Джозефина Тэй - Дитя времени

ХАРАКТЕРИСТИКА. Добродетельный. Отличный послужной список, хорошая репутация в частной жизни. Самая характерная черта, подтверждаемая поступками: здравый смысл.

ПО СУЩЕСТВУ ПРЕДПОЛАГАЕМОГО ПРЕСТУПЛЕНИЯ:

1. Оно не приносило ему никакой выгоды: существовало девять других наследников престола из рода Йорков, из них трое мужского пола.

2. Современные ему обвинения отсутствуют.

3. Мать мальчиков продолжала состоять с ним в дружеских отношениях вплоть до самой его смерти, а ее дочери посещали празднества при дворе.

4. Он никак не опасался других престолонаследников из рода Йорков, щедро обеспечивая их и признавая за ними права членов королевской семьи.

5. Его собственное право на корону было неоспоримо, подтверждено парламентским актом и встречено всенародным одобрением; оба мальчика не являлись престолонаследниками и не представляли для него никакой опасности.

6. Если он опасался соперников, то избавиться должен был не от мальчиков, а от подлинного наследника престола — юного Уорика. От того, кого он публично объявил своим преемником после смерти собственного сына.

ХАРАКТЕРИСТИКА. Авантюрист, живший при иностранных дворах. Сын честолюбивой матери. Никаких сведений о частной жизни. Государственных постов и должностей ранее не занимал. Самая характерная черта, подтверждаемая его поступками: хитрость.

ПО СУЩЕСТВУ ПРЕДПОЛАГАЕМОГО ПРЕСТУПЛЕНИЯ:

1. Для него было чрезвычайно важно убрать мальчиков. Аннулировав Парламентский Акт, подтверждавший в том числе и незаконнорожденность детей, он тем самым сделал старшего из них королем Англии, а младшего — его прямым наследником.

2. В акте, проведенном Генрихом VII через Парламент, Ричард обвинялся в тирании и жестокости, но принцы не упоминались. Неизбежный вывод: оба мальчика в то время были живы и их местопребывание известно.

3. Мать мальчиков была лишена всех средств к существованию и отправлена в монастырь спустя восемнадцать месяцев после восшествия Генриха на престол.

4. Став королем, он немедленно предпринял шаги, чтобы обезопасить себя от всех остальных претендентов на корону, и содержал их под строгим надзором до тех пор, пока не представилась возможность без лишнего шума избавиться от них.

5. У него не было никаких прав на престол. После смерти Ричарда королем Англии де-юре являлся юный Уорик.

Когда Грант кончил писать, ему впервые пришло в голову, что во власти Ричарда было узаконить своего внебрачного сына Джона и навязать его стране в качестве наследника. Прецедентов было предостаточно. В конце концов все представители рода Бофортов, включая и мать Генриха, являлись потомками не только внебрачного союза, но и двойного адюльтера. Не существовало ничего, что могло бы воспрепятствовать Ричарду узаконить «деятельного и жизнерадостного» мальчика, который признанным сыном жил в его замке. И то, что подобное даже не приходило в голову Ричарду, говорит о нем многое. Престолонаследником он объявил сына своего брата. Даже в горе здравомыслие не оставляло его и оставалось его характерной чертой. Здравомыслие и родственные чувства. На престол Плантагенетов должен будет взойти не его незаконнорожденный сын, каким бы «деятельным и жизнерадостным» он ни был, а законный сын его брата.

Поразительно, как сильно родственные чувства пронизывали всю эту историю. Начиная с поездок Цецилии, повсюду сопровождавшей своего мужа, до добровольного волеизъявления Ричарда, провозгласившего своего племянника наследником престола.

И вдруг Гранта впервые осенило, как эта мощь родственных чувств усиливала доводы в пользу невиновности Ричарда. Мальчики, которых, по предположению, он бездушно уничтожил, были сыновьями Эдуарда, детьми, которых он должен был знать близко и хорошо. Для Генриха, напротив, они являлись всего лишь безликими символами, помехой на пути к трону. Возможно, он никогда и не видел их. Даже если не принимать во внимание все остальное, подумал Грант, вопрос о причастности к убийству можно было бы решить, основываясь только на этом.

Видя все пункты, аккуратно расписанные по порядку, Грант чувствовал, как все в его голове постепенно проясняется. Прежде он не замечал, насколько подозрительным было поведение Генриха по отношению к «Титулус региусу». Если, как настаивал Генрих, притязания Ричарда на престол были необоснованными, то совершенно очевидно, что ему следовало всенародно огласить этот факт и показать его несостоятельность. Но Генрих этого не сделал. Он приложил немало усилий, чтобы стереть в народе даже память о существовании этого документа. Из чего неизбежно следует, что право Ричарда на корону, подтвержденное в «Титулусе региусе», было неопровержимо.

