Борис Акунин - Азазель
Как остановить пакет?
Никак. Это невозможно.
Стоп. Его нельзя остановить, но его можно опередить! Сколько дней идёт почта до Петербурга?
Следующее действие разыгрывается несколько часов спустя, в кабинете директора Восточно-центрального почтового округа города Лондона. Директор польщён – Фандорин представился русским князем – и зовёт его prince и Your Highness,[31] произнося титулование с нескрываемым удовольствием. Эраст Петрович в элегантной визитке и с тросточкой, без которой настоящий prince немыслим.
– Мне очень жаль, prince, но ваше пари будет проиграно, – уже в третий раз объясняет почтовый начальник бестолковому русскому. – Ваша страна – член учреждённого в позапрошлом году Всемирного почтового союза, который объединяет 22 государства с более чем 350-миллионным населением. На этом пространстве действуют единые регламенты и тарифы. Если письмо послано из Лондона сегодня, 30 июня, срочным почтовым отправлением, то вам его не опередить – ровно через шесть дней, утром 6 июля, оно будет на Санкт-Петербургском почтамте. Ну, не шестого, а какое там получится по вашему календарю?
– Отчего же оно будет, а я нет? – не может взять в толк «князь». – Не по воздуху же оно долетит!
Директор с важным видом поясняет:
– Видите ли, ваше высочество, пакеты со штемпелем «срочно» доставляются без единой минуты промедления. Предположим, вы садитесь на вокзале Ватерлоо в тот же поезд, которым отправлено срочное письмо. В Дувре вы попадаете на тот же паром. В Париж, на Северный вокзал, вы тоже прибываете одновременно.
– Так в чём же дело?
– А в том, – торжествует директор, – что нет ничего быстрее срочной почты! Вы прибыли в Париж, и вам нужно пересесть на поезд, идущий до Берлина. Нужно купить билет – ведь заранее вы его не заказали. Нужно найти извозчика и ехать через весь центр на другой вокзал. Нужно дожидаться берлинского поезда, который отправляется один раз в день. Теперь вернёмся к нашему срочному письму. С Северного вокзала оно в специальной почтовой дрезине, по окружной железной дороге, доставляется к первому же поезду, движущемуся в восточном направлении. Это может быть даже не пассажирский, а товарный поезд с почтовым вагоном.
– Но и я могу сделать то же самое! – возбуждённо восклицает Эраст Петрович.
Патриот почтового дела строго на это отвечает:
– Возможно, у вас в России такое и допустимо, но только не в Европе. Хм, предположим, француза подкупить ещё можно, но при пересадке в Берлине у вас ничего не выйдет – почтовые и железнодорожные чиновники в Германии славятся своей неподкупностью.
– Неужели всё пропало? – восклицает по-русски вконец отчаявшийся Фандорин.
– Что, простите?
– Так вы считаете, что пари я проиграл? – уныло спрашивает «князь», вновь переходя на английский.
– А в котором часу ушло письмо? Впрочем, неважно. Даже если вы прямо отсюда броситесь на вокзал, уже поздно.
Слова англичанина производят на русского аристократа магическое действие.
– В котором часу? Ну да, конечно! Сегодня ещё июнь! Морбид заберёт письма только в десять вечера! Пока она перепишет… А зашифровать? Ведь не пошлёт же она прямо так, открытым текстом? Непременно зашифрует, а как же! А это значит, что пакет уйдёт только завтра! И придёт не шестого, а седьмого! По-нашему, двадцать пятого июня! У меня день форы!
– Я ничего не понимаю, prince, – разводит руками директор, но Фандорина в кабинете уже нет – за ним только что захлопнулась дверь.
Вслед несётся:
– Your Highness, ваша трость!.. Ох уж, эти русские boyars.
И, наконец, вечер этого многотрудного, будто окутанного туманом, но очень важного дня. Воды Ла-Манша. Над морем бесчинствует последний июньский закат. Паром «Герцог Глостер» держит курс на Дюнкерк. На носу стоит Фандорин истинным бриттом – в кепи, клетчатом костюме и шотландской накидке. Смотрит он только вперёд, на французский берег, приближающийся мучительно медленно. На меловые скалы Дувра Эраст Петрович ни разу не оглянулся.
Его губы шепчут:
– Только бы она подождала с отправкой до завтра. Только бы подождала…
Глава тринадцатая,
в которой описаны события, случившиеся 25 июня
Сочное летнее солнце разрисовало пол в операционном зале петербургского Главного почтамта золочёными квадратами. К вечеру один из них, превратившись в длинный прямоугольник, добрался до окошка «Корреспонденция до востребования» и моментально нагрел стойку. Стало душно и сонно, умиротворяюще жужжала муха, и сидевшего в окошке служителя разморило – благо поток посетителей потихоньку иссякал. Ещё полчасика, и двери почтамта закроются, а там только сдать учётную книгу, и можно домой. Служитель (впрочем, назовём его по имени – Кондратий Кондратьевич Штукин, семнадцать лет службы по почтовому ведомству, славный путь от простого почтальона к классному чину) выдал бандероль из Ревеля пожилой чухонке со смешной фамилией Пырву и посмотрел, сидит ли ещё англичанин.
