Суд короля - Пауэлл Э. М.

— Не за Саймона Кадбека?

— Откуда вы?.. — Она гневно воззрилась на клерка. — Нет. Не за Саймона.

— Но ранее вы были близки с Кадбеком.

— Увлечение… — Она пожала плечами, вновь уводя взгляд. — Ничего больше. Слухами земля полнится, да?

Барлинг не ответил, сделав вместо этого еще одну запись. Либо Агнес лгала, либо неправду сказала Хильда Фолкс.

— Давайте вернемся к вашему отцу и его несогласию на ваш брак с Томасом Дином. Скажите, а до этого он когда-нибудь запрещал вам что-нибудь?

Ответом был удивленный взгляд.

— А с чего это ему запрещать? Мы с отцом всегда одного и того же хотели.

Теперь пришла пора Барлинга недоумевать:

— Как это?

— Мама умерла, когда меня рожала, вот я и привыкла быть для папы единственным близким человеком. Да мне это и нравилось. Мужчинам вообще лучше живется. Женщинам приходится делать то, что им велят, — волосы там прикрывать, глаза держать долу, помалкивать. Но только не мне — хотя тут уж сами женщины без конца твердили, что я не то делаю. А папа не возражал. Гордился всегда мною. Показывал, как что в кузне делать. Мне там ужасно нравилось.

Лицо Агнес просветлело при этом воспоминании, а дождь знай себе шумел за стенами залы.

Барлинг молчал, опасаясь напомнить ей про то, во что сейчас превратилась кузница со своими забрызганными кровью стенами.

— Нравилось, — повторила Агнес, — мне там даже уютней было, чем дома. Как ни возьмусь вспоминать, все кажется, что на улице зима, но какой бы мороз снаружи ни стоял, сколько бы там льда со снегом ни намело, в кузне всегда тепло и уютно было. Папа специально для меня стул вырезал, и я на нем всегда подальше усаживалась. Смотрела, как он берет серое железо и докрасна его калит. А оно будто оживает. Потом со всей силы бьет молотом, и эта полоска во что-то новое начинает превращаться. В полезное что-то, красивое. Я тоже так научиться хотела. О большем и мечтать не могла. — Она протяжно вздохнула. — Коли такое дело делаешь, в жизни добродетель есть. — И вдруг ее лицо мигом посуровело. Она добавила: — Да только если тебе позволят. В детстве папа мне во всем потакал — показывал, как молот держать, как то сделать да се. И ни разу не сказал, что мне нельзя будет этим заниматься, когда вырасту. Задурил мне голову. Думал, наверное, что это так — игрушки, — она упрямо выставила подбородок, — но я-то к этому серьезней некуда относилась.

— Не сомневаюсь.

— А потом однажды сказал, что сама я никогда не смогу в кузнице по-настоящему работать — разве что муж мой, а это ж, мол, почти то же самое. Я тогда несколько дней кряду бесилась, все никак успокоиться не могла. Папа не знал, как меня успокоить.

Барлинг натянуто улыбнулся, подумав, что Хильда Фолкс была права — Джеффри Смит избаловал свою дочку. Родители самого клерка мигом пустили бы в ход палку, позволь он себе подобное поведение. Впрочем, он и не позволял.

— Да только я ведь не из-за кузницы взбеленилась, а потому что он про мужа сказал. У папы была я, у меня — папа, и я с самого детства знала, что больше нам и не нужно никого. — Агнес вздохнула. — Но стоило мне заневеститься, и все по-другому стало. Однажды папа просто взял и не разрешил мне инструмент взять. Вот так, за здорово живешь. — Она нахмурилась. — Сказал, что мне о будущем надо думать. Я еще сильнее взбрыкнула. Но на этот раз он даже не пытался меня обхаживать. Нет, мол, сказал, нет — и нет. Нельзя мне в кузне работать. Теперь, мол, мне своим делом надо заниматься, женским, — она помрачнела еще сильнее, — замуж идти.

— И все же вы покорились воле отца, так? Вас обручили с Тикером, упокой Господь его душу. — Барлинг торжественно перекрестился.

Агнес уставилась на него:

— Да меня тошнило от одной мысли, что я лягу в постель с Бартоломью Тикером. — Она осеклась и со вздохом провела рукой по лицу. — Простите, не то говорю. Бедняга Бартоломью… Он такого конца точно не заслужил. Но и замуж за него я не хотела. — Губы Агнес сжались. — Лучше б и не предлагал.

— Но вы согласились.

Агнес ударила рукой по столу:

— Отказалась я! — Она наклонилась вперед. — Отказалась, но папа и слышать не хотел. Сказал, что хорошая, мол, партия. Папа и боров этот, Эдгар. Это ж он дозволение дал. Тикер ведь не свободный был, а виллан. Но зато богатый. Потому они и твердили, что партия, мол, хорошая. — Агнес снова выпрямилась. — Но кто бы что ни говорил, этого никогда не случилось бы.

