Татьяна Молчанова - Дело о таинственном наследстве
Следователь поклонился ей и тут же начал:
– Уважаемый князь, княжна, я должен сообщить вам о причине моего появления, хотя, судя по всему, вы уже догадываетесь…
Наташа недоуменно посмотрела на отца. Тот сделал виноватые глаза: жалея дочку, он не стал ей пока говорить про то, что накануне ему поведал о Феофаниной смерти доктор Никольский. Не рассчитывал, что его дом посетит следователь, да еще так шустро. И князь очень неприязненно, что бывало с ним крайне редко, посмотрел на Никифорова. Тот, однако, взгляда не увидел:
– Помещица Ровчинская Феофана Ивановна скончалась 8 сентября 18… года по насильственным, неестественным причинам, проще говоря, убита… – Следователь сделал паузу, наблюдая за белым цветом, растекающимся по лицу Натальи, и за чрезвычайной нахмуренностью князя.
– В табаке, которым воспользовалась Ровчинская, – продолжал он, – обнаружилось наличие цианида калия. Ввиду невыясненных обстоятельств наступившей смерти я, собственно, и прибыл к вам из Пскова, чтобы эти самые обстоятельства прояснить. А именно: найти личность, свершившую данное преступление.
Наташа, поправ все законы приличия, вскочила с кресла и выбежала из гостиной. Буквально в одну секунду взлетела по лестнице, добежала до своей комнаты и упала на постель. Ее колотило как в ознобе, в висках болью пульсировала кровь.
«Убита? Да что же это? Как это может быть? Кто же?» – Хаос мыслей был совершенно невыносим. Перед ее внутренним взглядом, с неимоверной скоростью сменяя друг друга, возникали картины вечера. «Вот я гуляю с графом по саду, вот Софья трет платочком пальцы, вот она же рассказывает мне историю про карты, затем беседка, потом, о Господи! Вот этот момент, да! – Феофана просит табака, и граф ей подает кисет… Свой кисет! Господи. Да что же это… Какой-то цианид калия. Что это – отрава? Как можно умереть от табака?» Голова кружилась. Наташа с трудом встала с кровати, подошла к умывальнику и вылила себе на лицо кувшин холодной воды. Не вытирая ее, села в кресло. Капли падали в складки платья и растекались, не впитываясь. «Надо вернуться вниз. Какой неприятный человек. Как он это сказал. Хотя как он это должен был сказать, – простите, тут Феофану Ивановну отравили, но вы не волнуйтесь, хи-хи, ха-ха. Так, все, надо взять себя в руки».
Она опять встала, промокнула лицо полотенцем и не совсем твердой походкой спустилась обратно к отцу и следователю.
Те опять сидели молча. Николай Никитич совсем растерянный, Никифоров – грызя сухарик, пережидая привычную в его практике сцену. Князь было поднялся навстречу дочери, но Наташа кивнула ему, что, мол, все в порядке. Она села в кресло и почти спокойно заговорила.
– Но вы понимаете, что граф дал тетушке СВОЙ кисет. Понимаете? Не тетушкину табакерку, а свой кисет!
Аркадий Арсеньевич насторожился.
Наташа с таким же несколько неестественным спокойствием продолжала:
– Это значит, что убить должны были его, ведь если бы он закурил или понюхал этот табак, то умер бы он… или… – Наташа, уже даже не побледнев, а как-то слегка позеленев, умоляюще посмотрела на отца. Тот лишь сердито крякнул. Аркадий Арсеньевич поклонился Наталье с искренним уважением:
– Весьма рад, что в вашем уезде такие умные барышни живут. Мое восхищение, Наталья Николаевна, но как вы изволили заметить или… А именно: действительно кисет принадлежал графу Орлову, и вопрос: знал ли он о его содержимом – остается чрезвычайно открытым. Но этим уж позвольте заняться вашему покорному слуге. Сейчас же я приехал вас поспрашивать о некоторых фактах, чтобы в полной мере восстановить, как это у нас говорят, картину происшедшего.
Аркадий Арсеньевич не торопясь достал из портфеля несколько листов бумаги и, проверив, остер ли карандаш, приступил к собиранию фактов. Он записал имена Красковых, их даты рождения, местопоселения, родство и т. д. и т. п. Затем просил точно вспомнить, кто присутствовал на празднике. Затем – кто точно был в комнате в момент смерти Феофаны Ивановны, кто о чем говорил, кто входил, кто выходил… Уже две чашки чая было выпито, а ничего по существу дела, как казалось Наталье, следователь даже не спросил.
