Господин следователь. Книга 3 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич
— Будем, — подтвердила кареглазка. — Концерты для белых медведей еще никто не давал. Мы станем первыми! Входная плата — две рыбины. А бурым медведям скидка.
— Почему это бурым скидка? — возмутился я. — Пусть малиной рассчитываются.
— Так их все равно в тундре нет. Они в лесах живут. Мы лучше потом тюленей пригласим.
— А разве белые медведи в тундре водятся? — призадумалась тетушка. — Им же море нужно, а где в тундре море? — Спохватившись, что пошла на поводу у молодого поколения, рассмеялась. — Эх, артисты! — Покачав головой, Анна Николаевна, обняла племянницу и засмеялась: — Жорка с Ксюшкой поругаются, но куда им теперь деваться? Что сделано, то сделано. Дураки вы. И ты, господин следователь и ты, гимназистка… Ну да, дураки. Но здорово. Не будь я старухой — завидовала бы тебе Леночка черной завистью!
Мы с Леночкой переглянулись и дружно вздохнули. Сами знаем, что дураки. Зато счастливые дураки.
Теперь нужно выяснить — что там произошло после моего бегства?
— Лен, я же тебя сегодня бросил на поле боя. Сбежал наитрусливейшим образом.
— Где это вы Леночку бросили? На каком поле боя? — сразу же нахмурилась тетушка.
— В гимназии бросил, — с грустью пояснил я. — Оставил невесту на растерзание классной дамы, а сам сбежал.
— Ваня, ты не сбежал! Ты отступил под натиском превосходящих сил противника, — рассмеялась Леночка. — Тягаться с Викторией Львовной не стоит. Тем более, что примчались еще две дамы, а следом за ними и сам директор. Ты бы молчать не стал, а ругаться с нашими грымзами себе дороже. А тебе, оказывается, вообще в гимназию приходить не полагается.
— Елена, что ты такое говоришь⁈ — сразу же возмутилась тетушка. — Как ты назвала Викторию Львовну?
Мне Виктория Львовна грызой не показалась, но, если Леночка сказала грымза, значит — грымза.
— Так все-таки — что было потом? — в нетерпении спросил я. — Что там с гимназией?
— Да ничего страшного не случилось, — отмахнулась Леночка.
— Ругали?
— Не-а, просто исключили.
— Что? — в один голос спросили мы с тетушкой.
Я не понял — разве за такую ерунду исключают? Подумаешь, девочка поцеловалась на перемене. И, не с кем-то, а с собственным женихом. Выговор там объявить. В карцер гимназисток не запирают, а телесные наказания отменены двадцать лет назад. Да и были ли они у девчонок?
Тетушка вначале схватилась за сердце, потом изумленно спросила:
— Лена, а разве директор имеет право исключать из гимназии? Исключением занимается Попечительский совет. Я сейчас же дам телеграмму Георгию, пусть он пишет жалобу в губернскую дирекцию. Или я сама напишу.
— Так меня не совсем исключили, а на неделю, — сообщила Леночка. — Неделя, ерунда. Но кольцо на пальце запретили носить — дескать, невеста, все понимаем, но нельзя-с. Мол — пришла на первый урок — сняла. После уроков — пожалуйста.
— Лена, ну разве можно так пугать? — перевела дух тетушка. — Вон, Ваня… то есть, Иван Александрович аж с лица спал. Коза ты…
Я с лица спал? Из-за такой ерунды? Ленке все равно замуж за меня выходить, а будет ли у жены аттестат, нет ли — какая разница? Но если для родителей имеет значение… Пусть документ будет.
— Наоборот, обрадовался, — сообщил я. — Мне же в Москву ехать придется, в университет. Вместе бы и поехали. Леночка бы в какой-нибудь московской гимназии доучилась, а я, тем временем, экзамены бы сдавал.
— Еще чего не хватало! — возмутилась Анна Николаевна. — Пусть у нас доучивается. Иначе, я такой скандал устрою.
Исключить на неделю? Фигня. Но понятно, что руководству гимназии нужно проявить воспитательную работу. А как иначе?
— Господин Белинский[1] хотел на три недели исключить, но Виктория Львовна вступилась — мол, нельзя вторую по успеваемости ученицу на три недели исключать.
— А почему не первую? — хмыкнул я. — Ты же у нас лучшая по знанию иностранных языков?
— По иностранным — да, но первая у нас Влада Иванаева. Она у нас и по математике, и по физике самая лучшая.
