Карен Мейтленд - Маскарад лжецов
Что ж, пора вставать и уходить. Вправе ли я осуждать тех, кто ворожбою, врачеванием или иным колдовским искусством выманивает у глупцов деньги? Не я ли кормлюсь за счет людской легковерности? Однако платить за такое свои кровные — поищите кого другого. К тому же те, кто способен заглянуть в будущее, могут увидеть и прошлое — другой конец той же нити. Нет уж, пусть про меня знают только мое настоящее.
Тени удлинились. Ветер, и прежде прохладный, сделался пронизывающим. От свиньи остались только кости. Одни гуляющие разошлись по домам, другие, не слишком твердо стоящие на ногах, потянулись к лесу, чтобы продолжить веселье. Пора и мне складывать товар в заплечный мешок — сегодня покупателей уже не будет — и двигаться вместе с подвыпившей толпой в лес, где наверняка предстоит угощенье.
Девочка мне больше не попадалась. Ну что ж, христианский долг — накормить ближнего — выполнен, можно о ней и забыть. Однако память о ее взгляде не отпускала. Тревожило не то, что она смотрела на шрам, а скорее то, что она его словно не видела, как будто силилась заглянуть в душу.
Люди впереди шли по дороге, спотыкаясь о корни и камни. Один упал на четвереньки — пришлось его поднимать. Он хлопнул меня по спине и рыгнул, обдав лицо вонью хуже драконьих ветров. Да, подумалось мне, утром тут у многих будет болеть голова. Покуда мы с кем-то вместе поддерживали пьянчугу, решавшего, какую ногу переставить первой, что-то заставило меня обернуться. Лиц на таком расстоянии было не разобрать, но средь бурой, зеленой и алой пестроты выделялось белое пятнышко. Девочка стояла на краю луга и по-прежнему смотрела мне вслед. Ее пристальный взгляд тщился вспороть меня, обнажить нутро. Мною овладела беспричинная злость. Бедняжка не сделала мне ничего дурного, но, клянусь, если бы в этот миг хозяин вышел из таверны и задал ей новую трепку, ни капли сожаления не возникло бы в моей душе. Пусть плачет. Слезы — естественны. Слезы умеряют любопытство, замыкают его в себе.
И что же, спросите вы, это — начало? Неужто все сдвинулось из-за того, что девочку с ледяными глазами угостили куском пирога? Если день и выдался злополучным, то лишь для жирного купца. Вы правы: ограничься дело этим, не о чем было бы говорить. Однако кое-что случилось в тот же день неподалеку от Килмингтона в приморском городке Мелькомб. Несвязанные на первый взгляд события переплелись плотно, как уток и основа шелковой ткани. Нити тянутся в разных направлениях, но образуют единое целое. Основа ткани? Смерть некоего человека. Пусть будет Джон, ибо я не знаю его имени. Кто-то, может, и знал, да не проговорился, вот бедолагу и похоронили безымянным.
Джон рухнул посреди ярмарочной площади. Видели, как он зашатался и схватился за борт телеги. Все сочли его пьяным, поскольку с виду он был матрос, а, как известно, матросы на берегу пьют, пока не кончатся деньги и не придется снова наниматься на корабль. Джон согнулся пополам, надсадно кашляя; кровь брызнула изо рта на руки и на тележное колесо. Потом он осел на колени и упал ничком.
Стоявшие рядом бросились к нему и тут же отпрянули, давясь и зажимая нос. Смердело не как от немытого пьянчуги, а словно из отверстой могилы. Тем не менее самые стойкие все-таки приподняли его за руки и тут же уронили обратно — так страшно он закричал. Они мялись, не зная, чем тут можно помочь и стоит ли его трогать.
Хозяин повозки ткнул Джона башмаком, чтобы тот отполз от колеса, раз уж не желает вставать. Возчик был человек не злой, но торопился засветло попасть в соседнюю деревню. В воздухе пахло дождем, а по раскисшей дороге далеко не уедешь. Неровен час, телега застрянет, а станешь ее выталкивать — любой разбойник возьмет тебя голыми руками, ограбит, изобьет и бросит в канаву. Известно, сколько в лесу таких негодяев! Он снова толкнул Джона, пытаясь выкатить того из-под телеги. Возчик, как ни спешил, больного переезжать бы не стал.
Джон, почувствовав у своего бока чужой башмак, ухватился за ногу возчика и попытался встать. Он приподнял взмокшую голову, и глаза закатились от новой волны боли. Тут-то возчик и увидел на лице и на руках Джона яркие иссиня-черные пятна. От такого зрелища всякий бы струхнул, но возчик не знал, что оно означает. Да и откуда ему? Ничего подобного в здешних краях не видывали.
