Ефим Курганов - Воры над законом, или Дело Политковского

Вообще, что касается источников, то мне принесла также неоценимую пользу анонимная рукопись «Записки любознательной дамы». Не исключено, что автором их явилась одна из бывших возлюбленных Политковского, но она явно принадлежала не к актёрскому миру, а к среде аристократии. Но самое главное то, что в сих записках представлены живые зарисовки, как именно жил Политковский, этот негодяй и вор, как он шиковал на деньги инвалидов и раненых.

Закончу же свои беглые заметки вот каким рассуждением, для меня не только очевидным, но ещё и крайне важным.

История о том, как подло, жестоко, бесчеловечно расхищался многомиллионный капитал комитета о раненых, основанного в 1814-м году государем Александром Павловичем, никоим образом не должна быть предана забвению. Забыть её было бы просто преступно. Посему я и почёл долгом своим написать то, что я сейчас написал.

Более того, я неискоренимо убеждён, что именно каждая деталь этой жуткой воровской истории должна быть по возможности сохранена в нашей памяти — сохранена в назидание потомкам нашим.

И вообще надобно непременно знать не токмо своих героев и праведников своих, но и своих мерзавцев, своих исчадий ада, дабы никогда не уставать проклинать их.

Александр Политковский и его гнусная шайка чиновников-расхитителей — будьте же вы все на веки вечные прокляты! И да будут прокляты все, кто попустительствовал им, кто закрыл глаза свои на безобразия, творившиеся в военном министерстве!

А.Ж.

г. Санкт-Петербург.

10-го августа 1877-го года.

2

Из записок Александра Жульковского, составленных более или менее скрупулёзно и точно, становится очевидно, что тайный советник Политковский за годы своей службы в канцелярии комитета о раненых похитил из комитетского денежного фонда один миллион двести тысяч рублей серебром.

Всё так. Но хочу сделать одно добавление, мне кажется, немаловажное.

Говоря об украденной сумме, Жульковский, видимо, основывался на показании, которое дал следственной комиссии казначей канцелярии комитета о раненых надворный советник Иван Фёдорович Рыбкин.

Во-первых, приведу соответствующую часть рыбкинского показания (в архиве министерства внутренних дел мне была предоставлена писарская копия допроса):

Рыбкин И. Ф.: «Политковский брал всегда казённые деньги через меня из сумм комитетских. Всего же к 1853-го году перебрано директором казённых сумм до 1.200 000 рублей серебром. Политковский брал у меня деньги не по письменным требованиям, а всегда лично, при начальнике счётного отделения и под особые каждый раз расписки, которые хранились в казённым денежном сундуке обще с комитетскими деньгами. Вместо сих расписок Политковский в 1851-м году выдал мне общую, которая найдена комиссиею в моей конторке. После этой общей расписки хотя и давал Политковскому деньги, но без всяких расписок».

Итак, документально подтверждено, что Политковский взял из денежного фонда комитета о раненых один миллион двести тысяч рублей.

Однако тут возникает одно серьёзнейшее «НО».

Всё дело в том, что когда Иван Фёдорович Рыбкин был принят на должность кассира в канцелярию комитета о раненых, Политковский уже не первый год работал в комитете и давно занимался воровством казённых сумм.

Прежний кассир умер. Им был коллежский советник Горбунов. На его место как раз и был принят Рыбкин.

И Иван Фёдорович, естественно, мог фиксировать лишь суммы, которые брались Политковским, с того самого момента, как был назначен кассиром, но никак не ранее. Как всё происходило при Горбунове Рыбкин не знал, и какие именно суммы тогда изымались, не ведал.

И Рыбкин в своих показаниях восстановил лишь те суммы, которые проходили через него, и никакие иные.

Так что миллион двести тысяч рублей серебром — это только то, что было украдено при Рыбкине и никак не касается предыдущего, горбуновского периода.

На самом деле тайный советник Политковский, неустанно трудясь в канцелярии комитета о раненых, наворовал гораздо больше. Это совершенно несомненно.

И ещё. Речь ведь у нас шла о суммах, которые извлекались из бюджета по самовольному указанию Политковского. А ещё ведь чиновники его (Рыбкин, Тараканов, Путвинский) подворовывали для себя, не ставя об этом в известность своего начальника. Сначала они скрывали это от следователей, валя вину на покойного Политковского, но затем сознались.