Поставив жирную точку в конце четвертого по счету листа, Аркадий Арсеньевич шумно полез в портфель за следующим карандашом. Проверив и его на остроту, он встал и заходил по гостиной, то поджимая, то вытягивая трубочкой губы. Бугристый нос его задумчиво шевелился. Вострые глаза под светлыми, кустистыми бровями выхватывали и Наташино лицо, и спину мелькнувшей под окном прислуги, и прозрачные пылинки, плавно скользившие в свете от окна. Следователь прошелся по периметру комнаты, затем по диагонали, слегка двигая кресла и трогая руками стены и мебель. Наконец полноватый Аркадий Арсеньевич, видимо, устал. Он вернулся к своему креслу, взял со столика два чистых листа и протянул их своим собеседникам.
– Николай Никитич, будьте добры, представьте, что лист этот – ваша гостиная комната. Поставьте на нем точки с подписями-именами: кто, где находился, когда Феофана Ивановна взяла кисет. И вас, Наталья Никитична, я попрошу сделать то же самое. Буду особо благодарен за вашу точность. Ежели в ком-то не уверены, проставьте его имя на оборотной стороне листа.
Наташа отошла со своим листочком к окну и стала вспоминать. Делать это было мучительно. Мысли ее так и не пришли хотя бы к какому-то более или менее спокойному состоянию, и были обрывочны и тревожны, а голова болела все сильнее.
Спустя десять минут, заканчивая эту часть расследования, Аркадий Арсеньевич аккуратно собрал листочки. После чего покойно расселся в кресле и внимательно еще минут десять их изучал, поглядывая изредка на растерянную Наташу.
– Поскольку мне предстоит посетить еще нескольких господ, присутствовавших при данном происшествии, – Аркадий Арсеньевич ловко почесал углом листка кончик носа, – был бы вам очень признателен за коротенькие их характеристики. Я думаю, что могу вполне рассчитывать на ваше объективное об них мнение. Графа Орлова, однако, прошу опустить. Хочется, знаете ли, по свежему взгляду самому понять.
Следователь ерзанул в кресле, приготовляясь слушать. Третий по счету карандаш лег вместе с блокнотом на столик. В подобные блокноты Аркадий Арсеньевич обычно вносил наиболее примечательные черты как характера, так и внешности персон, с которыми по ходу следствия приходилось сталкиваться.
Наташа, уже совершенно измученная не столько самим процессом проведения дознания, сколько собственными мыслями, отошла в дальний угол гостиной. Ее нервный шаг, все выражение ее тела говорили о желании, чтобы все, а особенно Аркадий Арсеньевич, которого она уже возненавидела, оставили ее в покое. Николай Никитич вздохнул и, сверяясь с собственной памятью, сухо и коротко, впрочем очень точно, охарактеризовал всех требуемых лиц. Спустя три часа после приезда коляска следователя отбыла от дома Красковых, оставив там атмосферу гнетущую и тревожную.
* * *После этого визита следователь решил-таки отобедать, а заодно обдумать волнение молоденькой княжны. Унылая жена почтмейстера накормила его на удивление вкусно и плотно. Организм Аркадия Арсеньевича взывал ко сну, но долг не позволял и, опять взбодрившись каплей рябиновки, быстрый следователь отправился в дом почившей Феофаны Ивановны.
«Влюблена наша Наташа, вот и весь сказ, – подвел черту под раздумьями над Наташиными переживаниями следователь. – Однако барышня смышлива и наблюдательна, да и в обмороки падать не стала, а даже мне подсказать разумное пыталась. Хорошо, княжна, будем знать».
– Никифоров Аркадий Арсеньевич! Судебный следователь по важнейшим делам, – едва завидев Орлова, отрекомендовался он, стремительно входя вслед за слугой в тетушкину гостиную.
Граф молча и зло поклонился и пригласил визитера пройти в кабинет. Там, аккуратно приподняв полы форменного сюртука, следователь надежно расположился в предложенном кресле.
– Граф, позвольте несколько вопросов… ах да, – Аркадий Арсеньевич поморщил свой бугристый нос. – Не с того начал. Что в голове держал по дороге, знаете ли, то так вам и преподнес. Ну-c, тогда с начала пойдем. Во-первых, приношу извинения за меры, которые был вынужден принять, попросив вас не покидать дом до моего визита. Поверьте, это необходимость, как вы поймете дальше, абсолютно вынужденная, но оправданная.
Тут граф, просидевший накануне весь день дома без каких-либо вменяемых объяснений, не выдержал:
– Допустим, я принимаю ваши извинения и очень надеюсь, что сия странная просьба безусловно имеет свои причины, – холодно произнес он. – Как и имеет объяснение факт изъятия у меня дорогого кисета. Но, как вы предполагаете, я должен хоронить свою родственницу, если даже тело ее до сих пор забрать из больницы благодаря вам не могу?
На последнем вопросе голос его чуть дрогнул, что не ускользнуло от внимания Аркадия Арсеньевича, и он мысленно, остро отточенным карандашиком поставил себе на память галочку. Вздохнул:
