Виктор Мережко - Сонька. Продолжение легенды
— Мне пора идти, сударь.
Девушка едва сделала шаг, как князь резво придержал ее.
— Нет, это действительно судьба. Просто так я не отпущу вас.
— Меня ждут.
— Я подвезу… Пожалуйте в автомобиль.
— Нет-нет, вон пролетка. Там маменька.
— Вы живете по соседству?
— Нет, я была здесь по делам.
Князь бросил взгляд на пролетку, в которой сидела Сонька, и несколько неумело, но все же по-гусарски щелкнул каблуками.
— Позвольте представиться. Князь Александр Брянский.
— Очень приятно. — Михелина застенчиво улыбнулась, изящно протянула руку. — Анна.
Князь не сводил с девушки восхищенного взгляда.
— Почему я не видел вас раньше, Анна?
Она трогательно повела плечами.
— Не знаю… Наверное, так надо было.
— Но вы когда-нибудь ездили на автомобиле?
— Только однажды. И у меня немедленно закружилась голова.
— Значит, не на том авто ездили! — Улыбнувшись, князь показал большие желтые зубы. Он заговорил нарочито весело, желая понравиться девушке: — Мой Отелло — так я его назвал! — один из лучших в Петербурге! Догадайтесь, почему он — Отелло? Нет, вовсе не потому, что черный… Он невероятно ревнив! Почти как я! Кстати, как вам ревнивые мужчины? Я их ненавижу, но с собой справиться не могу! Так вот. Стоит мне на кого-то обратить излишнее внимание, как этот негодник либо тут же глохнет, либо выделывает такие крендели, что мне с трудом удается удержаться за рулем.
— Игрушка? — прервала его Михелина, вспомнив слова матери.
— Нет! Больше! Друг! Коварный друг! Иногда я его боюсь, иногда души не чаю. Посмотрите, какой красавец.
— Простите, — виновато улыбнулась девушка, — в следующий раз я непременно оценю достоинства вашего авто. А сейчас меня уже заждались.
— В следующий раз — это когда? — Глаза князя горели интересом. — Назначайте день и час, я в вашем распоряжении.
Михелина капризно надула губки.
— Я обязана посоветоваться с маменькой. Иначе она меня заругает.
— Но маменьки здесь нет! Примите же решение, Анна!
— Вы такой настойчивый.
— Потому что боюсь потерять вас.
— Ну хорошо. — Девушка потерла носик. — Я как-то обедала с подругой в ресторанчике неподалеку от «Англетера», мне понравилось.
— Я знаю этот ресторанчик.
— Вот там… Предположим, завтра.
— В котором часу?
— Скажем, в два пополудни. Но у меня будет очень мало времени.
— Я буду счастлив даже мгновением.
— Как вы красиво говорите, князь.
— Это не я говорю. Сердце.
— Я запомню ваши слова.
Михелина сделала ему «ручкой» и пошла вдоль забора. Князь по достоинству оценил ее сзади, довольный, сел за руль авто, дал сильный газ и, сгорбившись, помчался вдоль Фонтанки, пару раз оглянувшись на очаровательную новую знакомую.
Девушка быстро перебежала дорогу, вскочила на подножку пролетки и нырнула внутрь, крикнув извозчику:
— Пошел!
Мать крепко обняла дочь, прижала к себе.
— Я была умницей? — с улыбкой спросила Михелина.
— Все сделала правильно, хотя несколько рискованно.
— Я рассчитала все, мамуля.
— Ты рассчитала, а у меня чуть сердце не оборвалось.
— Я сама до смерти испугалась, — нервно засмеялась Михелина. — А еще больше испугался князь.
— Ты добилась встречи?
— Без этого он не хотел меня отпускать!
— Когда?
— Завтра. В ресторанчике возле «Англетера». — Дочка все еще не могла унять нервное возбуждение. — Мамочка, он так на меня смотрел. Думаю, по-настоящему влюбился.
— Это с ним случается регулярно.
— Разве в меня невозможно влюбиться? — возмутилась Михелина.
— Возможно. На пару ночей.
— Я обижусь. — Дочка надула губки, затем вдруг с интересом сообщила: — А знаешь, в нем есть что-то такое… Ну как тебе сказать? И жутковатое, и притягательное!
— Как в каждом звере.
— В звере? — переспросила Михелина и неожиданно подтвердила: — Да, он похож на зверя.
Воровка, глядя на полного господина в коротком суконном пальто, суетливо пытающегося остановить свободную пролетку, задумчиво произнесла:
— Крючок зацеплен. Теперь что дальше?
— А что мы должны сделать?
— Для начала попасть в его дом.
— Его нужно обчистить?
— Обчистить? — переспросила, усмехнувшись, Сонька. — Можно сказать и так.