17

В тот день, когда Кэррэдайн снова появился в больнице, Грант самостоятельно прошел до окна и обратно, и настолько возликовал из-за этого, что Лилипутка сочла необходимым охладить его восторг. Она спокойно заметила, что такой подвиг мог совершить и полуторагодовалый ребенок. Но ничто не могло испортить Гранту настроение.

— А вы рассчитывали держать меня годами, не так ли? — проворчал он.

— Напротив, мы очень рады, что вы поправляетесь, — строго сказала сестра и застучала каблучками в коридоре, сплошь кудряшки и крахмал.

Грант лег на постель и оглядел свою маленькую темницу с чувством сродни благодарности. Счастью человека, достигшего Северного полюса, человека, покорившего Эверест, было далеко до чувств счастливчика, доковылявшего до окна своей палаты после долгих недель недвижимости. По крайней мере так казалось сейчас Гранту.

Завтра он отправится домой. Там его будет обихаживать миссис Тинкер. Правда, половину дня ему придется лежать, а передвигаться он пока сможет только на костылях, но все равно он снова будет принадлежать самому себе.

Будущее казалось прекрасным.

Грант уже излил все восторги перед сержантом Уильямсом, который навестил его, завершив свои дела в Эссексе, и теперь с нетерпением поджидал Марту, чтобы распустить хвост перед ней.

— Как продвигаются исторические книги? — спросил его Уильямс.

— Прекрасно. Я доказал, что они все врут. Уильямс ухмыльнулся.

— Мне думается, что на этот счет существует закон, — сказал он. — «МИ-5»[12] это придется не по вкусу. Государственная измена или оскорбление монарха, либо что-нибудь в этом роде — вот во что это может вылиться. В наши дни ничего нельзя знать наперед. Я бы поостерегся на вашем месте.

— Впредь не буду верить ничему, что вычитаю из книг по истории.

— Вам придется делать исключения, — со своей обычной дотошностью заметил Уильямс. — Королева Виктория все-таки была английской королевой, и, мне кажется, Юлий Цезарь и впрямь вторгался в Британию. Ну, и потом еще норманнское вторжение в 1066 году…

— Да? А то я уже начал сомневаться насчет 1066 года, — улыбнулся Грант. — Я вижу, вы разделались с делом в Эссексе. Ну, и кто же убил вашу лавочницу?

— Один молодой подонок. Все его раньше жалели, воспитывали, с тех пор как в девять лет он начал воровать мелочь у собственной матери. Хорошая порка в двенадцать лет могла бы спасти ему жизнь. А теперь будет дрыгать ногами на виселице, еще до того, как отцветет миндаль. — Тут Уильямс сменил тему. — Весна в этом году ранняя. Теперь, как дни стали длиннее, я каждый вечер в саду копаюсь. Вам тоже будет приятно снова подышать свежим воздухом.

И сержант ушел, розовощекий и здравомыслящий, как и подобает человеку, которого в детстве пороли для его же пользы.

Итак, Грант томился в ожидании следующего пришельца из внешнего мира, членом которого вскоре сам собирался снова стать, и очень обрадовался, когда послышался знакомый робкий стук в дверь.

— Заходите, Брент! — весело окликнул он.

И Брент вошел.

Но это был не тот Брент, которого он видел в прошлый раз.

Где его радостный взор? Где новоприобретенная осанистость?

Куда подевался Кэррэдайн — пионер Кэррэдайн! — покоритель прерий?

Вместо него в дверях стоял худой юноша в длинном, висящем как на вешалке пальто, удрученный и потерянный. Из кармана, против обыкновения, не торчали никакие бумаги.

Ну, что ж, философски подумал Грант, эта игра доставила немало волнующих минут. Но, конечно, рано или поздно должен был произойти срыв; нельзя заниматься серьезным расследованием по-дилетантски легковесно и надеяться что-то доказать. Ведь нельзя же ожидать, что случайный прохожий, оказавшись в Скотленд-Ярде, разрешит задачу, над которой безуспешно ломали головы сыщики-профессионалы. Почему же он возомнил себя умнее ученых мужей-историков? Ему хотелось доказать себе, что он правильно прочитал лицо на портрете; что не ошибся, поместив этого человека в судейское кресло, а не на скамью подсудимых. Теперь придется признать свою ошибку. Пожалуй, он сам напрашивался на то, чтобы получить щелчок по носу. Видно, в глубине души он переоценивал свое умение читать по лицам.