Исторический криминальный детектив. Компиляция. Книги 1-58 (СИ) - Шарапов Валерий
«Ничего не боятся, сволочи, — подумал охранник. — В переулке из-за свежего снега светло, как днем; Красная площадь рядом, милицейские патрули курсируют… А им хоть бы что!..»
У очищенного от снега и льда крыльца не было ни души, но слева от него слышалась возня. «Похоже, их мало», — понял Петерис, просовывая голову в образовавшуюся щель.
Вначале он осмотрел переулок: проезжую часть, тротуары, дома напротив и арку справа наискосок. Стоявших на стреме бандитов видно не было. Все окна в домах оставались темными.
Прячась за каменным обрезом дверного проема, Озолс быстро глянул влево и заметил двух человек. Один, в телогрейке и шапке-ушанке, сидел верхом на мешках. Отдирая от рамы широкие доски, он подавал их стоящему внизу простоволосому напарнику в коротком пальто. Тот, стараясь не шуметь, пристраивал их в снежном сугробе на тротуаре.
«Двое».
Да, грабителей было мало, но они уже успели добраться до окна. Стоявший внизу принял последнюю доску, а верхний начал постукивать фомкой по стеклу, выбирая место для решающего удара.
— А ну, лечь мордами вниз! — Озолс высунул из укрытия руку с револьвером. — Лечь или стреляю!
Молодчики здорово перепугались. Верхнего будто ветром сдуло с горы мешков; неудачно приземлившись, он упал и вскрикнул. А тот, что принимал внизу доски, присел, обернулся и стал шарить в кармане пальто. Освещенное ближним фонарем лицо показалось знакомым.
«Барон! — осенило Озолса. — Второй раз ты мне попался, голубчик!..»
Петерис выстрелил в воздух. В ответ бахнуло два выстрела; чиркнув по стене, пули просвистели мимо. Тогда Петерис стал стрелять на поражение, целя по ногам.
«Два, три, четыре, пять», — считал он выстрелы. Перезаряжать в бою револьвер — та еще канитель, поэтому патроны в барабане следовало беречь.
Первый остался лежать на асфальте под мешками с песком. Второй, хромая и отстреливаясь, удирал. Петерис с сожалением смотрел на удалявшуюся фигуру знакомого бандита, пока тот окончательно не исчез за изломом переулка. Оставить свой пост ради преследования преступников он не имел права.
* * *— Это был Баринов — сто процентов, — закончил свой рассказ Озолс. — И ему, к сожалению, удалось сбежать.
— А второй? — спросил Старцев.
— Во второго я выстрелил всего один раз, но так получилось, что ранение он получил смертельное и умер через полчаса.
— Поговорить с ним не получилось?
— Он ответил на несколько вопросов: и по Барону, и по другим подельникам.
Озолс считался опытным сотрудником МУРа, и не доверять ему не было оснований. Он знал, что делал и говорил.
— Парнишку звали Валькой. Мучился, бедолага, кровью харкал. Просил мамане передать, чтоб не серчала, — с сожалением поведал Петерис. — Он же подтвердил, что магазин пришел брать с Бароном. И выдал его последнего подельника, которого звали Петрухой.
— А что за Петруха? — подал голос Егоров.
— О нем ничего не известно. Только прозвище и странное имя.
— Какое имя?
— Умиравший паренек назвал его Равелем. Возможно, он ошибся, потому что Равель — фамилия.
— Фамилия? — переспросил Иван Харитонович.
— Да. Жозеф Морис Равель — слышали о таком? Это известный французский композитор и дирижер.
Старцев изумленно вскинул брови, на что латыш заметил:
— Не удивляйтесь, мы с супругой любим классическую музыку, когда есть возможность, посещаем концерты и знаем почти всех известных композиторов.
— Если так, то найдем, — задумчиво проговорил Василий Егоров. — Не думаю, что в Москве много людей с таким именем.
— Скорее всего, он один…
Из караульного помещения в курилку вернулся Васильков.
— Бойко с Баранцом уже в Управлении. У них важные новости, они ждут нас.
