Филипп Ванденбер - Восьмой грех
– Оставь свет включенным! - шепнула она, когда Лукас проходил по галерее.
Глава 23
Под картиной святого Карло Борромео, которого в шестнадцатом столетии назначил государственным секретарем его дядя, Папа Пий IV, встретились шестеро мужчин в черном. Все они имели довольно решительный, вид. Монументальная картина в приемной префекта конгрегации была единственным настенным украшением скудно обставленной комнаты. В торце комнаты громоздился письменный стол гигантских размеров. Посередине - трапезный стол с четырьмя угловатыми стульями по бокам. Один стул стоял во главе стола, прямо напротив распятия, висевшего на стене.
Вначале встреча проходила в молчании. Мужчины, входя в комнату, приветствовали друг друга важным кивком.
Выглядело это собрание вполне обычно, потому что кардинал Бруно Моро, глава Святой Палаты, ненавидел праздные речи. Необычным было время встречи. Светящиеся стрелки «ролекса», который кардиналу подарило епископство на семидесятилетие, показывали двадцать три часа. В это время в Ватикане обычно уже царили мир и согласие.
Пока Моро все еще сидел за письменным столом, увлеченно просматривая документы, в комнату друг за другом входили мужчины. Они усаживались за пустой трапезный стол и так же, по очереди, складывали руки на столе: левую - снизу, правую - сверху, будто в ожидании Страшного суда. Слева, напротив высокого окна, сидели монсеньор Джованни Саччи - личный секретарь последнего Папы, бритый наголо, в дешевых никелевых очках. У Саччи было такое выражение лица, словно он ожидал, что его в эту ночь высекут розгами. (Ходили слухи, что Саччи якобы желает провести самобичевание, подражая святому Доминику.) Во власти Сам чи - он был также главой архива Ватикана - находился тайный архив его свет лости. Он хранил документы, которые нельзя было увидеть простому христианину. Это были бумаги о тайных монастырях, где воспитывались дети священников и епископов; ру копией о святых, которые при жизни совсем нс были святы ми, но которых в таком виде преподнесла верующим Церковь; секретные документы об аннулировании браков высокопоставленных лиц и записки с их сомнительными оправданиями.
Рядом с монсеньором сидел седой Франтишек Завацки. Он так согнулся, будто нес на своих узких плечах все грехи мира. Ему было за пятьдесят. Он был префектом но делам Церкви с общественностью. Завацки состоял на неблагодарной должности, поскольку в его обязанности входило оглашение решений его светлости народу. Он ловко задушил в зародыше дискуссию о крайней плоти Иисуса и вопрос, вознесся ли Спаситель вместе с ней или она осталась на земле и ее нужно чтить, как и многие другие реликвии.
Далеко от такого рода мыслей, но рядом с ним сидел Арчибальд Зальцманн и морщил нос от едкого запаха средства для полировки, который исходил от темной поверхности стола. Зальцманн пришел в Римскую курию со стороны, что заставило поволноваться всех клерикальных завистников. В юном возрасте, а в Ватикане это около шестидесяти, он стал просекретарем по образованию и заведовал всеми церковными университета ми и другими учебными заведениями. Не раз завистники порицали его за то, что у него нет церковного образования.
Напротив Зальцманна, спиной к окну, сидел глава Институ та по делам религии Джон Дука, как всегда, в сером фланелевом костюме. Оп явно скучал, на лице застыла чуть заметная ироничная улыбка, которая отличала его от всех присутствующих.
В глубокой печали, по правую руку от Дуки, сидел профессор Джек Тайсон, сын легендарного гарвардского профессора Джона Тайсона, который предложил Ватикану заменить ори гинал Туринской плащаницы фальшивкой. Пытаясь скоротать время, он тихо барабанил по столешнице пальцами правой
1' кн. Если прислушаться, можно было помять, что он высту-| икает «Марш гладиаторов».
)то вызывало недовольство монсеньора Абата, личного секретаря кардинала Бруно Моро, который уселся возле Тайсона • карандашом и пачкой чистых листов. Он собирался все запротоколировать: кардинал был уверен, что только написанное, но не произнесенное слово имеет значение. Абат негодующе посмотрел на Тайсона, но это не подействовало. Тогда момсеньор сделал знак, и профессор, извинившись, прекратил илрабанить по столу.
Кроме Тайсона, который прилетел на встречу специально п) Массачусетса и впервые оказался в стенах Ватикана, всех метальных присутствующих здесь людей объединяло одно - они были ярыми противниками государственного секретаря, кардинала Филипно Гонзаги.