Видимо, об этой девочке и говорила мне классная дама.
— Ваня, а ты обратил внимание, что тетя Аня тебя обругала? — заявила вдруг Леночка.
Мы с Анной Николаевной недоуменно переглянулись. Вроде, обо мне слова не сказано.
— Когда это я Ивана Александровича ругала? — спросила тетушка.
— Так если я коза, то кто у козы жених?
[1] Белинский Фридрих Дементьевич, действительный статский советник, одновременно директор и Мариинской женской гимназии и Череповецкого реального училища.
Глава четырнадцатая
Яшка Кукольник
Подозреваю, что соседи считают меня ненормальным человеком. Печку топлю не спозаранку, а вечером. Впрочем, сам себя накручиваю. У некоторых горожан тоже по вечерам дым валит, потому то кроме русской, в домах имеются и печи поменьше, именуемые либо плитой, либо подтопком, либо голландкой. Как раз для того, чтобы согреть дом на ночь.
С утра мне возиться лень, зато заявившись со службы в холодную избу, сразу же топлю печь и весь вечер и ночь наслаждаюсь теплом. Могу себе это позволить, потому что не готовлю.
Но надо бы отыскать прислугу. Не хочу. Представляю, как в моей квартире появится посторонний человек, который станет рыться в моих вещах, валяться в моей постели. Пока был в Новгороде, слегка шокировало, что в мою комнату входят, переправляют мою постель, убирают.
Были бы здесь водопровод, газовая плита, горя бы не знал. А воду с дровами носить — не барское дело. Но где ее отыскать, прислугу? Спрашивал сослуживцев — пожимают плечами, обещают подумать, поспрашивать. У наших судейских тоже прислуга не у всех. По деревням, проехаться, что ли? Или по базару пройтись? Точно, поброжу-как я по базару, поспрашиваю. Авось, понаехавшие пейзане, вернувшись в деревню и забросят удочку. Но это в воскресенье, раньше не получится.
Спиртовка шипит, скоро водичка закипит, можно кофе засыпать.
Стук в дверь. От неожиданности, едва не просыпал коричневый порошок мимо кастрюльки.
И кто там стучит? Времени-то еще и восьми нет. Не иначе, что-то случилось. Подождут две минуты. Сначала кофе, потом открою.
Опять стучат. Как был — в халате поверх жилета, так и пошел.
— Доброго утречка вам.
Около дверей стоит незнакомый мужик. Не понять — крестьянского обличья или городского? Полушубок, круглая шапка, вроде кубанки, валенки, обшитые кожей. Если крестьянин, то не из бедных. Или мелкий лавочник.
— Приветствую, — хмуро отозвался я. — Чего хотел?
— А хотели мы барин вещички у вас забрать, — с улыбкой сказал мужик.
— Вещички? Что-то я не припомню, чтобы ты мне свои вещи на сохранение оставлял, — хмыкнул я, раздумывая — как там мой кофе?
Мужик улыбнулся еще шире.
— Так не свои, а хозяйки вашей, которая нонеча замуж выходит, — сообщил он. — Одежку там всякую, посуду. Петр Генрихович сказал — мол, езжай в Череповец, отыщешь дом вдовы Селивановой, у ее жильца все возьмешь.
А, все ясно. Литтенбрант послал мужика, чтобы привезти вещи Натальи Никифоровны. Видимо, сам забегался, весь в хлопотах. Как-никак, и свадьба у человека на носу.
— Ну, тогда в дом проходи, — посторонился я, запуская мужика в сени.
Так, а какие вещи-то надо отправить? Хоть бы записку черкнули. Наталья Никифоровна, видимо, тоже заработалась. Откуда я знаю, что нужно?
Мы вошли в избу. Дядька, узрев соболью шубу, лежавшую поверх моих сундуков и чемоданов, ткнул в нее пальцем.
— Вот, шубейку эту велено захватить, да из одежды — бельишко там, платья с юбками. Все, что в доме лежит.
Шубейку забрать? Хм… Что-то я нюх потерял. Ладненько, будут тебе хозяйкины вещи.
— Раз велено, значит захватишь, — не стал я возражать. — Слушай, ты один приехал, или с напарником? Вещей-то много, таскать замучаешься. Комодов только восемь штук, буфет, две кровати.
— С напарником, — сообщил мужик, уже потянувший руки к «шубейке». — Сосед мой, в санях сидит. Если надобно — позову. Только в сани-то все не войдет. Лучше такое взять, что места много не занимает, да поценнее.