Сыщики засобирались. Поблагодарив Петериса за информацию, они попрощались с ним и, усевшись в машину, помчались на Петровку…
Глава пятнадцатая
Москва, Петровка, 38 — Народный комиссариат пищевой промышленности СССР; август 1945 года
С Нижних Котлов до Петровки ехали непривычно долго. После победы над гитлеровской Германией в Москву вернулась нормальная мирная жизнь со всеми положенными ей атрибутами: со счастливыми лицами граждан, с сотнями строек, с новыми школами, больницами, кинотеатрами, с нескончаемыми потоками транспорта по отремонтированным дорогам.
На подъезде к Добрынинской площади остановились в заторе. Августовское солнце перевалило зенит, нещадно нагревая асфальт и крыши автомобилей. На ходу спасал легкий ветерок, а тут хоть раздевайся догола. Невыносимая духотища! В кабине все равно что в русской бане. Покуда стояли, Старцев приоткрыл правую дверцу, водитель — левую. Закурили…
— Хороший мужик, — вздохнул Васильков.
И все без подсказок поняли, о ком он.
— Невозмутимый, как тяжелый танк, — с улыбкой подтвердил Егоров.
Тут и Старцев не удержался:
— Чего же тот бандит такого наговорил, что Озолс его в ответ покалечил?
— Может, и не наговорил, а совсем наоборот — молчал, как каменный истукан.
Васильков поглядел на товарищей.
— Так что ж, за это калечить? Разве можно?
— Калечить, конечно, не следовало. Но, вообще, Саня, это сложный вопрос.
— В чем же его сложность? — искренне подивился тот.
— Сложность в том, что иногда приходится воздействовать на несознательных граждан ради получения нужных сведений. Есть у нас такое понятие, как «оперативная необходимость». Слыхал о такой?
— Пока нет.
— Ну, представь, прихватил ты потомственного бандюгана из лютой шайки, — вновь подключился к разговору Старцев. — С ним все ясно — любоваться ему синим небом в клеточку до самой старости. А шайка его продолжает лютовать на свободе, козни всякие строит трудовому народу. И каждая минута на счету, потому как есть железная уверенность: ближайшей ночью убьют кого или вооруженный налет организуют. И вот тогда приходится включать «оперативную необходимость» — выбивать из него показания относительно социально чуждых элементов и их антинародных планов.
— Так это же незаконно, — уже без удивления, а скорее по инерции продолжал Александр.
Движение по Люсиновской улице возобновилось. Захлопнув свою дверцу, Иван пояснил:
— Незаконность незаконности рознь. Выбивая важные сведения, мы спасаем чьи-то жизни и народное имущество. А вот когда дубасят тех, кто уже осужден, получил справедливое наказание и отбывает срок — это мне тоже дико, противно и непонятно…
Служебная «эмка» резво выскочила на Добрынинскую площадь, повернула на Большую Полянку и помчалась к центру Москвы…
* * *Настоящую «оперативную необходимость» некоторые служаки из НКВД подменяли безнаказанной вседозволенностью. Тот же Егоров как-то рассказал товарищам занимательную историю о герое Гражданской войны Иннокентии Байкалове.
Родился он в семье бедняка в селе Батурино Херсонской губернии. В начале Первой мировой войны призвался в армию. В составе корпуса генерала Баратова участвовал в походах и боевых действиях на территории Турции и Персии. Воевал храбро. За проявленный героизм был награжден двумя Георгиевскими крестами и направлен в школу прапорщиков. После получения офицерского чина продолжил службу в действующих войсках, Февральскую революцию встретил в звании штабс-капитана.
Покинув разлагавшуюся армию, Иннокентий вернулся в родную станицу. Однако мирной жизни так и не дождался — через несколько месяцев пришлось делать выбор.
Лозунги большевиков оказались наиболее привлекательными, и бывший штабс-капитан Байкалов стал под знамена нарождавшейся Красной Армии. Здесь он тоже не потерялся — воевал на различных фронтах, командовал батальоном, полком и дивизией. Заслужил два ордена Красного Знамени и наградной «маузер».
После войны руководство молодой Советской республики направило его за Урал, где недавно организованные рабочие бригады рубили и сплавляли лес по широкой реке. Байкалова назначили начальником агитационной экспедиции. Дали в его распоряжение старенький пароход, приказали отремонтировать и с началом навигации начать движение по реке между двумя большими городами.