И все-таки кто-то узнал эти пятна, кто-то видевший их раньше — купец, много странствовавший в чужих землях. Мгновение он стоял как громом пораженный, словно не верил, что такое возможно здесь, потом схватил возчика за плечо и просипел: «Morte noire». Черная смерть. Люди, собравшиеся вокруг, недоуменно смотрели то на купца, то на корчащегося матроса. «Morte noire, morte noire! — завопил купец не своим голосом, затем, собрав остаток мыслей, выкрикнул: — У него чума!»
Возчик не ошибся: ночью пошел дождь. Не мелкая морось, как утром, а настоящий ливень. Тяжелые капли били по листьям, по земле, по колосьям и соломенным крышам, превращая дороги в ручьи, а поля — в болота. Лило, как будто начинался потоп. Возможно, во дни Ноевы люди, видя первые капли, так же как мы, думали, что к завтрашнему утру дождь перестанет.
2
ПОПУТЧИКИ
— Ты откуда?
Вопрос прозвучал неласково. Трактирщик стоял в дверях, мерно постукивая о ладонь увесистой дубинкой. Он был рослый детина, могучие руки покрыты черными волосами. Возраст и солидное брюшко не подразумевали проворство, которого тут, впрочем, и не требовалось. Один удар палкой, и противника можно не догонять.
Юноша опасливо взглянул на дубинку, попятился и чуть не упал, наступив на полу яркого дорожного плаща. Он был хрупкого сложения, на голову ниже трактирщика, рука, придерживающая плащ на проливном дожде, — цвета нежного палисандрового дерева, с длинными изящными пальцами. На плече висела лютня. Явно не крестьянский мальчишка.
— Отвечай, не то будет хуже. Ты с юга?
Юноша снова попятился и сглотнул, не зная, что надо ответить: «да» или «нет».
— Д-да, — наконец выговорил он.
Тут пришел мой черед вмешаться и встать между трактирщиком и юношей, пока дубинка не обрушилась тому на голову.
— Он говорит, что родился в южных краях. Но пришел он не с юга. Неделю назад я видел его на ярмарке святой Магдалины в Чедзое, недалеко от Бриджуотера. Верно ведь?
Мне пришлось наступить юноше на ногу.
Он закивал.
— Да, мы пришли из Чедзоя.
Бедняга весь трясся от холода, дождь ручьями стекал с капюшона.
Трактирщик недоверчиво оглядел его с головы до пят.
— Ты клянешься, что видел его там, камлот?
— Клянусь костями святого Петра!
Трактирщик еще раз взглянул на юношу и опустил дубину.
— Два пенса за комнату, пенс — место в сарае. Сено чистое. Смотри не испачкай. Псы ночуют на улице.
В тот вечер Торнфальконская гостиница не могла похвастаться наплывом гостей. За столами сидели лишь несколько путников вроде меня да горстка местных — остальные предпочли не выходить из дома под дождь. Трактирщик был так же мрачен, как небо за окном. Он рассчитывал, что долгими летними вечерами от посетителей отбоя не будет, а тут на тебе — конец июля, а льет без просыху. Он орал на жену, а та в свою очередь грохала кружки на стол так, что эль плескал через край, и злобно глядела на гостей, будто те во всем виноваты. Это тоже не прибавляло заведению популярности. Сварливую бабу и дома можно найти, не хватало деньги платить за такое удовольствие.
Вошел юноша вместе с человеком постарше и, оглядевшись, указал на меня своему спутнику. Оба двинулись в мою сторону. Старшему пришлось нагнуться, чтобы пройти под балками. Он, как и юноша, был смугл, но дороднее и шире в плечах. В уголках глаз пролегли морщины, темные волосы тронуты сединой. Красавцем не назовешь, однако правильной формы нос и чувственные губы наводили на мысль, что в молодости он вскружил немало женских голов, а может, кружит и сейчас.
Пришелец учтиво поклонился и сел напротив меня.
— Buona sera, signore. Добрый вечер. Меня зовут Родриго. Прошу извинить за вторжение, но я хотел бы тебя поблагодарить. Жофре сказал, что ты за нас заступился. Мы — твои должники, камлот.
— Жофре?
Родриго кивнул на юношу, который почтительно стоял рядом.
— Мой ученик.
Юноша, подражая наставнику, отвесил полупоклон.
— Не стоит благодарности. За слова денег не берут. Однако позволь сказать тебе еще слово. Не знаю, откуда вы на самом деле пришли, да и не моя это забота, а только сейчас безопасней говорить, что вы с севера. Слухи заставляют людей осторожничать.
Родриго от души рассмеялся, в его усталых глазах заплясали искорки.
— Трактирщик встречает гостей дубинкой — это называется осторожничать?
— Ты сказал «слухи»? Что за слухи? — вмешался Жофре. Он явно был накоротке с наставником.
— По лютне и вашим нарядам я заключаю, что вы — странствующие менестрели. Странно, что вас не достигли слухи, которыми полнится вся Англия.
