Палач приходит ночью - Валерий Георгиевич Шарапов
Часть третья
Оперативники
Глава первая
Восторженно-эйфорическое состояние не проходило. Наша взяла! Немцев выбили! Впереди только счастье побед!
Вместе с тем сжимало сердце беспокойство. Оно всегда возникает, когда человек переходит из одного положения в другое. Только что мы пахали на брюхе землю, мерили шагами бескрайние украинские леса, и сам черт нам был не брат. Мы знали, что и как делать. Мы знали цену и себе, и врагу. И вдруг нас выбросило в новое пространство, пусть и куда более уютное, но где еще только предстоит найти свое место.
Нашему отряду был дан приказ передислоцироваться в небольшой городок, где располагался партизанский штаб.
Мы шли по заснеженным дорогам, запруженным военными колоннами и техникой. Мне вспоминался 1941 год, когда немецкие армады, бесконечные, лязгающие сталью гусениц и тяжелым топотом сапог, двигались на восток. «Фрицы» были веселы, безжалостны и уверены в своей непобедимости. Со стыдом вспоминал я свой миг малодушия, когда мне казалось, что нет в мире силы, которая их остановит. Сегодня такие же мощные, уверенные в победе советские войска двигаются на запад. Только вот у «фрицев» уверенность была разбойничья, бесчеловечная, хищная. А у нас — праведная и справедливая. Поэтому победим мы. Потому что всегда побеждает тот, за кем правда.
Через некоторое время наш отряд и толпа еще незнакомых нам бойцов стояли в строю на площади перед двухэтажным кирпичным зданием партизанского штаба. И ждали с нетерпением, куда дальше пошлет нас военная судьба и воля командования.
По ступенькам спустился незнакомый нам генерал-майор. За ним чинно шествовали Логачев и еще пара командиров других отрядов.
Генерал обвел нас прищуренным хитрым взглядом и бодро воскликнул:
— Ну что, братцы партизаны! Не навоевались еще?! Или уже охота к жинке под бок?!
— Наша жинка — винтовка! Пока до Берлина не дотопаем, никому ее не отдадим! — крикнул записной балагур, вокруг которого, пока мы ждали построения, постоянно толпился народ, падкий до острых шуточек.
— Ну, вижу, боевой запал не иссяк, — улыбнулся генерал и зачитал приказ командования о расформировании нашего партизанского соединения. А потом продолжил: — Теперь будем решать, кого и куда. Нужно пятьдесят человек в десантную школу. Добровольцы?
Особо много добровольцев не набралось. Добрали в приказном порядке. Я в это число не попал.
— Хорошо, — кивнул генерал. — Этим немцев добивать в Берлине. А остальным бить врага внутреннего.
Оставшихся отрядили в войска НКВД по охране тыла и на работу в тыловых районах. Такое решение, в общем-то, напрашивалось. На освобождаемых от немцев территориях было неспокойно. Бузили и националисты, и оставленные немцами диверсионные группы, и отдельные немецкие подразделения, не поспевшие за основными силами и не желавшие сдаваться. Это была наша земля. Мы ее освободили. Но сколько же на ней еще осталось мин — и в прямом, и в переносном смысле этого слова…
Нам довели порядок комплектования подразделений и выдвижения. Обозначили командиров и маршрут: кому под Киев, кому в Житомир. Кому учиться, кому сразу в бой. Определили время сбора и выдвижения. И строй распустили.
Парни прощались, хлопали друг друга по плечам, обменивались безделушками на память. Или, наоборот, были рады, попав в одну команду. Никто с распределением не спорил. Есть приказ. Есть слово «надо».
К перспективе служить в войсках НКВД я отнесся достаточно спокойно. Как понял, предстояло заниматься тем же, чем и раньше: лазить по лесам-болотам и уничтожать группы врага, диверсантов и прочих вредителей. Дело знакомое. И Миколу, к моей радости, определили туда же, несмотря на его полицейское прошлое.
Тут ко мне подошел Логачев вместе с румяным, высоченным, под два метра, улыбчивым мужчиной лет тридцати пяти. Взгляд у последнего был хитрый и насмешливый, одет по гражданке, в ватнике, но на плече автомат Судаева с рожковым магазином.
— Вот что, Ваня, — приветливо произнес Логачев. — С Житомиром тебе придется подождать.
— А что случилось? — напрягся я.
— Не надоело тебе по лесам, как лось, метаться и по кустам палить? — хмыкнул Логачев. — Тут тебе дельце похитрее предложить хотим. Работу, так сказать, с людьми.
— И с нелюдьми, — добавил, жизнерадостно улыбнувшись, его спутник. — Иди к нам. Не сомневайся! У нас ребята отзывчивые. А вся бандеровская сволочь будет нами расфасована и упакована. Так, Андрей Пантелеймонович?
— Истину глаголешь, — тоже улыбнулся Логачев и вновь обратился ко мне: — Соглашайся, Иван. Я из всех только тебя рекомендовал.
Так я попал на краткосрочные курсы оперативных работников НКВД. И путь мой пролег прямиком до Харькова…
Глава вторая
— Порядок и график встреч на конспиративной квартире? — внимательно взирал на меня пожилой преподаватель, возможно, сам скрывавшийся еще до революции на таких вот квартирах от царской охранки.
Я бойко отвечал заученными пунктами наставления по агентурной работе, заодно приправляя фактами из собственного, пусть и не слишком богатого, но достаточно бурного опыта.
Учить чекистским премудростям нужно годика три минимум. Ну или хотя бы год, чтобы человек понял, кем он будет и как надо работать. Полгода — это в условиях военного времени. Ну а четыре месяца — это уж совсем слезы. Это когда очень уж припрет и люди нужны как воздух. И выпустят тебя со словами: «Чему мы не научили, служба научит».
Программа была очень напряженная. Голова пухла от избытка информации. Тело ломило от физических упражнений, отработки приемов рукопашного боя, метания гранат. Постоянно хотелось спать. Времени не хватало ни на что. Утрамбовать великое множество необходимых чекисту знаний нужно было в крайне сжатые сроки.
Спасала меня хорошая память, а также то, что учиться я всегда любил. Да и премудрости, которые в меня вкладывали, будто только ждали своей минуты, чтобы накрепко укорениться в моем сознании.
Все эти чекистские и конспиративные правила — мне приходилось с ними сталкиваться еще в комсомольской юности. И закрепил их хорошо при оккупации, будучи в разведке партизаном. Связные, резиденты, агенты, внедрение, вывод источника из агентурной разработки — все это я видел на практике. Во всем участвовал. Явки, пароли, объект агентурного интереса — все испытано на своей шкуре.
Топография — это вообще мое. Умел и по картам, и без таковых в лесу ориентироваться. Ну а диверсионные дела — тут сам мог бы быть преподавателем. Как прикрепить взрывчатку. Как выйти к объекту. Но по этому вопросу нас не готовили. Нас учили бороться с диверсантами, а это несколько другое.
Хотя, надо отметить, узнал я много нового. Не уставал донимать учителей своими вопросами.
Сильно меня успокоило, что удалось