– Я пригласил вас всех сюда в столь поздний час, - разорвал напряженную тишину хриплый голос кардинала Моро, который поднялся из-за письменного стола и пересел во главу трапезного, - потому что здесь, в этих стенах, было совершено страшное преступление.
Кардинал сделал приглашающий жест начальнику тайного архива Папы.
И без того угрюмое лицо Саччи помрачнело еще больше, п он, не взглянув на монсеньора, сказал:
– Плащаница Господа нашего Иисуса, предположительно оригинал, исчезла из сейфа тайного архива.
Франтишек Завацки взволнованно вскочил с места.
– Что значит «исчезла», брат во Христе? Вы не могли бы выражаться яснее? - потребовал он.
– Исчезла - это значит, что ее там больше нет! - Архивариус поднял глаза.
– Погодите, - вмешался Арчибальд Зальцманн, - насколько мне известно, тайный архив Ватикана защищен не хуже государственного банка Англии. И на этой планете есть только три человека, которые беспрепятственно могли туда попасть..)то его святейшество, государственный секретарь Гонзага, и вы, монсепьор, глава тайного архива. И это весьма ограничивает круг подозреваемых. Разве не так?
Саччи кивнул и беспомощно оглядел собравшихся. При этом его никелевые очки блестели так, будто хотели защитить хозяина от враждебных взглядов.
– Для меня остается загадкой, как такое могло произой ти, - тихо ответил он.
– А когда вам стало известно о пропаже, ваше высокопре освященство? - поинтересовался Джои Дука, повернувшись к кардиналу.
– Вот уже три недели, - ответил Моро и нервно стиснул подлокотники стула. - Прежде чем рассказать вам о катает рофе, я хотел бы предоставить возможность мопсеиьору Сач чи разъяснить дело.
– Кто об этом знал до сих пор? - Арчибальд Зальцманн, иросекретарь по вопросам образования, заерзал на стуле.
Саччи хотел было ответить, но кардинал опередил его:
– Когда мне сказал об этом монсепьор, я попросил ничего пока не сообщать его святейшеству. Он сейчас как раз проводит отпуск в Кастель Гаидольфо. А когда Саччи призвал к ответу государственного секретаря Гонзагу, того обуял приступ ярости, который чужд христианину, и это навело подозрение на самого архивариуса.
Личный секретарь кардинала, не отвлекаясь, стенографировал.
– Ради Пресвятой Девы и всех святых! - Зальцманн хлопнул ладонью по столу. - В конце концов, есть только два подозреваемых: монсепьор Саччи и государственный секретарь Гонзага!
– Если позволите… - Моро сложил руки, будто хотел об ратиться в усердной молитве, и продолжил: - Мы все, собрав шиеся здесь, отнюдь не являемся друзьями Гонзаги, да простит нас Бог. Ведь нигде не сказано, что мы должны любить зло…
– Ваше высокопреосвященство, говорите то, что думаете, - перебил кардинала Франтишек Завацкп.-Гонзага подвергает курию риску. Он должен уйти.
Монсеньор Абат вопросительно посмотрел на кардинала Моро, словно хотел сказать: «Стоит ли записывать эти слова?» 11о префект указал пальцем на протокол, и Абат беспрекословно повиновался.
– Если я правильно понимаю, - тихо заметил Арчибальд •лльцманн, - вы намекаете на отстранение Гонзаги от должности? В последний раз это случилось в средние века и то только с помощью грубой силы!
Кардинал Моро пожал плечами и промолчал. Джон Дука нерешительно вмешался в разговор, что ему было несвой ствеіI но:
– Если позволите сделать замечание, я хотел бы напомнить, что курии в последнее время очень не везло с кардиналами…
– Вы намекаете на экс-кардинала Тецииу? - спросил про-секретарь Зальцманн.
– Именно.
– Это дела минувших дней! Он, кажется, переехал в какой-то замок на Рейне. Наверняка он до сих пор не забыл обиду и злится, что его не избрали Папой.
– Тецина? - переспросил Завацки.
– Теперь он называет себя по-другому, произносит свое имя наоборот, - добавил Дука.
– Что это значит? - заинтересовался Завацки.
– Бывший кардинал произносит свое имя не слева направо, как подобает благочестивому христианину, а справа налево, как те, кто противостоит нашей вере.
– А-н-и-ц-е-т, - вполголоса произнес но буквам монсеньор Абат.
Кардинал Моро инстинктивно перекрестился. Арчибальд Зальцманн посчитал нужным уточнить:
– Это имя демона, антихриста и воплощения зла. Прищурив глаза, кардинал внимательно посмотрел на Джо-па ДукуИ СПрОСИЛ:
