Николай Свечин - Дело Варнавинского маньяка
Лыков сидел в столовой и что-то ел, не различая вкуса, как вдруг на улице послышался грохот копыт. Кто-то соскочил и торопливо побежал в дом. Что там еще такое?
В столовую ворвался Рукавицын:
— Беда, Лексей Николаич! Народ аптекаря убивает!
— Какой народ? За что аптекаря?
— Кузнецы зачинщики и еще Тереха. Рубщик из колбасной лавки Малышева. Самый сильный в Варнавине, и большой озорник. С ними всякого сброда человек под пятьдесят.
— Так за что они его?
— За то, что жид и детишков душит! По вере, значит, своей…
Лыков пулей вылетел на улицу. Вдвоем с управляющим они помчались к началу Полукруглой. Еще издали была видна большая толпа, сгрудившаяся вокруг аптеки Бухвинзера. Четыре или пять человек увлеченно громили стекла и ломали железную дверь. Остальные их подзуживали:
— Навались, Тереха! Достанем жида из норы! Удавить его за кровь христианскую!
В окне метался перепуганный аптекарь. Простоволосая женщина, его сожительница, бегала от одного погромщика к другому и уговаривала:
— Что ж вы делаете, люди добрые! Он хороший, он никого не душил, а просто лекарствы продает!
— Ага, хороший, — сказал слесарек в грязной поддевке. — Хороших жидов не бывает. А ты, шалава, вот получи!
И ударил женщину кулаком в лицо.
На этого мастерового на первого и налетел Лыков. Дал ему в ухо — тот покатился кубарем — и врезался в толпу. Сначала погромщики сыпались от богатыря, что городошные чурки, но возле самых дверей вышла заминка. Три плечистых кузнеца и огромный детина в перепачканном кровью переднике удивились появлению Лыкова. И быстро перекинулись с двери на него.
Без лишних слов завязалась жестокая драка. Алексей сразу получил несколько сильных ударов в голову, но сначала еще держался. Погромщики нападали на него вчетвером, и пока он отмахивался от одного, то пропускал с другой стороны две-три плюхи. Краем глаза сыщик видел, что толпа держит за руки уездного врача и что Евлампия Рафаиловича методично колотят трое, а он пытается отбиться. Коллежский асессор ничем не мог помочь ему — он сам погибал… Рубщик так въехал Алексею сверху по темени, что в глазах пошли красные круги. Лыков сунул кулаком наугад, сбил кого-то с ног, но погромщики от этого еще больше озверели. Град тумаков погнал сыщика к двери. Из толпы ему подставили ногу, и он упал. Тут же кузнецы принялись ожесточенно пинать его ногами. Не дожидаясь, пока попадут в голову, Алексей вскочил, стряхнул с себя ближайших, как котят, и снова принялся отбиваться. Надо было как можно быстрее повалить Тереху, наиболее опасного из погромщиков. Изловчившись, Лыков со всего замаха вколотил верзиле кулаком прямо в челюсть. Мясника будто ветром сдуло; вокруг бойцов сразу образовалось свободное пространство. Но торжествовал Лыков недолго. Трое оставшихся кузнецов обрушились на него с удвоенной яростью. Тяжелые удары посыпались градом. Во рту застыл соленый вкус крови, в голове гудел колокол. Алексей стоял, закрывшись руками, и только охал. Наконец от особенно сильного удара он не удержался на ногах и повалился на землю. Все, сейчас кузнецы его затопчут…
Вдруг прямо над ним раздался выстрел, и толпа бросилась врассыпную. Лыков, не торопясь подыматься, вытер рукавом кровь с лица и посмотрел снизу вверх. Спиной к нему стоял Бекорюков. В правой руке он держал шашку, а в левой револьвер, которым выцеливал кого-то в толпе.
— Убью любого! вы меня знаете, — отчетливо сказал исправник. Интонация его была очень убедительна.
Поняв, что шутки кончились, погромщики заторопились разбежаться. Однако Бекорюков смотрел на это иначе.
— Ты куда, Разночуев? — обратился он к одному из кузнецов, обнаруживших желание улизнуть. — Я разве тебя отпускал?
И так врезал ему шашкой плашмя по голове, что тот упал со стоном на колени.
— Взять этих! — приказал Галактион Романович прибежавшим, наконец, городовым. Потом наклонился над Лыковым:
— Как себя чувствуете, Алексей Николаевич? Смелый вы человек: одному со скопом биться. Встать сможете? Давайте, я вам помогу…
Коллежский асессор с трудом поднялся. Постоял, покряхтел — все вроде бы в порядке. Не тошнит, голова не кружится, и руки-ноги целы.
— Обойдусь, — успокоил он штабс-ротмистра. — Но вы очень кстати подоспели. Никогда не думал, что всего трое могут мне так морду начистить…
— Кузнецы, — пояснил исправник. — Да и не трое их было, вся толпа помогала. Ну-ка?