На улице уже стемнело.
Пролетка выскочила на Невский и миновала Казанский собор — движение здесь стало более оживленным, потом извозчик резко свернул в широкий проезд у гостиницы «Европейская» и погнал в направлении к Дворцовому мосту.
Михелина внимательно посмотрела на мать, а та, почувствовав ее взгляд, спросила:
— Что, Миха?
— Может, заедем в театр?
— К Таббе?
— Да.
— Думаешь, она нас ждет? — с удивлением подняла брови Сонька.
— Я просто хочу ее увидеть. Издали…
— В следующий раз, — уклончиво ответила мать.
— А почему не сейчас? Театр ведь недалеко.
Сонька, стараясь быть спокойной, объяснила:
— Спектакль еще не закончился — раз…
— Подождем.
— И потом, ты же помнишь, чем все закончилось, когда мы сунулись к ней?
— Помню, — тихо ответила Михелина.
— Вот и успокойся, — ответила жестко мать. — Поумнеет сестра, тогда и встретимся.
Они замолчали. Михелина печально вздохнула, снова подняла глаза на мать и негромко произнесла:
— Она стала такой знаменитой…
— В этом балагане? Знаменитой? — возмутилась воровка. — Большего позора для матери не придумаешь.
— На нее идет публика! Почему «позора»?
— Голые задницы, дурные голоса! Мерзость! А дочка Соньки — главная обезьяна в этой мерзости! Уж лучше воровать, чем скакать в оперетте.
— Но народ-то идет!
— В зверинец тоже народ идет.
Пролетка выехала на набережную Невы, справа вонзался в небо шпиль Петропавловской крепости, чуть дальше виднелась Стрелка Васильевского острова, а слева диковинной громадой надвигался Зимний дворец.
Совсем рядом, за гранитным берегом, тяжело кружила мрачная река.
Михелина снова молча посмотрела на мать, и та с усмешкой спросила:
— Ну, что еще?
— Я хочу на нее посмотреть.
— Когда она будет выходить из театра?
— Да.
Сонька подумала, потом пожала плечами.
— Ты этого очень хочешь?
— Очень.
Мать чему-то усмехнулась и согласно кивнула.
— Пусть будет по-твоему, — и крикнула извозчику: — Едем к оперетте.
Ночь была по-осеннему теплой, безветренной. Играл в освещенном электрическими фонарями сквере духовой оркестр, степенно прогуливалась нарядная публика, проносились извозчики, поодаль сверкала огнями карусель.
Представление в театре оперетты еще не закончилось, а у служебного входа уже скопилась внушительная толпа поклонников, одетых по-вечернему.
Пролетка Соньки и Михелины стояла как раз напротив театрального входа, отсюда им хорошо было видно происходящее.
Поклонники — в основном мужчины в черных сюртуках — старались оказаться поближе ко входу, они толкались, шумели, поднимали над головами тяжелые букеты цветов.
В стороне стояли нанятые экипажи и тарантасы, сверкали начищенными боками несколько автомобилей.
Время от времени к публике выходили артисты, некоторых народ встречал цветами и аплодисментами, но толпа не расходилась — ждали выхода примы.
И вот она показалась. Это была Табба.
Михелина вцепилась в рукав Соньки.
Толпа зашумела, завизжала, в молодую артистку полетели букеты и какие-то подарки, до нее пытались дотянуться, потрогать, а она, уворачиваясь от почитателей, ослепительно улыбалась и проталкивалась к автомобилям в сопровождении двух дюжих швейцаров и трех хорошо одетых господ.
— Господа! — умоляли швейцары и мягко отстраняли обезумевших поклонников. — Господа! Дайте дорогу! Позвольте пройти! Мадемуазель Бессмертная любит вас! Она вас обожает! Господа, будьте же аккуратнее!
Наконец Табба вместе с сопровождающими добралась до одного из автомобилей. Она села в машину, царственно подняла руку и послала воздушный поцелуй беснующейся толпе.
В это время из театра выбежал молодой человек и, увидев севшую в автомобиль молодую приму, ринулся к ней!
— Мадемуазель!.. Мадемуазель Бессмертная!.. Вы же обещали! Куда же вы?
Она расхохоталась, глядя на мечущегося в толпе молодого актера, и бросила в его сторону один из букетов.
— До встречи на сцене, господин Изюмов!
Машины рванули с места, за ними тут же тронулись экипажи с возбужденными почитателями.
— Она у нас теперь мадемуазель Бессмертная, — ухмыльнулась Сонька.
— А мы?
— Мы? — Мать задумалась. — Мы всего лишь мать и дочь Блювштейн.
— А отец мой жив?
Сонька пожала плечами.