Был такой случай, например.

Генерал от инфантерии де Ласси пожертвовал в пользу изувеченных воинов пятьдесят тысяч рублей серебром. В обеспечение этой суммы он представил закладной лист на одно имение. Чиновники канцелярии комитета о раненых сделали так, что этот акт не был зарегистрирован в кассовой книге. Имение было продано, в комитет поступило пятьдесят тысяч рублей. Начальник счётного отделения Тараканов, помощник директора канцелярии Путвинский и казначей Рыбкин разделили эту сумму поровну, и по частям получали её от Рыбкина в течение нескольких лет.

И случай этот, конечно, отнюдь не был единственным: более того, это показательный случай.

В канцелярию комитета о раненых, судя по всему, на раз поступали бумаги с дарственными, которые чиновниками зачастую планомерно и продуманно не учитывались. И Политковский, директор канцелярии, зачастую об этом и не узнавал. И, соответственно, суммы, вырученные по дарственным, не были включены в тот миллион двести тысяч, что был похищен самим Политковским и стал потом предметом розыска назначенной императором Николаем Павловичем следственной комиссии.

То, что самовольно, без согласования с начальником, накрали чиновники канцелярии, это вообще отдельная статья, мало кого тогда интересовавшая.

Следователи были сосредоточены, в первую очередь, на пропавшем миллионе. Им, собственно говоря, было не до сумм, которые вовсе не были учтены в кассовых книгах, но, тем не менее, были расхищены.

То, что не было учтено в кассовых книгах, — решили, как видно, следователи — можно и не искать, ведь этого как бы и не было.

Тем более что кассовых книг за время управления Политковского скопилось много десятков и всех их надо было скрупулёзнейше изучить на предмет поиска растрат, и изучить в наикратчайшие сроки, ибо государь ужасно торопил. Так что работы и так было невпроворот.

А историю с пожертвованием, сделанным генералом де Ласси, узнали совершенно случайно.

Казначей Рыбкин, поначалу всё старательно валивший на покойного Политковского, после многочасовых допросов как-то вдруг сильно пал духом, отчаялся, что сможет отбиться, вот и выложил следователям этот рассказ. Но потом, правда, пришёл в себя и держал рот на замке, когда речь заходила об его собственных финансовых проделках.

Ну, следователи особенно и не настаивали, они ведь еле успевали и в кассовых книгах разобраться, хотя и было очевидно, что случай, о котором проболтался казначей Рыбкин, далеко не единственный.

Идея, что Политковский совратил некоторых чиновников его канцелярии, ставших в итоге исполнителями его преступной воли, вполне всех устраивала, хотя следователи явно должны были понимать, что реальная картина и сложнее и гораздо страшнее. Но времени было мало, да и не стоило расстраивать императора малооптимистическими выводами, а то осерчает, и тогда всем мало не покажется.

Таков, полагаю, был ход мыслей следователей, коих возглавляли ведь два царских генерал-адъютанта (Анненков и Игнатьев).

Так что аргумент «не надо расстраивать императора» был очень важен. Его полностью поддерживал и генерал-фельдмаршал Паскевич, председатель военно-судной комиссии.

И история с пожертвованием генерала от инфантерии де Ласси, и подобные ей другие истории, с громадным облегчением были задвинуты куда подальше, что по последствиям своим просто преступно.

Но зато император не был расстроен больше, чем был уже расстроен, и его приближенным не досталось от него нагоняя больше, чем и так досталось.

Вот из-за этих гнусных подлых соображений пред Николаем Павловичем границы творившегося воровства всё суживались и суживались.

Так как денежный фонд комитета о раненых расхищал не только Политковский, но и другие чиновники его канцелярии, так как документы на пожертвования в канцелярии далеко не всегда официально фиксировались, то естественным образом следует вывод, что полные масштабы украденного тогда восстановить пока что невозможно.

Можно лишь говорить, что КАК МИНИМУМ исчезла четверть бюджета комитета о раненых. Максимум же исчезнувшего нам просто неизвестен. И, судя по всему, этот максимум был, увы, достаточно велик. Раненые и увечные обворовывались совершенно безбожно и дико.