Сидел англичанин, никуда не делся. Вот ведь нация упорная. Появился англичанин с самого утра, едва открылся почтамт, и как уселся с газетой возле стенки, так весь день и просидел, не пил, не ел, даже, пардон, по нужному делу ни разу не отлучился. Чистый истукан. Видно, назначил ему тут кто-то встречу, да не пришёл – у нас это сколько угодно, а британцу невдомёк, народ дисциплинированный, пунктуальный. Когда кто-нибудь, особенно если иностранного вида, подходил к окошку, так англичанин весь подбирался и даже синие очки на самый кончик носа сдвигал. Но всё не те оказывались. Наш давно бы уже возмутился, руками замахал, стал бы всем вокруг жаловаться, а этот уткнулся в свою «Таймс» и сидит.
Или, может, податься человеку некуда. Приехал прямо с вокзала – вон у него и костюм дорожный клетчатый, и саквояж – думал, встретят, ан нет. Что ж ему остаётся делать? Вернувшись с обеда, Кондратий Кондратьевич сжалился над сыном Альбиона, подослал к нему швейцара Трифона спросить – не нужно ли чего, но клетчатый только раздражённо помотал головой и сунул Трифону двугривенный: отстань, мол. Ну, как хочешь.
У окошка возник мужичонка, по виду из кучеров, сунул мятый паспорт:
– Глянь-ка, мил человек, нет ли чего для Круга Николы Митрофаныча?
– Откуда ожидаешь? – строго спросил Кондратий Кондратьевич, беря паспорт.
Ответ был неожиданным:
– С Англии, с города Лондону.
Самое удивительное, что письмо из Лондона нашлось – только не на «К», а на латинское «С». Ишь ты, «Mr. Nickolas М. Croog» выискался! Чего только не насмотришься на выдаче до востребования.
– Да это точно ты? – не столько из сомнения, сколько из любопытства спросил Штукин.
– Не сумлевайся, я, – довольно грубо ответил кучер, залез в окошко своей лапищей и цапнул жёлтый пакет со срочным штампом.
Кондратий Кондратьевич сунул ему учётную книгу.
– Расписываться умеешь?
– Не хужей других. – И хам поставил в графе «получено» какую-то раскоряку.
Проводив неприятного посетителя рассерженным взглядом, Штукин привычно покосился на англичанина, но тот исчез. Должно быть, отчаялся дождаться.
Эраст Петрович с замиранием сердца поджидал кучера на улице. Вот тебе и Николас Кроог! Чем дальше, тем непонятней. Но главное – шестидневный марш-бросок через всю Европу был не напрасен! Опередил, догнал, перехватил! Теперь будет что шефу предъявить. Только бы не упустить этого Круга.
У тумбы дремал нанятый на весь день извозчик. Он совсем осовел от вынужденного безделья и очень страдал, что запросил с чудного барина всего пять рублей – за такую муку мученическую можно было и шесть взять. Увидев наконец-то появившегося седока, извозчик приосанился и подобрал вожжи, но Эраст Петрович и не взглянул в его сторону.
Появился объект. Спустился по ступенькам, натянул синюю фуражку и направился к стоявшей неподалёку карете. Фандорин не спеша двинулся следом. У кареты объект остановился, снова сдёрнул фуражку и, поклонившись, протянул жёлтый пакет. Из окна высунулась мужская рука в белой перчатке, взяла пакет.
Фандорин заспешил, чтобы успеть рассмотреть лицо неизвестного. И успел.
В карете, рассматривая на свет сургучные печати, сидел рыжеволосый господин с пронзительными зелёными глазами и россыпью веснушек на бледном лице. Эраст Петрович сразу его признал – как же, мистер Джеральд Каннингем собственной персоной, блестящий педагог, друг сирот и правая рука леди Эстер.
Получалось, что извозчик протомился зря, – адрес мистера Каннингема узнать нетрудно. Пока же было дело более срочное.
Кондратия Кондратьевича ждал сюрприз: англичанин вернулся. Теперь он ужасно спешил. Подбежал к пункту приёма телеграмм, просунул голову в самое окошко и стал диктовать Михал Николаичу что-то очень спешное. И Михал Николаич тоже как-то засуетился, заторопился, что вообще-то было на него мало похоже.
