нет смысла. Во всяком случае, пока. Но начеку быть стоит.
— Господа и дамы! Поезд стоит в Москве ровно тридцать минут! — громко объявил проводник чуточку торжественным голосом. — Погода отменная, пожалуйте прогуляться по перрону. Об отходе сообщат заранее. Милости прошу… милости прошу…
Пассажиры охотно покидали вагоны и выходили на перрон, подставляя слабым лучам солнца лица. Погодка и впрямь баловала, после столичной хмури в Москве было на удивление тихо и спокойно.
Щепкин обговорил со своими план заранее и, когда поезд встал на вокзале, подхватил Диану и повел ее к зданию. Диана с удовольствием играла роль чуточку экзальтированной красотки, жеманничала, хихикала, то и дело повисала на руке кавалера.
Белкин, сопровождаемый актрисой Марией и костюмером Ольгой, а также помощником режиссера Леонидом, направился вдоль состава, рассказывая анекдоты и пошловатые истории.
Девушки смеялись и хлопали, а Леонид растягивал губы в улыбке. Он пока не привык к шумному обществу, к тому же ему нравилась Мария, и он смущенно смотрел на нее, не решаясь сделать первый шаг.
На Гоглидзе был режиссер, того следовало тоже вытащить на перрон и растормошить, пусть рассказал бы о замыслах, об идее. После разговора в купе следовало присмотреть за Зинштейном и поддержать.
Однако Гоглидзе остался не удел. Зинштейн заперся в своем купе вместе с художником Скориным и предложение Гоглидзе отверг. «Мы работаем! Так и передайте Василию Сергеевичу!» — заявил он через дверь.