Мимо городовые с трудом волокли огромного рубщика. Тереха был без сознания, с уехавшей вбок челюстью.
— Вы его так? Наскочил цыган на жидовина, хе-хе… Это известное отребье. Давно пора было его проучить, да не находилось смельчаков. Здоровый, что бык! Как напьется — драться лезет, благочиние нарушает. К такой силе — и такая дурь… Укатаю его на два года в арестный дом, у нас тут хоть потише станет.
— Тащите мясника ко мне, — распорядился Захарьин. Слегка помятый, в разорванном сюртуке, он, кажется, отделался легче всех.
— И Алексея Николаевича с его управляющим тоже прошу проследовать в больницу. Я должен вас осмотреть.
Лыков оглянулся и увидел Евлампия Рафаиловича. Тот держал на ладони два зуба и сокрушенно их разглядывал:
— Эх ма… Как теперь жесткое кусать?
Бекорюков утешил коллежского асессора:
— Это вас маскарад ваш подвел. Не успели переодеться из простого платья в барское, вам и наваляли. Доктора вон аккуратно за руки подержали — и все.
Из-за спины Алексея вынырнул низенький толстячок и затараторил с характерным еврейским акцентом:
— Милостивый государь! Моя благодарность вам не имеет границ! Вы спасли жизнь мне и Алене Сафроновне. Позвольте представиться: магистр фармации Бухвинзер. Я теперь ваш вечный должник — эти люди убили бы нас.
— Ты еще и мой должник, Бухвинзер, — осадил аптекаря исправник. — Не вздумай позабыть об этом!
— Как можно, ваше благородие! В этой стране бедный еврей всегда должен!
— Что ты сказал?!
— Шучу, шучу, ваше благородие! Когда вам угодно, чтобы я пришел засвидетельствовать свое почтение?
— К шести, — отрезал Бекорюков и повернулся к появившемуся позже всех приставу Поливанову: — Долго ходишь! Все самое интересное уже пропустил.
— Виноват!
— Выставить у аптеки пост. Арестованных в холодную. Происшествие запротоколировать и бумаги мне на стол.
— Есть!
— Особо отметить смелые действия находящегося в отпуску коллежского асессора Лыкова. Он в одиночку сдерживал погромщиков до прибытия полиции с ущербом для здоровья. Чем предотвратил убийство аптекаря.
— Есть!
— А вам, Алексей Николаевич, лично от меня отдельная сугубая признательность. Если бы после всех преступлений маньяка еще и погром с жертвами… Благодарю!
Вдруг кто-то сзади бесцеремонно дернул сыщика за рукав. Он оглянулся и увидел высокого мужчину с длинными белыми волосами, одетого по-благородному, но неряшливо. Незнакомец дыхнул на Лыкова перегаром и спросил:
— Подавать на них будете?
— Чего подавать? На кого? — опешил Лыков.
— Жалобу. На драчунов этих, в суд.
— Вы кто такой?
— Адвокат, а фамилия моя Шиловский. Учтите, что других адвокатов, кроме меня, в Варнавине нет, так что деваться вам все одно некуда.
При этих словах «адвокат» икнул и пошатнулся. Тут исправник оттер его плечом в сторону:
— Идите отсюда, навязчивый вы человек! Нечего тут болтаться! Господин Лыков в ваших услугах не нуждается.
— Точно ли? Пусть потерпевший сам мне об этом заявит. Тут такое дело можно закрутить…
— Шиловский! — рявкнул штабс-ротмистр. — Я кому сказал?!
— Ухожу, ухожу… — пробормотал блондин, шарахаясь в сторону. Но не успокоился — тут же перехватил аптекаря и стал что-то с жаром ему предлагать.
— Что еще за чудак? — полюбопытствовал Алексей.
— Некто Шиловский, — ответил Бекорюков, морщась. — Бывший студент юридического факультета Казанского университета. Сослан к нам восемь лет назад за неблагонамеренный образ мыслей.
— И он до сих пор под надзором полиции?
— Мне кажется, власти о нем просто забыли. Бедолага застрял в Варнавине и потихоньку спивается. Для обывателей Шиловский действительно пишет всякие юридические кляузы и этим зарабатывает себе на водку. Человек он не злой, тут к нему привыкли; мне кажется, он уже никуда отсюда не уедет. Но вам пора на перевязку!
Земская больница находилась в двух шагах от аптеки. Уже через пять минут, к большому удовольствию Титуса, Лыкова поместили на соседнюю с ним койку. Захарьин решил понаблюдать сыщика до вечера, несмотря на уверения, что с ним все в порядке.
— Что, Леха, навешали тебе варнавинские мужики? — ехидно поинтересовался Яан. — И мы не в угол-то рожей, а во всю стену!
— Да, так хорошо я еще не получал, — согласился опекун Нефедьевки. — Отдул их своими боками… И всего-то трое. Сначала, правда, было четверо. И хватило мне…