— Никогда?

— Потому что я свою любовь другому отдала. Томасу моему. — Впервые за утро голос Агнес дрогнул. — Навсегда.

— А что отец сказал?

— Я ему никогда про Томаса не рассказывала. — Женщина отвела взгляд. — Но слухи до папы доходили, и он очень серчал. Да только я знай твердила, что это все поклеп. Не знаю, верил ли он мне, да и не особо-то интересовалась. — Агнес взглянула на Барлинга и вновь придвинулась в порыве искренности. — У нас с Томасом такая любовь была, какую ни одна стена не остановит. Мы вместе должны были быть. Вам и не понять, что это за страсть была. Никому не понять.

Но Барлинг понимал. Он прекрасно знал подлинную страсть в ее ослепительном и разрушительном великолепии. Знал, но должен был забыть. Навсегда.

— Однако вы были помолвлены с Тикером, Агнес. Как же вы намеревались быть с Дином?

— Да, и эта помолвка помешала нам с Томасом о любви своей объявить. Он мне так как-то и сказал: «Как же счастливы мы были бы, не вмешайся сэр Реджинальд Эдгар». Но мы свое счастье упускать все равно не собирались. Томас все обдумал хорошенько и сказал, что, когда закончит работу в Клэршеме, отправится домой и все там приготовит, чтобы нам вместе зажить. А потом вернется и уговорит отца не мешать нам. Томас знал, что все выгорит. Он не только свободным был, но и денег успел изрядно отложить.

Барлинг открыл было рот, но Агнес перебила его:

— Да только знаете что? — Ее лицо осветила улыбка. — Я Томасу сюрприз приготовила.

— Правда?

Она энергично закивала:

— И славный! Все вещи свои собрала и решила, что сразу следом за ним уйду. Мы бы сбежали и мигом поженились. Меня бы, конечно, за это ославили, да и пожалуйста. Кто бы что после этого ни говорил, все — поздно!

Ее улыбка исчезла.

— А теперь вот как вышло. Поздно мечтать. Линдли все у меня отобрал.

— На вашу долю выпали тяжкие страдания, — сказал Барлинг как можно мягче. — Вы можете предположить, почему Линдли решил убить двух самых близких вам людей?

— Нет.

— Я уже говорил, что этот разговор будет для вас болезненным, и все же — это ведь вы тело отца обнаружили?

— Да.

— Вы той ночью ничего не видели? Что-нибудь важное, что Линдли поймать поможет?

Агнес вдруг сосредоточенно взглянула на свои руки. На ее лице промелькнуло что-то странное.

— Агнес?

— Со мной… — Пальцы женщины сжались в кулаки. — Со мной случилось кое-что той ночью, когда папу убили. — Она подняла глаза на Барлинга. В них, к удивлению клерка, читалась глубокая тревога. — Я ни одной живой душе еще не рассказывала.

— Значит, пора рассказать, — кивнул Барлинг.

Она медлила.

— Агнес?

— Я не солгала, что отца нашла. Просто не все рассказала.

— Продолжайте.

— Меня дома тогда не было. В лес ушла. Поздно уже, в темноте. С Томасом встречалась. У нас свое место было неподалеку от каменоломни. Маленькая лужайка, прудик и водопад красивый, — она потупилась, — укромное такое местечко.

Клерк понимающе кивнул.

Агнес продолжила:

— Мы с Томасом попрощались, он к каменоломне пошел, а я домой через лес. Дождь начал накрапывать — не такой, как сейчас, но все равно неприятный, так что кругом ни зги не видать. Приходилось в оба под ноги смотреть. У нас ведь на Пасхальной неделе страшный ураган прошел, куча деревьев попадала. И вот полезла я через ствол, как вдруг слышу — валежник рядом трещит.

— Томас?

Агнес покачала головой:

— Я тоже думала, что это Томас мой пошутить решил. Окликнула его, а он молчит. Я снова на ствол полезла, а он вдруг меня за щиколотку схватил и изо всех сил вниз дернул. Я за какую-то ветку ухватилась, но все равно нос разбила и щеку поцарапала. — Агнес криво улыбнулась, явно пытаясь сдержать слезы. — Господь милосердный, а ведь я все еще думала, что это Том. Почему — сама не знаю. Крикнула на него, сказала, что он мне больно сделал. Только тогда и оглянулась. — На щеках женщины показались слезы, она задышала быстрее. — А это вовсе и не милый мой. Плащ черный, лица под повязкой не видать. Я тогда еще и знать не знала, что это Линдли. Поняла только, что спасаться надо. Он меня за вторую щиколотку схватил и тянет сильно-сильно. Ну а я тогда его свободной ногой со всех сил и лягнула.